Тоцкие учения

Это не фотошоп, ребята, это реальный снимок. Просто он бракованный. Фотограф, который снял грибовидное облако, не передвинул кадр и детские личики, которые он снимал накануне, навеки застыли на фоне страшного облака, несшего смерть и ужас.

Тоцкие учения… То, что я не могу для себя ни объяснить, ни понять…

1954 год, Оренбургская область, довольно плотно заселенный район, где маршал победы Жуков командовал учениями с применением атомного оружия.

По старинной традиции название учениям придумали милое и няшное: “Снежок”. Видимо, это юмор… А может, и что-то другое, я не могу судить наверняка.

Но давайте попробуем посмотреть, что же происходило во время этих учений.
За несколько месяцев до 14 сентября местность начали готовить к испытаниям инженерные войска. Были построены макеты строений, вырыты блиндажи, укрепления для артиллерии и солдат, рылись котлованы для танков, – то есть обстановка приближалась к реальной боевой. На земле выстроили белый квадрат 150 на 150 метров – цель для самолета, который понесет бомбу к цели. Затем на полигон начали стягивать войска – около 45 тысяч человек. Никто не сообщал им того, что их на самом деле ждет: только за сутки до учений людей ознакомили с тем, в чем конкретно они будут принимать участие. Разумеется, была взята подписка о неразглашении на 30 лет. Кроме людской силы были стянуты сотни танков, бронетранспортеров, самолетов, грузовиков и другой техники.

Солдат разделили на красных и синих, красные должны были наступать, синие – обороняться. Местные жители также должны были принять участие в учениях, деревни в восьмикилометровой зоне эвакуировали. В 12 километрах – люди получили указание открыть в домах двери и окна, отогнать скот в определенное место и остаться там, пока не прозвучит команда Отбой. В 13-15 километрах жители должны были оставаться в своих домах.

Помимо одного настоящего взрыва провели еще два фиктивных с использованием обычных бомб: на учениях требовалось проверить, как атомный взрыв влияет на обороноспособность людей.

В 6 утра самолет с бомбой на борту покинул аэродром. Риск при этом был нечеловеческий. Во-первых, нужна была идеальная видимость. Во-вторых, летчик не имел права промахнуться или напартачить с высотой, потому что взрыв должен был быть воздушным, а не наземным, если бы бомба взорвалась на земле, произошла бы катастрофа, потому что наземные взрывы оставляют после себя огромное количество ужасающих последствий – от более длительного радиоактивного загрязнения до в разы превышающие воздушный взрыв разрушения. Но все прошло по плану: бомба взорвалась в 350 метрах над землей. Ну а дальше – дальше начался ад.

Вот цитата из воспоминаний полковника Архипова: “От испуга я выронил плёнки из рук и мгновенно повернул голову в сторону. Казалось, воздух вокруг светился голубым светом. Вспышка мгновенно превратилась в огненный шар диаметром примерно 500 метров, свечение которого продолжалось несколько секунд. Он быстро поднимался вверх, подобно воздушному шару. Огненный шар превратился в клубящееся радиоактивное облако, в котором просматривались малиновые языки пламени. Поступила команда лечь на землю, так как приближалась ударная волна. Её приближение можно было наблюдать по быстрому “бегу” колышущейся травы. Приход ударной волны можно сравнить с очень резким громовым разрядом. После удара налетел шквал ураганного ветра”.

После прохождения ударной волны началась артподготовка, потом разведка двинулась к эпицентру взрыва, выставляя флажки с замерами радиоактивности, затем двинулись войска, защищенные противогазами и накидками (ребята, я не хочу ничего комментировать, просто привожу хронику событий – И.А). Видео я выключила – не смогла смотреть на страдающих животных.

Воспоминания солдат, увидевших разметанные, как кусочки конструктора, танки и другую технику, разрушенные макеты строений, искалеченных животных, кричавших от невыносимой боли, получивших страшные ожоги, невозможно читать. Надо сказать, “синие” были деморализованы, они не могли продолжать нормально защищаться, потому что атомный взрыв, который произошел недалеко от их позиций, совершенно вывел людей из строя, испугал и лишил способности адекватно действовать.

