Лени Рифеншталь, игра отражений

История ее жизни – никогда не была четкой и ясной. Читая о ней, смотря отрывки из ее фильмов, я видела только одно: бесконечную раздвоенность происходившего. Бесчисленную игру отражений – то в объективе камеры, то в глазах, обращенных в зеркало, а то и в глазах людей, окружавших ее. Лени Рифеншталь раздваивается, растраивается, разбегается тенями и тенями теней, заставляя все время оглядываться, ловить зыбкие блики или туманные болотные огоньки, на деле оказывающиеся всего лишь игрой света и тени – а не реальным человеком.

Я все время думаю: в свое ли время она родилась. И знаете, прихожу к выводу, что в свое. 20 век был веком пусть даже страшных, пусть кровавых, – но необычных людей и событий. Это был век личностей – темных и светлых гениев, вознесенных на вершины власти или успеха волей обстоятельств или упорным собственным трудом. Приди Лени Рифеншталь наш безликий 21 век – ну кем бы она смогла быть? Инстадивой? Великой актрисой – на фоне нынешних пигмеев? Великим режиссером – на фоне подмастерьев, считающихся мастерами на полном безрыбье?

Не знаю. Потому что она до сих пор вызывает очень противоречивые чувства – и как личность, и как актриса, и как режиссер. В Германии ее не любят, в России почему-то относятся более комплиментарно, но до сих пор не утихают споры, была ли она в самом деле талантлива – или ее таланты сводились к удачным знакомствам с сильными мира сего.

Давайте просто попробуем посмотреть на ее жизнь как на сухую биографию, изложение фактов между двумя датами – рождения и смерти.

Итак, 22 августа 1902 года в рабочем пригороде Берлина рождается девочка, которую родители назвали Хелена Берта Амалия. Через два с половиной года в семье родился ее брат Хайнц. Отец Лени был сначала рабочим, а потом и владельцем компании по монтажу систем отопления и вентиляции, мать – Берта Ида (Шерлах) была из Влоцлавека, тогдашней части Российской Империи. Отец был достаточно зажиточным человеком, семья не бедствовала, но характер отца, унаследованный Лени, сделал их совместное пребывание на одной территории мучительным. Оба были упрямы, решительны, честны до отвращения, и мать, более тонко одаренная в области чувств, зачастую оказывалась совершенно беспомощной между этими двумя людями-кремнями, высекавшими искры при малейшем трении.

Кстати, мать Лени до замужества бредила сценой, но карьеры актрисы не сделала, и всю жизнь свою положила на то, чтобы Лени воплотила ее мечту.

Отец не возражал, чтобы Лени художественно развивалась, правда, делать это она должна была на его условиях. Папа сказал – пианино, значит, будет пианино. Папа сказал живопись – значит, живопись. То, что девочка бредила танцами, никого не интересовало. Танцы оказались до поры до времени под полным запретом, с большим трудом Лени выпросила разрешение заниматься плаванием (у нее неплохо получалось и она даже выигрывала соревнования), потом добавилась гимнастика, коньки и ролики. Под конец мать сжалилась над дочкой и втайне от отца оплатила ей уроки танца в школе Хелены Гримм-Райтер. После первого публичного выступления в доме разразился грандиозный скандал, грозивший Лени закрытым интернатом. Чтобы успокоить папеньку Лени пришлось идти на курс классического рисунка в государственном художественном училище Берлина, а потом заканчивать школьное образование в закрытом интернате в Талле, где она тайком вернулась к занятиям танцами и театральному мастерству. Выпустившись из школы, Лени какое-то время работала секретаршей в фирме отца, мечтавшего о том, чтобы передать ей свой бизнес. Они с отцом сторговались – Лени изучает бухучет и делопроизводство, а он не возражает против того, чтобы в свободное время она брала уроки танца.

С 1921 по 23 годы Рифентшталь занималась в школе классического балета Элеоноры Эдуардовой, русской балерины, бежавшей от советской власти после революции. В 1923 году состоялся переезд в Дрезден, где существовала школа танца Мэри Вигман. Я не знаю, как она сумела уговорить отца, но тот опустил ее, помог оплатить квартиру, и Лени посвятила себя танцам.

