Дитя весь вечер нудило, чтобы я поставила ей песню о болоте. Доведя меня до белого каления – потому что песни о болотах мне как-то незнакомы, девица в конце концов родила первую строчку: “Заповедный мопед”.
Мать-горгона сначала упала на диван прохохотаться над бедным билингвистичным ребенком, забывшим слово “напев” и заменившим его первым созвучным словом, а потом поняла, что речь идет о Беловежской пуще. Но нашла запись не “Песняров”, а Песню 1977, где ангельскими голосами поет детский хор гостелевидения и радио. Сидели смотрели запись, а я думала о том, что в 1977 году самый популярный песенный фестиваль для широкой публики содержал в себе песни, считавшиеся массовыми… Их мелодика такова, что на современной эстраде не найдется ни одного человека, способного спеть самую простую из этих песен живьем. А в 1977 году ВСЕ песни исполнялись исключительно вживую. И зрители эти песни любили и наслаждались ими в зале. Повторяю – массовый зритель, массовый песенный фестиваль… Никакой высоколобой консерваторской публики…
Потом дело дошло до “Лесного оленя”. Я поставила Настасье запись Аиды Ведищевой – и ребенок завис. Завис по-настоящему, с отвисшей челюстью. Песня и голос для нее оказались самыми настоящими – сказочными. Потом мы прослушали все доступные записи – о медведях, колыбельную Умки, о помоги мне и все равно ты будешь мой… Дитя откровенно тащилось от музыки, а я сидела и думала о том, какой уникальный голос был у Ведищевой. На каждую песню у нее были свои изобразительные средства, своя интонация, своя игра голосом… И снова – это было то, что мы называем попсой, массовой эстрадой…
Бог мой, ну до чего же мы докатились за эти считанные десятилетия. До Наташи Королевой, Нюши, поющих трусов и каблуков…