Ребята, сразу предупреждаю, дара к настоящему философскому обобщению у меня не водится, так что не судите строго, просто вчера в голову стукнуло – а сегодня несу вам на обкатку. Ежели будет чего возразить, смело несите мысли. Будем думать вместе
Я понимаю, что буду сейчас бухтеть, как старуха на завалинке про “вот раньше как было”, но оно реально “раньше было иначе” 🙂
До того, как к нам в гости пришла квантовая физика, принесшая благую весть, что на субатомном уровне правила игры меняются и законы, которые чудесно работают в классической физике и стабилизируют мир в нашем представлении, теперь либо отменяются, либо работают иначе, наш мир был довольно внятным местом. Вот тут закон Ома, вот тут – правило буравчика, тут – параллельные прямые не пересекаются (с должными книксенами геометрии Лобачевского), тут – время течет из прошлого в будущее… и не только в физике, математике или других точных науках, в остальных областях нашего бытия все тоже было скучно и стабильно: в мире имеются два пола – мужской и женский; социальный строй бывает капиталистическим и социалистическим (вариации были, но в общем и целом строй сводился к этим двум формам); ребенки появляются от слияния двух половых клеток, зачатых и выношенных в матке той же особи, которая и произвела яйцеклетку; люди выбирали профессию и предпочитали совершенствоваться в ней до пенсии; войны были войнами, а мирное время было мирным временем; за кризисами шли благополучные годы, в моде было макси, потом мини; машины ездили на дизеле или бензине, в новостях могли где-то врать, но и правда там тоже водилась в достаточном количестве.
Да, мир всегда был сложным местом, но раз уж наш разум любит дихотомии, то какие-то из них, казавшиеся неизменными, помогали стабилизировать его картину в нашей голове и давали нам некий фундамент, на котором мы могли уже выстраивать все остальное.
С середины 20 века все понеслось куда-то в сторону и в бок: стараниями масс-медиа про кота Шредингера не знают только грудные дети, жители амазонских дождевых лесов и отдаленных островов, где еще не изжит каннибализм; прилагательное “квантовый” присоединяется любой домохозяйкой к любым окружающим вещам, а “эффект наблюдателя” становится объяснением для любой маловнятной вещи, – в общем, широкие народные массы поняли, что ничего не поняли, но мир вокруг них стал еще более таинственным и запутанным местом, потому что из любого ящика можно услышать, что “дважды два совсем не всегда и не везде будет четыре”.
Добавим сюда широкополосный интернет в любом зажопье мира, глобальную культуру, доступную в самых медвежьих углах, чудовищного объема потоки информации, валящейся на нас с небывалой скоростью, – и вуаля. Столпы бытия подорвать-подорвали, а что взамен дать – не придумали.
Нет, разумеется, среднестатистический персонаж твердо усвоил про “кот одновременно жив и мертв”, но почерпнул он эти знания исключительно из научпопа или (что гораздо вероятнее) из зрелищных фантастических фильмов, но вывод-то делается какой? Причем не осознанный вывод, ведь думать обыватель обычно не приучен, у него все больше на подкорке что-то там варится и в сознание не выплескивается… но где-то там на уровне спинного мозга все же вьется гнездо, в котором будет высиживаться яйцо, из которого вылупится-таки мыслишка о том, что мир – еще более запутанен и странен, чем казалось раньше, оказывается, в нем наличиствует еще больше непонятного, чем виделось раньше, и на что теперь опереться? Что теперь сможет стать фундаментом конструкции, из-под которой только что выбили базовые опоры в виде тех самых условных “дважды два четыре” и “можно быть либо мертвым, либо живым, но никак не одновременно пребывать в обоих состояниях”.
Человечество, потерявшееся в этом тумане, не могло не начать делать хоть что-то – и вот, наверное, самой яркой иллюстрацией к тому, что именно стало делаться, будет эта картинка.
Сбиться в кучу и стать примерно одинаковыми – объединиться вместе хотя бы под каким-то стабильным и общим признаком. В конце концов, приматы мы – или где 🙂
Объясню.
В нулевые про квантовую физику слышали только специалисты, ну или что-то там могло прозвучать в спецшколах на профильных уроках. Через 20 лет про квантовую психологию знают все самые отсталые слои населения, спасибо мадам Блиновской и ее зарубежным коллегам и, конечно, голливудским фантастам. С середины 20 века и ближе к десятым мир был вполне стабильным и довольно безопасным местом – людям в нем хотелось разнообразия, яркой индивидуальности, необычных вещей. Через 20 лет хрен пойми ту реальность – тут физические законы не везде работают, там мультивселенные не исключены, тут обратный ход времени вполне вероятен, здесь жизнь со смертью перемешаны, а там – вообще мама и папа не обязательно являются мужчиной и женщиной. Философия тоже подтянулась – подвела базу под всю эту зыбкость, объявила, что у всего со всем имеется право на бытие, ничего друг другу не противоречит, а значит, можно спокойно объяснить и обосновать правомочие наличия 74 полов, нормальности того, что у одного ребенка может быть пять родителей (донор яйцеклетки, донор спермы, суррогатная мать и еще мамка с папкой по документам), би-пан-а-и прочие сексуальности, брак с предметом или самим собой – ну и прочие развеселые ошметья окон Овертона, на чьих обломках мы имеем сомнительное удовольствие влачить существование.
На эти перемалывания реальности не могло не возникнуть ответа – и он возник, потому что, главный и самый правильный противовес этому расшатыванию – религию – выкорчевывают из сознания людей уж который век подряд.