В конце 1923 года состоялось ее первое выступление в Мюнхене, потом последовали гастроли по Германии и Чехии. Критика принимала Лени достаточно доброжелательно, но вот тут случается первое расхождение между ее автобиографией и воспоминаниями о ней. Сама Лени писала, что у нее произошло несколько травм коленных связок, навсегда закрывших перед ней возможность танцевать, но имеется и другая точка зрения. Некоторые критики писали, что у Лени были существенные недостатки в выучке (тут я склонна доверять именно этому мнению – потому что для успеха в области классического танца Лени училась очень беспорядочно и хаотично), но называли и еще один ее недостаток: она плохо выражала чувства. У танцовщика имеется единственный инструмент коммуникации – тело, и вот тело у холодноватой Лени, пошедшей по темпераменту в отца, не “говорило”. Тело было и недостаточно технично – и недостаточно одарено чувственно, а ведь темперамент действительно может скрыть некоторые огрехи чисто физического плана.

В 1923-24 годах у Лени происходят изменения в личной жизни. Она знакомится с банкиром из Австрии Харри Сокалем, и вот тут снова происходит раздвоение точки зрения на происходящее. В своей биографии Рифеншталь настаивает на чистой платонике их отношений – но вот другие воспоминания утверждают, что это была любовная связь, и Сокаль стал не только любовником, но и “антерпренером” (на нынешнем языке “спонсором”) девушки. Именно он оплачивал ее выступления в качестве танцовщицы, ездил вместе с ней по стране – и все было бы ничего, но у Лени случается роман и Харри настигает первый (но не последний) удар.

Ее избранника звали Отто Фроцхайм и он был теннисистом.

Отношения молодых людей вроде бы развивались, но тут наступил июнь 1924 года и однажды, пойдя с женихом в кино, Лени увидела вот этот фильм:

Надо сказать, у Лени Рифеншталь была одна черта, которая роднит ее, кстати, с булгаковской Маргаритой. Она чрезвычайно ценила талантливых людей, умеющих делать что-то действительно высококлассно, и была настолько уверена в себе, что стремилась тут же познакомиться с ними лично.

Лени в компании Харри Сокаля едет в Доломитовые Альпы, где снималась картина “Гора Судьбы” (а надо сказать, в 20-е годы тема гор была очень популярна), знакомится там с Луисом Тренкером, исполнителем главной роли, и с самим режиссером ленты Арнольдом Фанком.

Со свойственным ей напором она моментально убеждает и себя, и Фанка, что в ней практически расцвела великая актриса, которой пришла пора сниматься в кино, – и в результате этого помолвка с Отто Фроцхаймом была разорвана. Как всегда – в своих воспоминаниях Лени утверждает, что сама разорвала ее, а Отто – что это он настоял на том, чтобы их отношения прекратились.

Влюбленный Сокаль, который с этого момента начинает именоваться в мемуарах исключительно “братом”, забрасывает свою карьеру банкира, на все свои деньги выкупает фирму Фанка, находящуюся на грани банкротства, и становится продюсером фильма “Священная гора”, где Лени Рифеншталь должна была играть главную роль, написанную Фанком специально под нее.

Съемки начались в январе 1925 года, а премьера состоялась в декабре 1926. К тому моменту безграничное терпение Сокаля иссякло и он попытался исчезнуть из жизни Лени, потому что та закрутила роман не только с Фанком, но и с Тренкером. К чести и Фанка, и Лени – спуска ей режиссер не давал. Для роли ей нужно было освоить скалолазание и подтянуть спортивную форму – что она безропотно сделала. Потом встать на горные лыжи – и она встала и даже показывала некоторые достижения. Потом приобрести навыки альпиниста – и тут все прошло без осечек. Режиссер сказал надо – актриса ответила есть.

Я этот фильм смотрела отрывками. Ну как вам сказать, ребята, кинематограф столетней давности, немое кино, устаревший киноязык, растасканный на метафоры, кажущиеся сейчас покрытыми мхами. Странные танцы Лени, которые совершенно невозможно оценивать, настолько тело танцовщицы и ее движения иные, отличные от того, что кажется нам техничным или просто хотя бы красивым. Скажу так: наша Орлова была лучше выучена и в актерском мастерстве, и в балете 🙂 В общем, я не кинокритик, чтобы оценивать это с профессиональной точки зрения, а как зритель – могу сказать, что Фанк действительно был прорывом для своего времени и явно кое-чему научил Рифеншталь.