Вот еще цитата: «Долину, в полутора километрах от которой находился эпицентр взрыва, мы пересекали в противогазах, — вспоминает Казанов. — Краем глаза успели заметить, как горят поршневые самолеты, автомобили и штабные машины, везде валялись останки коров и овец. Земля напоминала шлак и некую чудовищно взбитую консистенцию. Местность после взрыва трудно было узнать: дымилась трава, бегали опаленные перепелки, кустарник и перелески исчезли. Меня окружали голые, дымящиеся холмы. Стояла сплошная черная стена из дыма и пыли, смрада и гари. Сохло и першило в горле, в ушах стоял звон и шум… Генерал-майор приказал мне измерить дозиметрическим прибором уровень радиации у догорающего рядом костра. Я подбежал, открыл заслонку на днище прибора, и… стрелка зашкалила. «В машину!» — скомандовал генерал, и мы отъехали с этого места, оказавшегося рядом с непосредственным эпицентром взрыва…»

Все заболевшие после учений солдаты поступили в районную Тоцкую больницу, врачам которой не рассказали, что случилось и как лечить пострадавших. Архивы Тоцкой больницы за 1954-1980 годы уничтожены. Никто не знает, сколько местных пострадало в результате учений – все было строго засекречено и данные о заболеваниях были уничтожены вместе с архивом. Журналисты попытались посмотреть в ЗАГСах района данные о смертях. Два пика: через семь лет после учений и в начале 90-х годов. В основном – онкология. У местного населения до сих пор рождаются дети с патологиями, равно как и у солдат, побывавших на учениях. Немногочисленные дожившие до нашего времени вспоминают, что солдаты через некоторое время начинали жаловаться на импотенцию, а количество детей с врожденными заболеваниями у них – действительно выше среднего. Данные, разумеется, используются исключительно косвенные: до наших дней участники тех событий практически не дожили, а интервьюирующие их журналисты периода гласности не всегда могли встретить откровенность: многие боялись нарушить подписку и заговорить о тех событиях открыто.
Один из решившихся заговорить, житель Прибалтики, говорил, что и его дети, и внуки – больны. У него через несколько месяцев после учений началась неизлечимая мигрень, которую унаследовали его дети и внуки.

Местное население вообще не понимало, с чем столкнулось. Брошенную военными технику, поваленные деревья, деревенские жители потащили домой. По воспоминаниям врачей, работавших в 60-е годы в больницах области – в регионе было много больных разного возраста. Причем больных “неизвестно чем”. Им помогало только сильнейшее обезволивающее, лекарства на них не действовали, и многие из людей умирали от белокровия.

Это сейчас нам, пережившим Чернобыль, совершенно ясно, что происходило тогда с людьми. Но это нам… А врачи тогда вообще не понимали, с чем столкнулись, и как это лечить.

Вообще главной проблемой всего того, что случилось во время и после учений, является то, что никто из понимавших, что происходит, не обследовал людей, не наблюдал за ними, не вел дополнительных медицинских журналов. Собственно, был получен ответ на главный военный вопрос: “А что будет, если при наземной операции применить атомную бомбу”, все причастные получили свои награды, поставили гриф “секретно” – и все. Никаких планов изучить воздействие радиации на живых людей – даже не выдвигалось. Местность, кстати, дезактивирована не была.

Только сравнительно недавно было выяснено, что земля области заражена цезием-137, стронцием-90 и плутонием-240, о компенсациях пострадавшим речи не ведется вообще: многие данные о Тоцких испытаниях до сих пор засекречены.

Ребята, я не буду заклинать сейчас и биться в камланиях на тему “СССР – это зло”. Как бы я ни трепыхалась, как бы ни клеймила, я была, есть и буду советским человеком, продуктом советской эпохи. Наше потерянное поколение взрослело именно при советском строе, с идеалами советского строя – поэтому мы никогда не вытравим из себя “совков”. Я не продукт незалежности: к моменту объявления страны имени сала и моря наследницей майя и шумеров – я была уже взрослой теткой, не могУщей увязать себя с этим оголтелым бредом свидомых националистов. Я не имею отношения к России чисто географически – я никогда там не жила и уже, как понимаю, жить не буду, у меня никогда не было российского гражданства, поэтому русская я, скорее всего, чисто лингво-культурологически.

Поэтому я сейчас пытаюсь выстроить себя как продукт страны, которой нет на карте, и понять, как я к этой стране все же отношусь. И пока – я не знаю. Я не могу ее ненавидеть – слишком много хорошего в ней было. И не могу любить – потому что в ней же было слишком много плохого.

И это трудно – понять, что же ты на самом деле чувствуешь. Вот сейчас – я чувствую боль и недоумение. Я опять не могу понять: ну как же так, как же так можно было… К людям, к животным… Ради какого-то чисто прикладного интереса: а что будет, если на живой силе испытать настоящую атомную бомбу. Что, Хиросима с Нагасаки – не ответили на этот вопрос? Надо было на своих испытать??? Бабы снова нарожают?

Эх…