Один из ответов (повторюсь, он не мог не возникнуть у нас как у стадных животных) – это универсализация и стандартизация всего, чего только можно, и красота в данном случае – яркий и доступный пример, как поступили с самой видимой и распространенной частью нашего бытия: ведь красоте люди привыкли доверять, а значит, ее можно легко продавать и вообще использовать в любых целях. Что инстаграмная красота (главный представитель ее – семейство Кардашьян, то есть практически внерасовое и вненациональное лицо с большими глазами, тонким носиком, пухлыми губами и высокими скулами), что тикток красота (для русских людей понятнее всего будет пример Вали Карнавал – европеоидная барышня с личиком-сердечком, светлыми волосами, кукольной фарфоровой кожей, ну и само собой, губы-скулы-носик) – настолько усреднена и выхолощена, что вышезапощенная фотка с совершенно одинаковыми девушками – это не шутка, сейчас действительно очень сложно понять, в чем отличие девушек, которых мы видим на экранах компов или телефонов.
То есть человеческий муравьиный разум нашел-таки ответ на размывание базовых настроек мира: если у нас отняли условное “дважды два – четыре”, мы создадим нечто в противовес, например, пусть все женщины будут стремиться стать одинаковыми, а уж наши глаза нас не обманывают. Пухлые губы – это именно то, чем кажется. Тонкий носик – тоже именно то, чем является. И не важно, что все это создано скальпелем хирурга и тонной макияжа, главное – то, что мы видим. Глазам же своим мы пока доверяем. Ушам уже нет – слишком много лжи мы слышим отовсюду, а вот глаза нам пока служат верой и правдой.
Второе, что, как мне кажется, делает мир стабильным в умах обывателей, – это, как это ни парадоксально звучит, – всяческая магическая хрень. От карт Таро до карт желаний. Хотя бы потому, во-первых, что магическая хрень типа дает ответы на поставленные вопросы. Да, тоже размытые ответы, но не настолько, чтобы кот был одновременно жив и мертв. Казенный дом у карт может означать тюрьму или госучреждение, но не одновременно дачу миллиардера на Лазурке и халупу бабы Вали в северном Усть-Задупье. Бубновый валет – светловолосого мужика, а не разбитую машину или купленную стиралку. А во-вторых, вы ж помните, чем еще магия так привлекательна для народа? Она не требует усиленной мысли или каких-то тяжелых практик, все ж просто, как в аптеке: вот тут ты чем-то пожертвовал, и тебе на столько же прилетело. Хочешь денег – закинь трусы на люстру. Хочешь мужика – напиши в карте желаний, какого надо. Хочешь знать будущее – пойди к гадалке, она раскинет картишки (нынче в дикой моде Таро, я была в шоке, сколько денег народ несет к раскладчикам) – и скажет тебе про будущее. Не про “кот одновременно жив и мертв”, а конкретное будущее. Вот туточки – богатство, вот туточки – проблемы со здоровьем, а вот тут – какая-то змея подколодная порчу насылает. И все, мир становится гораздо понятнее и яснее. Это тебе не “война – это спецоперация”, “мир – это когда неизвестно, откуда прилетит беспилотник”, или “кто бы ни рулил Америкой – все одно всем будет херово”.
Ну и, наконец, некому уже делать атата и отлучать от причастия за занятия чернухой, церкви же у нас – место не особенно популярное, так что народ с удвоенной силой стремится к всевозможным заклинателям и гадателям, чтобы получить, наконец, хотя бы призрак искомой стабильности.
И вот это самое размытие реальности и потянувшееся за ней размытие категории нормы – от половой принадлежности до нынешней моды уподобления всяческой четвероногой твари – действительно порождает массовое обезумливание вполне психиатрического толка, а также бросание человеков во всяческие аддикции – от банального алкоголя до лудомании или сексоголизма. Люди просто не представляют, как жить дальше, на что опереться. Ну да, муравьиный разум заставляет их как-то универсализировать вселенную и пытаться найти точки опоры, но это не работает или работает плохо – потому что не может работать. Слишком мы сложные существа, чтобы сделать всех баб одинаковыми или сходить разложить картишки – и успокоиться на достигнутом.
И я считаю, что пока человечество не дойдет до мысли, что религия – это не такая жуткая бяка, которая привлекает к себе только бабок и придурков, шансов на возвращение хотя бы к подобию нормальности у нас как у вида нет. Я, наверное, буду сейчас говорить вещи неприятные, но шо маемо, то маемо.
Человек думающий, действительно думающий, а не считающий себя таковым, по мере взросления и формирования себя сумеет выстроить каркас личности и, соответственно, более-менее внятное мировоззрение даже если он религиозен формально (типа “ну да, наверное, что-то такое есть”). Достаточно дисциплинированное мышление сумеет структурировать реальность и найти в ней точки опоры, чтобы на них уже выстроить какой-никакой фундамент и вывести конструкцию мира и своего места в нем. Если такой личности повезет иметь еще и развитую эмпатию, то даже к продвинутой формуле взаимоотношений “не делай другому того, чего не хочешь себе” он тоже придет путем проб и ошибок. Такой человек может замечательно прожить жизнь и дойти до каких-то более глубоких духовных исканий только в момент кризиса середины жизни (ну или если с ним или близкими случится что-то действительно страшное). Но давайте положим руки на сердца и ответим, много ли таких людей среди нас?