Он снимет еще несколько картин с Лени – при соучастии Сокаля как сопродюсера, однако на картине “Белый прыжок” Лени увлекается кинооператором и по совместительству исполнителем главной роли Гансом Шнеебергером (какая у человека говорящая фамилия “снежная гора” в переводе).

Они проживут вместе год и Рифеншталь напишет в воспоминаниях, что этот человек стал главной любовью в ее жизни. Но невзирая на это она все дальше и дальше устремляется “знакомиться с новыми яркими личностями”, и Сокаль горько напишет в дневнике: “Всякий раз, когда на горизонте появлялась интересная личность, будь то художник, великий спортсмен, великий теннисист или великий лыжник, актёр или известный политик, как Гитлер – неважно кто, я всегда слышал эту фразу: «Мне нужно познакомиться с этим человеком». И у неё это всегда получалось”.

Актерский век недолог, особенно это касается актрис, поэтому Лени очень благоразумно поняла, что ей нужно двигаться дальше; многому научившись у Фанка, она снимает в 1932 году свой первый фильм “Голубой свет”, на который ей не хватало денег. Все еще любящий Лени Сокаль выделяет ей 100 000 марок и берет на себя все продюсерские дела.

“Голубой свет”, на котором я, ребята, залипла, первоначально решившись глянуть фильм на перемотке, повествует о странной девушке, живущей в горах в мире грез. Жестокие люди, живущие в горной деревушке, губят Юнту, и она погибает, затравленная, отверженная и преследуемая. Над фильмом Рифеншталь работала не сама – сценарий писался Карлом Майером и Белой Балажем (настоящее имя Герберт Бауэр, венгерский еврей), который позже переехал в СССР. В монтажной ей помогал Фанк, оператором был Шнеебергер. Сам фильм заявлен как совместная работа.

Рифеншталь отошла от идей Фанка, где горы, водопады, реки, моря – являются по сути главными героями фильмов, и на их фоне разворачиваются перипетии судеб людей. “Голубой свет” – а он уже звуковой – смотрится практически как современный фильм, который несколько странно для современного глаза смонтирован (в нем долгие планы и слишком много крупных планов актеров), но уже говорит не просто привычным для нас киноязыком: чем больше я смотрела “Голубой свет”, тем больше понимала, что современное кино практически ничего не изобрело – все уже было придумано и осуществлено тогда, в 30-е годы.

Операторская и режиссерская работа “Голубого света” – выше всяких похвал, а как актриса Рифеншталь вообще монстр, она в туфлях и платье умудрялась творить на скалах (в том числе мокрых) такое, что я сидела в полном шоке. Да и на фоне современных актеров она умеет играть – владея и мимикой, и телом на очень хорошем уровне (повторяю, нашим современникам до такого уже как до Пекина кувырком).

Критики приняли режиссерский дебют Лени прохладно, зато народ в фильм буквально влюбился: все шли на легкую комедию про горы и альпинистов, а попали в мир мистики и грез с просто нереально снятыми пейзажами.

“Голубой свет” шел с большим успехом и в Германии, и за ее пределами, и вот тут-то происходят два события. Лени окончательно разрывает отношения с Сокалем, и попадает в историю, которая не может вызывать ничего, кроме отвращения.

На дворе уже стоял 1932 год, сами понимаете, что происходило в Германии, а среди команды, работавшей над фильмом, был заявлен Бела Балаж, как вы помните, еврей по национальности. Не знаю, интуиция его увела из Берлина, или просто так сложились обстоятельства, но Балаж на тот момент находился в Москве. Он написал Лени Рифеншталь письмо с просьбой выплатить ему гонорар, раз уж фильм так тепло принят зрителем и преуспевает в прокате.

И Лени проделывает крутой кульбит: она пишет письмо Юлиусу Штрайхеру, главному идеологу расизма, главреду “Штурмовика”, после приговоренному к казни на Нюрнбергском процессе. В письме этом Лени пишет, что уполномачивает герра гауляйтера представлять ее интересы в деле против ” претензий еврея Белы Балажа”. Доверенность эта хранится в Госархиве Германии, а в 1933 году имена Белы Балажа и Харри Сокаля навсегда исчезают из титров фильма. Как говорится, Б – благодарность.

