Я знаю, что любовь – редкая птица в нашем мире, но даже моя ничем не примечательная жизнь позволяет убедиться, что это чувство все же иногда случается с людьми. Я знаю несколько пар, соединенных именно любовью, а не временным бурлением так называемой “химии”. Если же говорить об искусстве, то даже в самом современном из искусств – кинематографе – можно найти примеры замечательных пар, родственных душ, о которых понимаешь – у них это навсегда, до гробовой доски. Литература же в течение веков без устали давала нам примеры самых разнообразных форм любви – от счастливой до трагической, уж позвольте мне не приводить примеров, тут каждый вспомнит сам…
Так вот, раньше как было… Все женщины мечтали испытать ту самую любовь – в идеале, конечно, счастливую, но я знавала и тех, кто мечтал о кровавых драмах и рвущих душу страстях. Тут, как говорится, хозяин-барин, кому чего желается, то тому и приходит. Однако, в женских разговорах было плохим тоном говорить о том, что любви нет, что любовь не нужна… Скорее, женщины с горечью говорили, что к ним любовь либо не приходила, либо ее не удалось сохранить – но продолжали мечтать о ней тайком, даже будучи далекими от первой и даже второй молодости… (Вздыхаю: иногда я просто не могла не подслушать).
Последние же годы ознаменовались для меня интереснейшим наблюдением. Люди, особенно одинокие или не слишком счастливые, стали над любовью глумиться. Причем не в единичном случае – а прямо-таки массово. Понеслись написания и перепосты текстов, обзывающих Надю Шевелеву из “Иронии судьбы” кретинкой, а Женю Лукашина – алкашом и лузером (это коллективное бессознательное породило отвратительную “Иронию-2”, в которой стыднее всего за старых актеров, согласившихся играть в этой параше ради денег). Людмила Прокофьевна Калугина и Анатолий Ефремович Новосельцев в глазах пишущих – еще одна пара конченных отморозков, где один нашел богатую старую деву и сбагрил ей своих “мальчика и еще мальчика”, а она – взвалила на себя этот выводок и еще родила от лузера ребенка (благо, хоть римейк не показывал их дальнейшей истории, хотя и он ошеломляюще пошл). Старосветские помещики – вообще закиснувшие в селе дегенераты, заглядывающие курам под хвосты.
И вот пришла очередь Ассоль и Грэя. Дошли руки, как говорится…
Давайте представим себе пренеприятное. Есть чудесная девушка Ассоль: красивая, умная, добрая, благородная. Есть прекрасный юноша Артур Грэй: красивый, умный, добрый, благородный и сумасшедше богатый (“всегда платит, как царь”). Вот случилось всё то, что описано в книге: наконец они вместе!
Но Грэй не видел Ассоль голой, и ни разу не спал с ней до свадьбы. Давайте представим себе нечто ужасное: что у Ассоль есть некая, скажем так, физическая особенность, которая делает секс с ней едва возможным и не особо приятным; кроме того, созерцание ее нагого тела не приносит большой радости.
(Я даже не скажу вам, кто это написал, ибо до сих пор нахожусь в ступоре, потому что считала этого человека – потомственным интеллигентом из семьи с очень громкой фамилией, а теперь – даже не знаю, что мне отныне с этой цитатой делать).
Или – простите, не буду приводить долгий отрывок из эссе, говорящего о том, что отец Ассоль – чудовищный отморозок, который не волновался о том, что его дочь изнасилует угольщик (!!!! – И.А.), возивший ее на базар продавать кораблики, и который не догадывался заработать денег, чтобы дочка не работала, или по крайней мере не устроил ее буфетчицей в порту. (…… – вот тут следует непереводимая игра слов, олицетворяющих мои эмоции по поводу сказанного). Авторесса эссе даже не помнит, что мужчины Каперны не смотрели на Ассоль как на женщину, потому что она была в их глазах мало того, что сумасшедшей, так ещё и непривлекательной.
Ну и наконец – вишенка на тортике… Предложение ещё одной дамы на книге “Алые паруса” писать предупреждение, что она порождает опасные мечтания, в которые вредно верить…
Занавес, малята, театр закрывается на переучет.
Я не поленилась и пошла посмотреть на всех писавших и комментировавших приведенное выше. Разный возраст, впрочем – не юный, разное семейное положение, чаще всего – развод в анамнезе. И полная открытость профиля: с фотографиями, местами работы и учебы. То есть людям не стыдно писать то, что мы только что прочитали – более того, они горды тем, что “догадались обратить внимание”.
Александр Грин, этот русский Андерсен, писатель с очень грустной судьбой, написал не так много, как мог бы, но его “Алые паруса” – это нечто совершенно феноменальное, невероятное, сверхъестественное, потому что ни одна из гриновских книг не является столь совершенной по единству формы и содержания. У Грина получалось то, что умели делать только гениальные авторы: заворожить звучанием языка так, что даже самые ужасные и трагические события воспринимаются как высокая поэзия.