Вот то-то и оно, что большинство народа (и не важно, мы говорим о глубинах Африки или процветающих странах) живет всю жизнь не приходя в сознание, там иногда и личность не успевает развиться – вместо нее пустота с намотанными социальными ролями обретается, и тут к этой пустоте приходит благая весть, шо “не все в этом мире однозначно”. Пустота будет опираться на пустоту? Серьезно? То есть мы на полном серьезе будем ожидать, что недоразвившаяся личность, не имеющая никакой точки опоры во внешнем мире, не имеющая никакого стержня внутри, будет жить-поживать как ни в чем не бывало? Да она тут же подсознательно возьмет цель на самоуничтожение – и будет пить-ширяться-лудоманить-свихиваться или искать смерти другими доступными способами.
Религия для таких людей действительно единственное спасение – она ведь и правда такая штука, которая подходит и заумным профессорам, и вот таким не приходящим в сознание товарищам. Вот этим, которые не приходят в сознание, она дает простые и доступные ответы на вопросы, которые рано или поздно задает себе любой хомо сапиенс. Кто я? Зачем я? Что такое хорошо и что такое плохо? Для чего мы родились и куда идем? В чем смысл жизни и зачем нам смерть? Религия же прекрасно структурирует действительность и действительно дает ответ, откуда все взялось и куда потом денется.
Да, заумный профессор может начать подхихикивать и рассуждать о темных народных массах, но елки, ну так вот получилось, что общество в большинстве своем состоит из таких вот народных масс, и ничем их не пронять – ни всеобщим образованием, ни доступом к информации на вселенском уровне. Это наша данность и давно прошли времена, когда французские просветители считали, что как только самый темный француз научится читать, в мире наступит благорастворение воздухов. Ну научились – и что с того? Попрекраснел наш мир? А значит, это наша данность: в мире очень много, большинство людей, живет не приходя в себя, а, следовательно, если существовало в мире нечто, что могло таким людям помочь ориентироваться в жизни, так нечего над этим смеяться. Тем более, что в любой религиозной практике думающему профессору тоже будет чем заняться (делаю оговорку: под религиями я понимаю классические религии, а не нью-эйджевскую смесь всего со всем).
Вы сами понимаете, что я лучше всего знакома с христианством, поэтому буду говорить о нем. Когда его называют “бабкиными сказками”, да еще такими эпитетами бросаются люди, мягко говоря, не великого ума, мне хочется подойти и хорошенько такого вещуна спросить, хорошо ли он понимает, о чем берется рассуждать и над чем смеяться. Скажем, одним из пунктов потехи для тех, кто считают себя уже “продвинутыми критиками”, является средневековая дискуссия о том, сколько ангелов может уместиться на кончике иглы. Божечки ж мои, сколько соревнований в остроумии я навидалась в своей жизни по поводу этой темы. Увы, ни один из этих юморных вещателей не в силах не то, что догадаться, а просто забить в поиск вопрос – так ли все это на самом деле глупо и смешно. Если бы он решился поинтересоваться, то открылось бы ему, что дискуссия эта не дебильный спор грязных монахов про количество ангелов на железной иголке для шитья ряс, а обсуждение соотношения абсолютного нуля и минимального бита или кванта информации. Тут любой математик башку сломает – а мне стоит напомнить, когда именно велись эти дискуссии? Чай, не в современном Гарварде.
Мне же как филологу всегда была поразительно интересна способность снайперски формулировать самые тяжкие для понимания, самые сложные для осмысления догматы христианства в достаточно коротком Символе Веры. Многие из нас его читают на автомате, практически не задумываясь, а тем не менее – это квинтессенция мощи человеческой мысли, это поразительное сведение гигантского массива информации в очень короткий текст на несколько абзацев, где каждое слово, каждая грамматическая конструкция – выведена усилиями самых мощных умов своего времени, где по каждому слову велись месяцы и годы дискуссий, расколов, а то и войн. Чтобы разобрать текст Символа веры нужно написать тома книг – вы вообще себе представляете, каким образом можно запаковать энциклопедию Брокгауза и Эфрона в текст меньше страницы длиной, чтобы не было потеряно ни бита информации? Вот то-то же.
И вот так – действительно во всем христианстве. Если действительно вдумчиво и последовательно заняться погружением в него, то помимо того, что оно может дать для души, оно еще очень серьезно сможет дисциплинировать разум, давая столько пищи для размышлений, что за всю жизнь точно не управиться.
В этом и есть вечный его парадокс для меня – оно будет одинаково осмысленным и важным и для неграмотного пастуха, и для академика, ничуть не теряя своей целостности и глубины.
Оно действительно могло бы стать единственной опорой для всех тех, кому так и не довелось развить в себе личность, вера смогла бы дать им то, чего так и не смог дать мир. Смысл жизни и главные ее понятия о том, что такое хорошо и что такое плохо, что делать можно, а чего – нельзя. Да, пусть, с точки зрения нашего условного профессора, “грех” – это “ограничение, загородка и посягновение на свободу”, но елки-палки, мы же не разрешаем своим детям совать вилки в розетку без объяснений про вольты и амперы, электропроводимость человеческого тела и физиологию смерти от удара током, мы им говорим “нельзя!” и порой даже бьем их легонько по пальцам для усвоения материала. Там, в розетке, – больно.