Ну а в феврале 1932 года с Лени происходит то, что впоследствие в ее мемуарах будет описано как:

Мне казалось, будто передо мною разверзлась поверхность Земли, словно полушарие, неожиданно расколовшись посредине, выбросило огромную струю воды, столь мощную, что она достала до неба и сотрясла Землю.

Это она о предвыборной речи Алоизыча.

Вы думаете, что-то остановило Лени Рифеншталь от того, чтобы познакомиться и с этой знаменитостью? Ни в коей мере – в мае она пишет Гитлеру письмо со словами восторгов – и тот приглашает ее на пляжи Вильгельмсхафена, города в Нижней Саксонии. Оба остаются чрезвычайно довольными друг другом, но Лени нужно уезжать на съемки фильма Фанка “SOS – айсберг”, и не куда-нибудь, а в Гренландию. Когда киноэкспедиция возвращается, Веймарская республика уже агонизирует, и новое знакомство становится весьма кстати.

Гитлер знакомит Лени с Геббельсом и Герингом, ее все чаще приглашают на многочисленные тусовки новой правящей партии, потом Лени будет пытаться как можно дальше дистанцироваться от этой своей светской жизни, говоря, что все это были случайные встречи и случайные приглашения, но так или иначе фотокамеры запечатлели ее со многими “видными деятелями”, чьи физиономии потом будут ассоциироваться у человечества с одним из самых страшных проявлений зла.

Рифеншталь предлагают снять фильм о Гитлере – и снова мы сталкиваемся с двойственностью этого факта. Геббельс в своем дневнике пишет, что когда предложил фрау Рифеншталь снять фильм о Гитлере, она была в восторге. Лени в мемуарах пишет, что не могла отказаться, это было в тех обстоятельствах немыслимым. И снова мы понимаем, что и то, и другое может быть чистой правдой. Равно как и слова Геббельса: “Она единственная нас понимает” против “Я сразу почувствовала к нему острую антипатию” от Рифеншталь. В общем, как говорится, “сложное было время”.

Но я сразу скажу вот что: осуждать Рифеншталь за ее увлечение Гитлером я не могу и не хочу – хотя бы потому, что и рябой личностью недоучившего семинариста, бывшего гораздо худшим оратором и не меньшим внешним уродом по сравнению с Алоизычем – увлекались очень многие достойные и уважаемые люди, которые вызывают у нас только благоговение и восторг. Тогда действительно было такое время – время странных коротышек, Цахесов, возносимых своими народами на вершины власти, становившихся блистательными Цинноберами вопреки здравому смыслу и собственным достижениям. Юнг это прекрасно описывал – так что повторяться не будем. Это было массовым явлением – и редко кому удавалось сохранить трезвость ума и оценок при всеобщей истерии и поклонении новым вождям и кумирам.

Так или иначе у Лени в руках оказываются самые мощные финансовые и идеологические ресурсы – и надо сказать, она не подвела. Сотни помощников, десятки камер, неограниченный бюджет… После пары “проб пера” на свет появляется “Триумф воли”, названный лучшим пропагандистским фильмом всех времен и народов, в котором черпают вдохновение (пусть стыдясь и тайком) очень многие мастера манипуляций народным сознанием.

Понятное дело, посмотреть этот фильм полностью в открытом доступе у нас не получится, но даже те отрывки, которые можно найти в сети, поражают. Лени умудрилась из скучнейшего по сути события – съезда партии, сотворить образцово-показательное кино, которое бьет напрямую по нашим архетипам. Из 120 километров пленки она оставила только 3 – и это была квинтэссенция, чистая выжимка абсолютно образцового характера. Каждый кадр, каждая монтажная склейка зубодробительно вбуравливается в глаза и мозг, создавая эффект взорвавшейся бомбы: вот он, сверхчеловек, спускающийся с небес на самолете, небесном корабле, вот они, чуть менее великие сверхлюди, сопровождающие его, когда он выходит к боготворящей его толпе; а вот и народ, собравшийся под знаменами ради великой идеи, вот она, вершина, цель развития всей человеческой цивилизации. Красивые дети, красивые юноши и девушки, красивые мужчины и женщины, идеальные образчики арийской расы, в едином порыве устремляются к своему фюреру, посылая ему горячую любовь и поддержку.

