Незакрытые гештальты, или я краснею, я бледнею…

Интереснейшая ситуация сегодня случилась, потому и потянуло поговорить о незакрытых гештальтах, отношениях, которые не сложились по любым причинам. Знаете, мне иногда крайне интересно жить собственную жизнь, потому что как только я начинаю думать о чем-либо, ко мне часто приходят то ли иллюстрации, то ли ситуации, иллюстрирующие мысли. В общем, если что-то меня действительно серьезно зацепило или подвигло думать – я жду, потому что вскоре случится нечто, что даст повод закольцевать мысли и разродиться то ли статьей, то ли выводами для себя.

У каждой из нас, кроме, разве что вышедших замуж в очень юном возрасте, есть эти самые гештальты. Несбывшиеся или кровавым образом разорванные отношения, которые откладываются в самый потаенный уголок сознания и, захламленные, прикопанные наслоившимися новыми отношениями и событиями, отдыхают до поры до времени, пока, по иронии то ли судьбы, то ли Небесной Диспетчерской, не выскакивают в самое неподходящее время после случайной встречи в автобусе, соцсети или на лестничной площадке, куда ты приехала навестить бабушку.

Сегодня буквально сцена случилась: среди русских мамаш, тусующихся в ожидании чад из школы, одна сегодня заявила, что в одноклассниках ее нашел “мальчик, с которым мы встречались в восьмом классе”; вы бы видели, как переполошился наш бабский курятник. Хором мы все накинулись на бедную мамку с одним и тем же текстом: “Осторожнее, унесет крышу – не воротишь”, а потом, несколько потрясенные и идентичностью нашей реакции, и вылупленными глазами нашей “жертвы”, все неловко рассмеялись и попытались проиллюстрировать коротенькой историей из жизни.

В общем, гештальтов насобиралось много. У каждой был эпизод, когда мы, барышни разного возраста и разной степени раскрепощенности, неслись стремительным домкратом к ту самую “область тьмы”, где не знаешь, куда деть руки, в голове – ни одной мысли, а сплошной белый шум, и все покрыто каким-то туманом, кроме того места, где глаза концентрируются на светлом образе “его”.

И хоть мы и шутили по поводу, а все ж было видно, что у каждой есть, есть то самое воспоминание.

Счастливицей считается та, у которой “он” стал бомжом, нарком, асоциальным элементом или отрастил пузо и мешки под глазами. Такой гештальт не просто закрывается, а схлопывается сингулярностью, и в памяти остается только милый мальчик, таскавший георгины или конфеты “Мишка на Севере”, дававший списывать математику или “ходивший” с классной красавицей Ленкой пред заполненными слезами очами незаметной воздыхательницы. Такие гештальты – прям подарок даме к юбилею, потому что, “оплаченные и закрытые”, они не тревожат более носительницу своей незавершенностью.

Хуже тем, у кого “он” в полном порядке – красив, весел, наряден, успешен и самодостаточен.

Потому что глубоко в глубине души, мы, ударенные гештальтом, сидим и мечтаем, как однажды идем такие в Дольче-Габбане чем-нибудь обтягивающем, сногсшибательном, декольтированном, и чтоб поверх – цацка висела стильная и заметная, и на пальце – кольцо. И каблуки под пятками, и сумка модная, нетяжелая, без бутылок молока и зелени, а чтоб внутри – телефончик, надушенный платочек ну и по мелочи… Помадка-блокнотик-ручечка. И глаз у нас горит, стрелкой подчеркнутый, и волосы на ветру тяжелой волной. И без седины, конечно, а только несравненным блеском.

И тут он… сидит, едет, стоит, курит – не важно, но чтобы вот так один… И мы мимо… А он: “Катя, Лера, Инна, Ира, Наташа…” А мы – смотрим так равнодушно, потом узнаем и голливудской улыбкой во все тридцать два: “Саша, Вася, Женечка, Денис! Сколько лет, сколько зим”. Ну и там чашка кофе, посиделки в кафе, его туманный взор, наш русалочий смех, и гордый отказ дать телефон, и загадочная улыбка в ответ на “Ты как, счастлива замужем?” И потом – в синий вечер гордо уйти, отказавшись от “давай я тебя подброшу до дома, я на машине”.