И что, если таким же детям, только в области разума, христианство так же всегда давало по пальцам – объясняя, что “грех” – это смертельно опасно, причем и для души, и для тела? Что вот тут – можно, а вот там – нельзя. Чем это было плохо? Что в этом случае было посягновением на свободу? Не знаю, как вам, а мне кажется, что лучше уж вот так, здесь – “грех”, “нельзя”, а вот тут – “можно”, “молодец”, чем “делай, что хочешь, вот тебе моральный кодекс строителя коммунизма/капитализма, вперед, дерзай”. Вот тут – пост, вот тут – праздник, вот тут – крещение, вот тут – отпевание… А вот тебе объяснение, зачем это все и к чему. Чем это было плохо?
Ну вот отняли это “плохо” и что теперь?
Поголовное свихивание, снаркоманивание, спивание, вваливание в разнообразные девиации и полная потеря всякой ориентации в жизни.
Да, муравьиный разум пытается противостоять воцаряющемуся хаосу, но увы, пока этот разум прикладывает к гангрене пластырь. Будем надеяться, что интуитивно человечество все же выведет куда-то в более правильном направлении, но боюсь, без Бога, без храма, нам не выжить.
Предвижу вопрос о скрепах и нынешнем “ренессансе православия” на пространстве одной шестой суши. В том-то и дело, что ренессанс, настоящий ренессанс, был в России в конце 80-х и 90-х, когда люди потянулись в церковь, когда в священники пошли самые образованные и интеллигентные люди, когда “русский” и “православный” действительно стали синонимичными понятиями, когда восстанавливались монастыри и церкви на одном народном энтузиазме и вере. Все, во что это выродилось, – предмет для другого, очень тяжелого и грустного разговора. Боюсь, нынешняя церковная верхушка оттолкнула от храма столько людей, сколько ни одному обществу безбожников революционной поры не снилось. Но мы ведь говорим не о сверкании панагий и виллах с виноградниками. Мы говорим о христианстве, православии как таковом. История церкви за две тысячи лет знавала много всякого плохого и даже мерзкого, но тут уж, как говорится, нечего на зеркало пенять. Человек всегда сумеет привнести в самое высокой и прекрасное часть своей греховной натуры и устроить бедлам в самом изящном и светлом дворце.
Дело-то совсем в другом. Какие бы ни были грешные и поганые попы, что бы ни вытворяли миряне, увы, альтернатива, как мы сами изволим наблюдать по “просвещенной части мира”, еще ужаснее. Так что уж лучше пусть люди ходят в храм, чем наслаждаются свободой с восьмидесятью гендерами; пусть лучше дети изучают Закон Божий, чем учатся десяти способов онанизма; пусть уж лучше молятся, чем колются, и поют псалмы, чем подпевают нынешним странным звездям.
Как оказалось, религия – это не опиум для народа, а единственная его надежда, потому что что-то мы херово реагируем на детокс в этом скотском рехабе.
Спасибо, Ирина, за интересный и глубокий текст.
Не могу удержаться, чтобы не дать длинной цитаты из текста, которому уже очень много лет (больше сорока), но уже тогда проницательные люди видели, куда мы катимся:
“Наш век – это век абсурда. Поэты и драматурги, художники и скульпторы провозглашают, что мир – неорганизованный хаос, и таким изображают его в своих произведениях. Политики любого рода: правые, левые, центристы – пытаются придать царящему в мире хаосу слабое подобие упорядоченности; пацифисты и милитаристы едины в абсурдной вере в то, что слабыми человеческими силами можно преодолеть чрезвычайные ситуации (с помощью средств, которые, очевидно, должны все погубить). Философы и прочие как бы ответственные люди лишь подтверждают тезис о ненормальном положении современного человека и созданного им мира и советуют предаться дискредитировавшему себя гуманистическому оптимизму, безнадежному стоицизму, слепому экспериментаторству или иррационализму, либо рекомендуют отдаться самоубийственной вере в “убеждения”.
Но ведь искусство, политика и философия наших дней – это отражение жизни, и если они поражены абсурдностью, то главным образом потому, что сама жизнь стала абсурдной. Самым поразительным примером абсурдности явился, конечно, гитлеровский “новый порядок”, когда “нормальный”, “цивилизованный” человек одновременно мог быть изощренным и трогательным исполнителем Баха (Гиммлер) и высококвалифицированным палачом миллионов. Сам Гитлер был абсурдистом, который поднялся из ничтожества к мировому господству и обратился снова в ничто. Он оставил после себя потрясенный мир, достигнув своего “успеха” только потому, что он, пустейший из людей, стал воплощением пустоты своего времени…
Абсурдизм – это симптом, показывающий, в каком духовном состоянии находится современный человек. Можно ли вообще понять абсурд? Абсурд поддается лишь безответственному либо софистическому подходу, и с таким подходом мы сталкиваемся не только у художников, им охваченных, но и у так называемых серьезных мыслителей и критиков, пытающихся объяснить или оправдать абсурд. По большинству манифестов экзистенциализма и по критическим исследованиям современного искусства и драматургии видно, что способность мыслить в них совершенно отринута, и строгие критерии заменены смутными “симпатиями” или “вдохновениями”, а также сверхлогическими (если не алогическими) доказательствами, в числе которых “дух времени”, неясные “творческие” импульсы и индетерминированное “сознание”. Но это не доказательства: в лучшем случае – плоды рационализма, в худшем – простой жаргон. Если