Помните – в “Онегине” имеются абсолютно “достоевские” сцены с больной чахоткой тетушкой, штопающим чулок седым калмыком, грустным заброшенным помещичьим домом… Да и сам сюжет романа в стихах, будучи переданным в прозе, мог бы стать основой для глубокой трагедии… Но легкость и праздничность пушкинского стиха превращает наше восприятие сюжета в что-то блестяще-воздушное, сияющее эполетами и бриллиантами на обнаженных напудренных плечах – где нет места смерти, крови и страданиям.
Переливы прозы Булгакова заставляют забыть об описываемых им ужасах революции и войны и помнить только яркий праздничный Киев вместо залитых кровью подворотен. Это умели делать Андерсен и Льюис, Блок и Ахматова.
Грин сумел сделать то же самое с “Алыми парусами” – есть мир Каперны с ее жестокими нравами, драмой Лонгрина и Мэри, и мир Ассоль и Грея, которые, тем не менее, живут в непридуманной, существующей реальности. Но язык писателя побуждает воспринимать оба мира не вполне идентично: ведь “мир вещей” оказывается озаренным светом “мира идей”, и над всем царит легкость и праздничность писательского языка, помогающего нам не слишком вглядываться в бездну – а обращать взгляд горе. Ассоль и Грэй вот уже столетие кажутся людям идеальным воплощением любви, возможности встречи и соединения двух парящих душ, одаренных каждая своим талантом: ждать чуда вопреки всему – и дарить чудо невзирая ни на что. В свое время девочки мечтали встретить в жизни своего Грэя – понимая, что так, как в сказке, конечно не будет, на то она и сказка, но вот эта возможность встречи с тем, кто захочет сотворить для тебя персональное чудо, – о ней ведь мечтать можно… Как можно мечтать о чем-то прекрасном, светлом, сулящем радость и озарение осмысленностью бытия, и этот свет поможет жить даже в самые темные времена…
Но увы… думаю, люди, подходящие к идеальному с позиции “а что там у него под юбкой”, “за сколько его можно продать” или “какую выгоду оно принесет лично мне”, существовали всегда – но раньше им просто стыдно было произносить свои мысли вслух. А теперь, в наше время воцарения “оригинальности” мышления, подойти к образу Ассоль с точки зрения “как же ее трахать” больше не стыдно; не стыдно обсуждать возможность изнасилования Ассоли угольщиком и присматриваться зорким феминистическим взором к Лонгрену; Грэй тоже должен отчитаться, каким образом он будет жить с Ассоль, придурошной мечтательницей, не догадавшейся просить папеньку устроить себя на хлебное место буфетчицы в порту, а вместо этого “поглаживающей его самолюбие и не дающей ему стать сильным мужчиной” (с)…
Вы понимаете, до сих самых пор – уподобляться жителям Каперны, которые как раз именно таким образом и думали, – было некомильфо. Это было стыдно, пошло, по-мещанскому. Но оказывается – теперь это называется “незамыленностью” взора и “оригинальностью” мышления. Но мыслят так – вовсе не братья по разуму капернцев (надеюсь, это верная форма, обозначающая жителей?), которые по сути своей были крестьянами, темными и необразованными. Нет, увы и ах… Подобный стиль осмысления персонажей книги и их чувств – нынче прерогатива “интеллигенции” и властителей умов. Вот в чем ужас-то.
Им больше не стыдно. Нет, понятное дело, что мысли в наши головы приходят всякие: порой самому перед собой стыдно, что какой-нибудь ядреный бред вообще явился в голову. Но одно дело – метелочкой в совочек мусор всякий сгребать и прочь из головы выкидывать, а другое – озвучивать все свои мысли вслух перед людьми. Не понимая, что именно сейчас, в данный момент – ты расписываешься публично в том, что ты – непроходимо пошл и вдобавок ко всему – гордишься этим.
Что твоя жизнь – превратилась в мусорку, свалку стухших чувств и испорченных мыслей, и ты как бомж, принюхавшийся в запаху дерьма, слышишь его во всем, даже в розарии. И вместо того, чтобы задать себе вопрос, что же с тобой случилось, как ты превратился в такое чудовище, авторы этих нетленок трубят, изо всех сил надувая щеки, и на зов их ржавых труб приходят единомышленники, такие же матерые оригиналы, дожившие до того, чтобы измерять героев прекрасной сказки своими фрейдистскими линеечками-недомерками.
Как же печально осознавать, что наш мир – становится одной большой Каперной. И сколь отрадно понимать, что не все Ассоли и Грэи исчезли с лица земли. По крайней мере у нас, вымирающего вида придурков и лузеров, верящих в чудеса, имеется свое чудо: связь, позволяющая нам находить друг друга и не чувствовать вселенского одиночества.