И все это под Вагнера и бодрые марши и песни, с принципиально новыми методами съемок – от летающих на дирижаблях операторов до катающихся на рельсах камер, показывающих движение в едином порыве.

Фильм в перемонтированном виде показывали американцам незадолго до войны, чтобы проиллюстрировать, почему нацизм стал настолько популярным в Европе, его до сих пор показывают на специальных закрытых показах для киноведов и тех, кто должен понимать, что такое идеальная идеология, уж простите за тавтологию.

По поводу этого фильма до сих пор спорят критики: возможно ли отделить его мастерство и эстетику от главной идеи. Так или иначе, “Триумф воли” оказывает на кино свое влияние до сих пор – даже если вы посмотрите доступные отрывки, увидите, что и Голливуд не оказался, так сказать, в стороне (самые популярные фильмы, наполненные скрытым влиянием “Триумфа воли”, – это “Звездные войны” и “Король Лев”).

Сама Лени во всех мемуарах писала, что снимала чисто документальное кино, без увлечения идеологией, а под влияние личности Гитлера подпала вследствие ошибки и заблуждений.

Я никогда не отрицала, что попала под влияние личности Гитлера. Но то, что я слишком поздно распознала в нём демоническое, несомненно является виной или ослеплением.

В 1936 году в Берлине проводились летние Олимпийские игры – и Гитлер еще в 1935 году попросил Рифеншталь снять о них фильм.

Лени берет своего брата Хайнца, они регистрируют фирму Olympia-Film GmbH и получают от государства 2.8 миллиона рейхсмарок на создание кино. Гонорар самой Лени составил 400 000.

Если вы когда-нибудь смотрели фильм “Олимпия”, не сомневаюсь, что были поражены началом, кадрами из Греции. Их делала не Рифеншталь, а вот этот человек.

Его звали Вилли Цильке, он был ровесником Рифеншталь и родился в Лодзи (территория Российской империи), потом переехал в Харьков, потом в Воронеж. Родители Вилли были меннонитами – и из-за антирелигиозных и антинемецких настроений сначала были вынуждены переехать в Узбекистан, а затем вернулись в Польшу, откуда Вилли переправили в Германию. Он идеально говорил на русском языке, хотя семья дома общалась только на немецком.

Именно он снимал Грецию и оживающие в “Олимпии” статуи греческих спортсменов, становящиеся прекрасными атлетами, метающими диски и ядра, именно он придумал несколько потрясающих кинообразов, которые не устают цитировать и нынешние кинематографисты. В начале 1937 года он сдал Рифеншталь весь отснятый и смонтированный материал, который она переделала по-своему. Цильке пережил нервный срыв, его поместили в психиатрическую клинику, поставили диагноз шизофрения и насильственно стерилизовали (не забывайте, он жил в государстве, которое планомерно уничтожало всех инвалидов и унтерменшей). И снова у нас существует раздвоение действительности: Лени вывозит из его квартиры все негативы и потом будет продавать все его снимки как свои собственные. Имя Цильке исчезнет из титров “Олимпии”. А в 1942 году Рифеншталь забирает его из клиники и задействует как оператора на своем фильме “Долина”, где ему было разрешено смонтировать некоторые сцены.

Рифеншталь пишет в мемуарах, что заботилась о Цильке и как только ему стало легче, сразу взяла его на работу – сам Вилли считал себя ее жертвой. После войны он подал заявку на медкомиссию – и врачи признали его полностью здоровым, отменив справку о недееспособности. Цильке работал над немецко-русским словарем кинотерминов, работал оператором, получая какие-то призы, но он был совершенно сломан как творец – и его киноязык лишь немного напоминал о его смелом экспериментаторстве в тех немногих фильмах, где он работал как режиссер.