пойдем этим путем, то мы глубже “воспримем” абсурдистское искусство, но едва ли глубже поймем его. Впрочем, абсурдизм вряд ли можно понять вообще в его собственных терминах; потому что понимание – это о-смысл-ение, а осмысление – прямая противоположность абсурда. Если мы хотим понять абсурдизм, то мы должны взглянуть на него извне, избрав такую точку зрения (stand), от которой происходит слово “понимание” (under-stand-ing). Лишь таким образом мы сможем разогнать интеллектуальный туман, которым окутывает себя абсурдизм, отражая всякий разумный подход нападением на разум. Короче говоря, мы должны посмотреть на абсурдизм с точки зрения веры, противоположной вере абсурдистов, и напасть на абсурдизм во имя Истины, которую он отрицает. И тогда мы обнаружим, что абсурдизм, помимо своей воли, подтверждает – скажем об этом в самом начале – Христианскую веру и Истину…
Откровение абсурдизма, до этого долго зревшее в подполье, выплеснулось в двух шокирующих фразах Ницше, столь часто цитируемых: “Бог мертв”, – что означает попросту, что мертва вера в Бога в сердцах современных людей; и “Истины не существует”, означающей, что человечество оставило Божественную Истину, на которой некогда была основана европейская мысль и общественные учреждения…
“Бог мертв”, “Истины не существует” – обе фразы представляют собой откровение об абсурдности мира, в центре которого нет больше Бога, в сердцевине которого – ничто. Но именно здесь, в самом центре абсурдизма, наиболее очевидна его зависимость от Христианства. Одним из главных положений христианской доктрины является creatio ex nihilo: творение мира Богом не из Себя Самого, не из предсуществовавшей материи, но из ничто. Не понимая этого принципа, абсурдист свидетельствует о его истинности, ведь, извращая и пародируя его, он лишь пытается уничтожить творение и возвратить мир в то самое ничто, из которого вначале Бог вызвал все существующее. Представление абсурдистов, что в центре всего находится пустота, а также их скрытая идея, что для человека и его мира было бы лучше вообще не существовать, подтверждают ту же мысль. Эта попытка аннигиляции, эта вера в Бездну, лежащая в основе учения абсурдистов, принимает свою осязаемую форму в атмосфере, царящей в произведениях “абсурдного” искусства.
В творчестве тех, кого можно назвать обыкновенными атеистами, – таких писателей, как Хемингуэй, Камю и множество других художников, чей взгляд не проникает глубже осознания безвыходности ситуации, и чье воодушевление не идет дальше некоего стоицизма в попытке взглянуть в глаза неизбежному, – в искусстве этих людей атмосфера пустоты передается через скуку, через отчаяние (которое, впрочем, можно вынести) и вообще через ощущение, что “ничего не происходит”. Но есть и другой род абсурдистского искусства, в котором к настроению безысходности примешивается элемент неизвестного, что-то вроде смутного ожидания, ощущения, что в абсурдном мире, где в принципе “ничего не происходит”, также и “все может случиться”. В этом искусстве реальность превращается в ночной кошмар и земля – в чужую планету. По ней странствуют люди, не столько лишенные надежды, сколько растерянные, потерявшие уверенность в том, где они находятся, кто они сами, что они могут найти, – во всем, однако не в том, что Бога нет. Таков странный мир Кафки, Ионеско и – в менее резкой форме – Беккета, ряда авангардистских фильмов, таких как “В прошлом году в Мариенбаде”, электронной и прочей “экспериментальной” музыки, сюрреализма во всех видах искусства, а также современной живописи и скульптуры – особенно с будто бы религиозным содержанием – где человек изображен недочеловеком или демоническим существом, всплывшим из неведомых глубин. И это мир Гитлера, поскольку его власть была совершеннейшим политическим воплощением того, с чем мы сталкиваемся в философии абсурда.
Такая атмосфера возникает, когда “смерть Бога” становится осязаемой. Очень характерно, что Ницше в том же абзаце, где мы из уст сумасшедшего впервые слышим “Бог умер”, изображает все мироощущение абсурдистского искусства:
“Мы убили Его [Бога], я и ты! Мы все убийцы Бога! Но как мы сделали это? Можем ли мы выпить море? Где мы взяли такую губку, чтобы стереть горизонт? Что сделали, когда отвязали землю от солнца? Где она теперь летит? Куда мы летим? Прочь от всех солнц? И не летим ли мы всегда кувырком? Назад, вбок, вперед, во всех направлениях? И существует ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы в бесконечном ничто? Не дышит ли нам в лицо пустота? Не стало ли холодней? Не густеет ли ночь, все более и более темная?”
Таков абсурдный пейзаж, – пейзаж, где нет ни верха, ни низа, ни правды, ни лжи, ни правого, ни виноватого, потому что утрачен общепризнанный ориентир…
Самый смысл человеческой жизни зависит от того, правильно или ложно учение о бессмертии человека”.
иеромонах Серафим (Роуз) https://eparhia-saratov.ru/Content/Books/2/19.html
Вы, возможно, это уже читали. Полностью можно прочесть в русском переводе здесь: https://azbyka.ru/otechnik/Serafim_Rouz/amerikanskij-prosvetitel-russkogo-naroda/#0_3
В английском оригинале здесь: https://deathtotheworld.com/articles/subhumanity-the-philosophy-of-the-absurd/
Текст у вас, действительно, интересный, и я его, наверное, не раз перечитаю.
Что касается ваших претензий к духовному состоянию России, я их понимаю и в значительной степени разделяю.