Но на деле ж все оборачивается совсем иначе. Бежишь ты под дождем на пару из корпуса в корпус, нагруженная учебниками, пособиями, проверенными контрольными. Взмыленная, волосы всклокоченные, голодная и несчастная. И тут он… Ну или пришла в супермаркет пожрать на семью купить, потому что муж в командировку зашился, а детЯм кушать надо здоровую и калорийную пищу. И тут – он… Или с собаченькой выползла в дождь и слякоть гулять в самой затрапезной куртейке и резиновых сапогах “гей, трясина”. И та же встреча.

Вот тут-то тебя и вштыривает по-настоящему. И дура та, которая думает, что будь она в обтягивающем и с волной – вштыривания бы не было. Потому что появление “его” запускает в нас механизмы, сродни регрессивному гипнозу, когда взрослые мужики, погруженные в собственные пять лет, начинают играться кубиками, рыдать по поводу сломанной машинки и говорить фальцетом. Хоть “гей, трясина” на нас, хоть “дольча-с-габбаной” – по барабану: из нас выныривает нерпой та самая пятнадцатилетняя или двадцатилетняя дура с трясущимися руками и онемевшим позвоночником, способная сквозь слезы шептать: “О боже, как обидно, и как больно” (с).

И пошла плясать губерния. Каждая ведет себя в подобной ситуации по-разному. Особенно если “он” – идет на сближение. Вот тут и возникают те самые истошные романы “как в последний раз”, где сорокалетние люди начинают вести себя как подростки, обмениваясь сюсюкающими посланиями и подарочками “вот тебе букетик, моя любовь”; тщательно или не очень законспирированными встречами в отелях на час; прячутся телефоны и запароливаются компьютеры, в глазах плывет сиреневый туман и плещется лавой запоздалый гормональный вулкан…

Кто-то молча перемалывается, выдираясь из регресса в юношескую дурь. Кто-то – бежит к психоаналитику выговариваться, или к подругам – напиться до полуночных воплей в караоке под Любу Успенскую и Иру Аллегрову. У меня – правда, до караоке дело не дошло, хватило наушников и закачанной в телефон музыки тех лет, когда я, развеселая студентка, под язвительностью и безбашенностью скрывавшая трясущиеся колени и превращение в абсолютную жижу при одном взгляде на предмет воздыханий – ждала, когда предмет, собственно, проявит хоть какую-то инициативу. Увы, не сложилось и не срослось, и “бремя красотки”, к которой боятся или не хотят подойти, а если и подходят, то ведут себя вроде пластилина, из которого лепи – не хочу, – так и лежало на моих плечах тяжким свинцом, пока однажды не явился будущий супружник, который быстро наметанным глазом увидел, что под всей этой яркой пайеточной оболочкой скрывается робкая девица, которая хочет, чтобы ее взяли на ручки и быстро-четко обозначили, что с ней будет дом, семья и дети.

Но при любых-разлюбых раскладах, потом – на выходе, как бы ни закрывался этот гештальт (а он в подавляющем большинстве случаев все же закрывается, потому что в одну и ту же воду нельзя войти дважды) – наше бабское сообщество становится потрясающе сходным в вердикте: “Осторожнее! Не суйся, если есть возможность не соваться”.

Потому что при самых разных сценариях – закрытие этого гештальта всегда сопряжено с жертвами. В самом кровавом случае – рушатся семьи, в самом благополучном – в руины превращается распрекрасная сказка на ночь с целым составом иллюзий позади этого паровоза. Ну потому что приятно же иногда вообразить себя той самой, с волной волос и обтягонах, и чтоб тот самый прекрасный принц наконец понял, что потерял.