“Олимпия” вышла 20 апреля 1938 года, в день рождения Гитлера, Лени получила за него госпремию Германии и главный приз Венецианского кинофестиваля. Поскольку в фильме были показаны атлеты многих стран, то прокатывать его планировалось и в Штатах, и в Великобритании, но “Хрустальная ночь” положила конец переговорам. Лени бросается в Голливуд как-то уладить дела – но американцы бойкотируют как фильм, так и режиссера, и после не принесших никакого результата переговоров с Диснеем и Кингом Видором, Рифеншталь уезжает в Германию.

Фильм выпустят в ограниченном и перемонтированном варианте только в 1957 году в Западной Германии и покажут перед олимпиадой в Мехико – тоже в небольшом количестве кинотеатров.

А между тем “любимый режиссер фюрера” планирует открытие огромной кинофабрики, под которую выделяются немыслимые деньги и огромный участок земли, но в сентябре 1939 года начинается война и фюрер отдает приказ “группе Рифеншталь” освещать победоносное шествие германского Рейха по Европе. И вновь история раздваивается: имеются воспоминания немецкого офицера о том, как Лени с группой стали свидетелями массовой казни евреев в польском городке Коньске. В дневнике он написал, как Рифеншталь упала в обморок, увидев убитых. Имеется даже фотография, сделанная им, с соответствующей надписью. Сама же Лени Рифеншталь всегда отвергала правдивость этой фотографии и на всех процессах денацификации утверждала, что никогда своими глазами ничего не видела.

Когда нацисты заняли Париж, Рифеншталь отправила фюреру восторженную телеграмму, полную обожания. Затем она доказывала, что была рада, как ей казалось, концу войны.

В 1940 году Лени поступил заказ на экранизацию любимой оперы Гитлера “Долина”. Речь там шла о конфликте мирных крестьян, живущих в горах, с злобным землевладельцем из долины, который должен был стать в фильме воплощением зла (и мирового еврейства). Сама Рифеншталь кроме того, что заняла режиссерское кресло, сыграла в фильме роль танцовщицы, изнасилованной злодеем. Съемки проходили в Баварских Альпах и для сцен массовки привлекались заключенные концлагеря цыгане, вывезенные эсэсовцами. Впоследствие все они погибли в Освенциме, и Лени еще много лет судилась с теми, кто утверждал, что она не заплатила людям за съемки ни пфеннига да еще и знала об их участи.

Работа над фильмом продолжалась до конца войны, вместе со всем отснятым материалом Лени жила в Тироле, в Кицбюэле, туда же переехала ее мать и туда же пришла похоронка на брата Хайнца, погибшего на Восточном фронте.

Лени увиделась с Гитлером в последний раз в 1944 году, в конце марта, и тогда же она выходит замуж за Питера Якоба, дублера немецкого актера Бернхардта Минетти, игравшего в “Долине” одну из главных ролей. Якоб был альпийским стрелком, то есть солдатом высочайшего класса, по сути воином и альпинистом.

Лени прожила с ним три года и развелась в 1947 году.

Ее арестовали в первый раз американцы в апреле 1945 года. Допрашивали, поместили в лагерь Дахау, затем выпустили и она вернулась к монтажу “Долины”. Затем ее арестовали французы – на этот раз ее поместили в женскую тюрьму в Инсбруке. Именно тогда Лени писала в дневнике, что подвергается жестокому моральному давлению – и именно тогда она пережила нервный срыв, попав в психиатрическую клинику. Фильм “Долина” был конфискован, все ее счета были арестованы.

В декабре 1948 года она прошла первый процесс денацификации. Потом второй и третий – на всех процессах она была оправдана, но ее фильм “Долина” даже с вырезанными сценами с участием цыган успехом не пользовался, да и лишившись своей команды Рифеншталь больше не могла нормально работать.

В возрасте 53 лет, в 1956 году Лени едет в Африку и начинает работать над фотоальбомом о нубийских племенах.

Ее работы восхитительны и полны все тем же восторгом перед человеком, его совершенным телом и уникальной культурой. Пятнадцать лет Рифеншталь колесила по Африке и снимала ее жителей, ее фото с удовольствием публиковали самые известные журналы, а критики не уставали искать (и находить) расистскую эстетику, на этот раз теперь выраженную в восторге перед телом другого цвета.