В то же время, если бы всё настолько ужасно, как вы полагаете, вряд ли бы в Россию переселялись такие люди. как, например, отец Иосиф (Глисон): https://www.youtube.com/watch?v=H2BGTfJeECU И он не один такой. В Чебоксарах настоятель монастыря отец Дионисий – француз. В Чувашию он служит с юных лет, начинал с захолустного села. И на родину возвращаться не собирается. В Москве моя жена знает многодетного священника-англичанина. На Валааме подвизается (если ещё жив) французский отшельник отец Серафим. И все говорят, что у нас христианам живётся гораздо свободнее, чем на Западе.
Да и в целом Русская Церковь вовсе не безнадёжна. О ней не надо судить по ОВЦС (вот уже действительно притон духовного разврата!). О “верхушке” мне судить трудно. Я близко знаком только с одним митрополитом (ещё с тех пор как он был простым игуменом). Это человек святой жизни, преисполненной любви к Богу, Церкви и к людям. Про других приходится слышать разное, но мало ли про кого что говорят.
Да, у нас нет сейчас того подъёма, какой был в 90-е годы. Но нормальные, глубоко верующие люди есть, и их не мало. Вы ведь давно не были в России, и вынуждены судить о состоянии нашей Церкви по скандальным сообщениям в интернете. Но о скандалах пишут много, а о нормальных церковных буднях писать не интересно. Не говоря уже о том, что у нас тоже есть своё влиятельное антихристианское лобби, которое использует любой повод для дискредитации православной веры и Церкви.
И 90-е годы не стоит романтизировать. Тогда часть общества с энтузиазмом неофитов обратилась к Богу, но во-первых на голом энтузиазме долго не протянешь, нужно ещё терпение и смирение, а этому нас в СССР не учили. И многие, столкнувшись с первыми искушениями, сдулись и от Церкви отступили.
А, во-вторых, к Богу тогда потянулась далеко не большинство дорогих россиян. Ведь тогда свободу дали не только Церкви, но и греху. Обветшавшие советские ценности были отброшены, а взамен, в качестве главной ценности, предложили длинный доллар. Разбогатеть и жить на полную катушку – такой был девиз тех лет. Народ, в массе своей, был абсолютно запутан и деморализован. Самыми популярными профессиями стали рэкитир и “путана”. Воцарился закон джунглей, улицы заполнили беспризорники, нюхавшие клей, бездомные, наркоманы, алкоголики. Начинающие бизнесмены регулярно отстреливали друг друга на пути к вожделенным миллионам, девушки, не попавшие в элитные “путаны”, выстраивались вдоль шоссе, спивались, сгнивали от разврата. Из глубин финансового ада выплыли чеченские авизо, ставшие причиной кровавой войны в чечне и стремительного обогащения шустрых аферистов. И миллиарды долларов перекачивались из России на заграничные счета, а Россия залезала в долги, принося всё новые прибыли международным финансовым учреждениям…
Сколько тогда народу погибло самой жалкой смертью! И сколько после смерти оказалось в преисподней! Но кто их считал? Всё прогрессивное человечество было вне себя от восторга по поводу установления в России “демократии”.
Рядом с благодатным бытием возродившейся Церкви клокотало чёрное небытие ада.
Поэтому неудивительно, что в начале нулевых, когда весь этот адский котёл поутих, а зарплату стали платить деньгами, а не собственной продукцией предприятий или вообще не платить, народ вздохнул свободно и принялся наслаждаться жизнью, а интерес к духовной сфере (как к Церкви, так и ко всякому мракобесию) поослаб. Многие православные тоже расслабились и стали больше интересоваться Антальей и Шарм-эль-Шейхом, чем Дивеевом и Валаамом. Хотя, конечно, не все.
Но Господь долго расслабляться не даёт, пришло новое время страданий, которые, быть может. отрезвят и приведут к Богу хотя бы часть народа, как это было в годы Великой отечественной войны. Такова человеческая природа – без болезненных встрясок мы расслабляемся и забываем о своей душе. Это очень грустно, но это так.
Кстати, в последнее время пишут, что во Франции увеличилось число крещений, в костёлы потянулась молодёжь. Политкорректная элита встревожена. Может, и православных там прибавится.
Вот, кстати, любопытный материал о росте числа крещений во Франции и о панической реакции на это французского официоза:
https://www.apn.ru/index.php?newsid=46438&fbclid=IwY2xjawFXaqpleHRuA2FlbQIxMQABHQtqS0klYrWemFM9umRXt8m72Gnlf584NP8xsHauUGrUrkPRnVFEP3Nc1g_aem_OIBflyMqzeoghjO0hGmARQ
Самое интересное, что прогрессивная газета истерит несмотря на то, что нынешний римский папа из кожи вон лезет, чтобы понравиться прогрессивному человечеству. Он уже признал, что все религии хороши, выбирай себе на вкус, поклонился Пача Маме, наговорил богохульных глупостей о Пресвятой Троице, почти запретил служить мессу на латыни, дал команду “благословлять” однополые пары…
Но как перед прогрессивным человечеством ни прогибайся, оно этого не оценит. Это в своё время испытали на своей шкуре наши обновленцы. Жаль, что их пример церковных либералов так ничему и не научил.
Вечно вы мне притаскиваете что-то новое, Антон. Пошла гуглить, что такое Пача Мама %) Живем на своем краю света и ничего не знаем
Так никто ж не говорит, что православная церковь безнадежна. Я лично знакома со священниками, несущими действительный подвиг в наше скотское время, просто видеть, что происходит наверху – очень тяжело и грустно.
А наверху всегда какая-нибудь фигня.
И не могу удержаться от длинной цитаты:
“Наш век – это век абсурда. Поэты и драматурги, художники и скульпторы провозглашают, что мир – неорганизованный хаос, и таким изображают его в своих произведениях. Политики любого рода: правые, левые, центристы – пытаются придать царящему в мире хаосу слабое подобие упорядоченности; пацифисты и милитаристы едины в абсурдной вере в то, что слабыми человеческими силами можно преодолеть чрезвычайные ситуации (с помощью средств, которые, очевидно, должны все погубить). Философы и прочие как бы ответственные люди лишь подтверждают тезис о ненормальном положении современного человека и созданного им мира и советуют предаться дискредитировавшему себя гуманистическому оптимизму, безнадежному стоицизму, слепому экспериментаторству или иррационализму, либо рекомендуют отдаться самоубийственной вере в “убеждения”.
Но ведь искусство, политика и философия наших дней – это отражение жизни, и если они поражены абсурдностью, то главным образом потому, что сама жизнь стала абсурдной. Самым поразительным примером абсурдности явился, конечно, гитлеровский “новый порядок”, когда “нормальный”, “цивилизованный” человек одновременно мог быть изощренным и трогательным исполнителем Баха (Гиммлер) и высококвалифицированным палачом миллионов. Сам Гитлер был абсурдистом, который поднялся из ничтожества к мировому господству и обратился снова в ничто. Он оставил после себя потрясенный мир, достигнув своего “успеха” только потому, что он, пустейший из людей, стал воплощением пустоты своего времени…
Абсурдизм – это симптом, показывающий, в каком духовном состоянии находится современный человек. Можно ли вообще понять абсурд? Абсурд поддается лишь безответственному либо софистическому подходу, и с таким подходом мы сталкиваемся не только у художников, им охваченных, но и у так называемых серьезных мыслителей и критиков, пытающихся объяснить или оправдать абсурд. По большинству манифестов экзистенциализма и по критическим исследованиям современного искусства и драматургии видно, что способность мыслить в них совершенно отринута, и строгие критерии заменены смутными “симпатиями” или “вдохновениями”, а также сверхлогическими (если не алогическими) доказательствами, в числе которых “дух времени”, неясные “творческие” импульсы и индетерминированное “сознание”. Но это не доказательства: в лучшем случае – плоды рационализма, в худшем – простой жаргон. Если пойдем этим путем, то мы глубже “воспримем” абсурдистское искусство, но едва ли глубже поймем его. Впрочем, абсурдизм вряд ли можно понять вообще в его собственных терминах; потому что понимание – это о-смысл-ение, а осмысление – прямая противоположность абсурда. Если мы хотим понять абсурдизм, то мы должны взглянуть на него извне, избрав такую точку зрения (stand), от которой происходит слово “понимание” (under-stand-ing). Лишь таким образом мы сможем разогнать интеллектуальный туман, которым окутывает себя абсурдизм, отражая всякий разумный подход нападением на разум. Короче говоря, мы должны посмотреть на абсурдизм с точки зрения веры, противоположной вере абсурдистов, и напасть на абсурдизм во имя Истины, которую он отрицает. И тогда мы обнаружим, что абсурдизм, помимо своей воли, подтверждает – скажем об этом в самом начале – Христианскую веру и Истину…
Откровение абсурдизма, до этого долго зревшее в подполье, выплеснулось в двух шокирующих фразах Ницше, столь часто цитируемых: “Бог мертв”, – что означает попросту, что мертва вера в Бога в сердцах современных людей; и “Истины не существует”, означающей, что человечество оставило Божественную Истину, на которой некогда была основана европейская мысль и общественные учреждения…
“Бог мертв”, “Истины не существует” – обе фразы представляют собой откровение об абсурдности мира, в центре которого нет больше Бога, в сердцевине которого – ничто. Но именно здесь, в самом центре абсурдизма, наиболее очевидна его зависимость от Христианства. Одним из главных положений христианской доктрины является creatio ex nihilo: творение мира Богом не из Себя Самого, не из предсуществовавшей материи, но из ничто. Не понимая этого принципа, абсурдист свидетельствует о его истинности, ведь, извращая и пародируя его, он лишь пытается уничтожить творение и возвратить мир в то самое ничто, из которого вначале Бог вызвал все существующее. Представление абсурдистов, что в центре всего находится пустота, а также их скрытая идея, что для человека и его мира было бы лучше вообще не существовать, подтверждают ту же мысль. Эта попытка аннигиляции, эта вера в Бездну, лежащая в основе учения абсурдистов, принимает свою осязаемую форму в атмосфере, царящей в произведениях “абсурдного” искусства.
В творчестве тех, кого можно назвать обыкновенными атеистами, – таких писателей, как Хемингуэй, Камю и множество других художников, чей взгляд не проникает глубже осознания безвыходности ситуации, и чье воодушевление не идет дальше некоего стоицизма в попытке взглянуть в глаза неизбежному, – в искусстве этих людей атмосфера пустоты передается через скуку, через отчаяние (которое, впрочем, можно вынести) и вообще через ощущение, что “ничего не происходит”. Но есть и другой род абсурдистского искусства, в котором к настроению безысходности примешивается элемент неизвестного, что-то вроде смутного ожидания, ощущения, что в абсурдном мире, где в принципе “ничего не происходит”, также и “все может случиться”. В этом искусстве реальность превращается в ночной кошмар и земля – в чужую планету. По ней странствуют люди, не столько лишенные надежды, сколько растерянные, потерявшие уверенность в том, где они находятся, кто они сами, что они могут найти, – во всем, однако не в том, что Бога нет. Таков странный мир Кафки, Ионеско и – в менее резкой форме – Беккета, ряда авангардистских фильмов, таких как “В прошлом году в Мариенбаде”, электронной и прочей “экспериментальной” музыки, сюрреализма во всех видах искусства, а также современной живописи и скульптуры – особенно с будто бы религиозным содержанием – где человек изображен недочеловеком или демоническим существом, всплывшим из неведомых глубин. И это мир Гитлера, поскольку его власть была совершеннейшим политическим воплощением того, с чем мы сталкиваемся в философии абсурда.