В 1974 году Рифеншталь в возрасте 71 года становится дайвером и погружается в океан. Она работала на Мальдивах и создала два удивительных альбома “Коралловые сады” и “Чудо под водой”.

После успехов фотографий она снимает и документальный фильм о подводном мире.

В 1987 году выходят ее мемуары, моментально становящиеся бестселлерами по всему миру. В общем-то с этого момента всеобщее молчание вокруг Рифеншталь, прерываемое лишь процессами с ее участием, уходит в прошлое. Рифеншталь охотно раздает интервью, ездит по миру, снимается в документальных фильмах о самой себе. В 2000 году она попала в серьезную вертолетную аварию и выжила, получив серьезные ранения. В 2001 году она приезжает в Россию, где происходят полузакрытые показы ее фильмов (“Триумф воли” показали при закрытых дверях только специалистам и журналистам, а “Олимпию” из-за угрозы провокаций со стороны неофашистов вообще сняли с показа).

Рифеншталь прожила ровно 101 год и умерла вскорости после своего последнего дня рождения. Ее огромный архив достался ее последнему спутнику жизни, оператору Хорсту Кеттнеру, а от него, в свою очередь, перешел к ее единственной наследнице, секретарше Гизеле Ян, которая передала все в Фонд прусской культуры в Берлине.

Надо сказать, что в Германии Рифеншталь недолюбливают гораздо больше, чем в России, я читала очень много нелицеприятных статей о ней, и скажу больше, если бы одна из главных обвинительниц Лени Нина Гладиц была менее эмоциональной и более хладнокровной, она смогла бы испортить репутацию Рифеншталь гораздо больше, чем сделала это в 1982 году.

Гладиц сняла фильм “Время умолчания и тьмы” о фильме “Долина”, а потом и написала книгу, где делилась архивными документами, доказывающими, что Лени Рифеншталь знала о судьбе цыган, игравших испанцев в ее фильме, использовала их труд бесплатно и ни словом не обмолвилась о том, что их ждет. Рифеншталь подала на Гладиц в суд и почти по всем пунктам проиграла, потому что Гладиц находила все больше и больше доказательств того, что Рифеншталь все знала и понимала, сознательно не обращая внимание на чудовищные вещи, происходившие вокруг нее.

Причиной не очень хорошего отношения немцев к Гладиц (при всей ее правоте) было то, что сам фильм, а потом и книга, были похожи на “бабскую разборку” с пафосными текстами, бесконечным переходом на личности и такими же бесконечными попытками доказать, что Рифеншталь была никуда не годной выскочкой, бездарной и никчемной.

В том-то и дело, что не была. Не была бездарной, не была никуда не годной. Она была действительно талантливой – причем во многих областях. Ее танцевальный дар мне оценивать сложно, а вот актрисой она была неплохой. Как была хорошей спортсменкой, отличным режиссером, организатором, бизнесвумен, она прекрасно умела подбирать команду и сходиться с людьми, она выстраивала прекрасные связи и отрабатывала каждый пфенниг своих гонораров. Она повлияла и продолжает влиять на весь планетарный кинематограф, включая советский и американский, она придумала и осуществила огромное количество способов съемки и монтажа, она умела общаться с вождями народов и затерянными в Африке детьми из неизвестных племен, она видела талант в других людях и умела задействовать его в своих проектах.

Она была необычайно сложным и противоречивым человеком, способным как на великое, так и на самое низменное.

Ее невозможно выписать какой-то одной краской и тем более невозможно понять, какой она была на самом деле. В ее фильме “Голубой свет” имеется кадр, где овальный портрет с ее лицом, запечатленным на огромном старинном фолианте, постепенно расплывается и теряется среди бликов горных кристаллов хрусталя.

Наверное, это лучшее, что она могла снять о самой себе. Женщина, чье прекрасное правильное лицо исчезает и остаются только слепящие вспышки… То ли софиты играют на бутафорских стекляшках, то ли таинственный горный голубой свет распадается на мириады искр среди россыпей драгоценных камней.

Кто знает – какой она была бы, родись в наше время.

P.S. – еще никогда мне не было так сложно писать статью о ком бы то ни было. Не знаю, почему – но Рифеншталь меня измучила. Поэтому с удовольствием ставлю финальную точку.