Такая атмосфера возникает, когда “смерть Бога” становится осязаемой. Очень характерно, что Ницше в том же абзаце, где мы из уст сумасшедшего впервые слышим “Бог умер”, изображает все мироощущение абсурдистского искусства:
“Мы убили Его [Бога], я и ты! Мы все убийцы Бога! Но как мы сделали это? Можем ли мы выпить море? Где мы взяли такую губку, чтобы стереть горизонт? Что сделали, когда отвязали землю от солнца? Где она теперь летит? Куда мы летим? Прочь от всех солнц? И не летим ли мы всегда кувырком? Назад, вбок, вперед, во всех направлениях? И существует ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы в бесконечном ничто? Не дышит ли нам в лицо пустота? Не стало ли холодней? Не густеет ли ночь, все более и более темная?”
Таков абсурдный пейзаж, – пейзаж, где нет ни верха, ни низа, ни правды, ни лжи, ни правого, ни виноватого, потому что утрачен общепризнанный ориентир…
Самый смысл человеческой жизни зависит от того, правильно или ложно учение о бессмертии человека”. Источник: https://eparhia-saratov.ru/Content/Books/2/19.html
Здесь оригинал: http://www.regels.org/Seraphim-Rose.htm
Здесь: более подробно по-русски https://azbyka.ru/otechnik/Serafim_Rouz/amerikanskij-prosvetitel-russkogo-naroda/
Это писал ещё сорок с лишним лет назад иеромонах Серафим (Роуз). Не знаю никого, кто бы лучше высказался на эту тему.
А ещё мне кажется, что ваш размышлизм перекликается с размышлениями сорока(с лишним)летней давности отца Серафима (Роуза): https://eparhia-saratov.ru/Content/Books/2/19.html
английский оригинал здесь: https://deathtotheworld.com/articles/subhumanity-the-philosophy-of-the-absurd/
Ваш размышлизм, мне кажется, перекликается с эссе отца Серафима Роуза “Философия абсурда”, написанной уже более 40 лет назад. Он уже тогда увидел, что отвергнувший Бога гуманизм завёл человечество в бесчеловечный, непонятный, непредсказуемый и в то же время одномерный мир, жизнь в котором не имеет ни смысла, ни цели.
Да вы, наверное, и сами это читали. Я попытался дать ссылку на эту его работу на русском и английском языках, но почему-то эти мои комментарии не прошли.
К своему стыду не читала. Но, наверное, эти мысли не потеряли актуальности, раз носятся в ноосфере %)
Ирина, у меня был технический глюк – пытался отправить вам цитату из о. Серафима, а мне компьютер не показывал, что она отправилась. Поэтому я вам её послал не то два, не то три раза.
Не подумайте, что я сошёл с ума, это электроника одурела.
Я поняла, что это глюк, не страшно, Антон
Перечитываю ваш текст, и в голову приходят всё новые мысли, которыми хочется поделиться.
Вспомнилось, как в 90-е годы, когда я ещё был полон наивного оптимизма (в том числе по поводу тогдашней советско-американской дружбы) и ещё не пришёл в Церковь, услышал где-то библейское “Когда будут говорить “мир и безопасность”, тогда придёт на всех пагуба”. А ведь тогда о мире и безопасности, как теперь выражаются, неслось из каждого утюга. Такое неумеренное ликование по поводу конца холодной войны.
Не могу сказать, что это изречение сильно остудило мой тогдашний оптимизм, но я его, так сказать, взял на заметку.
Теперь видно, какова цена этим миру и безопасности. И как прав был отец Серафим, когда в одном из своих ранних дневников писал:
“«Выбор между всеобщей войной и всеобщим миром», о котором твердят все вокруг, на самом деле никакой не выбор. Война бесчеловечна, но и всеобщий мир точно так же бесчеловечен, хоть и в совсем другом смысле: он чужд реальной человеческой природе и недостижим для земного человеческого общества.
Если так, то что же? Каждому, кто это поймет, грозит отчаяние, но в то же время ему открывается и путь надежды. Ведь настоящая надежда – не на этот век, а на будущий. Все прочие пути закрыты, все земные возможности исчерпаны, и наша эпоха как бы с черного хода снова приводит нас к христианству. Это и есть характерная черта современности: истина ясна, как никогда прежде. В конце концов наш век сам разобьет всех своих идолов, и открыто явится Бог. Только кто Его увидит?..
Выбираем ли мы Бога, Который лишь один поистине Сущий, или себя самих, которые без Бога – ничто? Вот в чем действительно состоит наш выбор. Наш век требует, чтобы мы забыли о нем, закрыли глаза, заткнули уши – и сделали выбор в свою пользу, в пользу пустоты, бездны и ада. Наш век держится на пустоте, но, как ни странно, сама пустота неотвязно напоминает нам об искони стоящем перед нами выборе. Каждого, кто способен слышать, наш век зовет обратиться к Живому Богу”.