К слову о подметных статейках и животрепещущих рассказах

Поговорила с читательницей Надеждой о статье в монреальской русской газете…

Хотите еще рассказов из серии “правда, только правда и ничего, кроме правды” ?

Их есть у меня.

Внимательно смотрим на женщину слева. Посмотрели? А теперь – текст в студию.

Проведя в плену у боевиков три месяца, 48-летняя полтавчанка Ирина Бойко… кардинально изменила свое мнение о тех, кого раньше считала врагами

— Ой, осторожно, палец! — отдергивает Ирина руку, когда я пытаюсь ее пожать.

Я знала, что из плена 48-летняя полтавчанка, волонтер Ирина Бойко вернулась с отрезанной фалангой мизинца, но так всегда: попадаешь именно по больному месту.

— Это надо мной казаки издевались, — пытается улыбаться моя собеседница. — В первую же ночь отрезали. Ножницами. Все быстро сделали. Больно не было.

На теле у Ирины, что называется, живого места не осталось. Сломаны ребра и нижняя челюсть, на голове раны.

— Они меня били за каждое украинское слово, — у женщины появляются слезы на глазах. — Хорошо, что желто-синий флаг, который везли бойцам на передовую, я успела спрятать в трусы (SIC!!! – И.А.). Иначе мы бы не беседовали сейчас…

«Казаки пытали очень жестоко»
В зону боевых действий активистка Майдана Ирина Бойко ездила не раз. В основном доставляла туда продукты питания для защитников суверенной Украины. 19 июня она и трое ее товарищей по Майдану, заполнив два пикапа гуманитарной помощью, взяли курс на Луганщину. Но на блокпосту при въезде в поселок Должанский их остановил отряд донских казаков, которые, кстати, еще в феврале просили Путина ввести на Донбасс войска, чтобы защитить местное население от… эскалации НАТО.

— Это настоящие изверги, — говорит Ирина. — Пытали очень жестоко. Били резиновыми палками с металлическими стержнями, молотками, сверлили кости электрической дрелью. Вставляли ложки под веки, пытаясь вынимать глаза. Теперь один глаз у меня почти не видит. Чтобы отвести угрозу от ребят, я сказала, что являюсь руководителем группы, которая выполняет благотворительную миссию. «Ты, сука, привезла „укропам“ жрачку, и это называешь благотворительной миссией?» — кричали казаки, не переставая измываться. К утру у меня просто не было лица — оно распухло и превратилось в кроваво-синее месиво. Прошло уже четыре месяца, а синяки под глазами, как видите, до сих пор остались.

Фотку еще раз заценили? Анатомию за восьмой класс все помним? Глаза вынимать ложками? Сверлить кости дрелью? Бить молотками и палками с металлом внутри? ………. (Тут следует непередаваемая игра слов с употреблением табуизированной лексики).

Статью дальше сможете оценить вот тут:
http://www.06242.com.ua/article/637247

И цитата самого конца интервью:

— Вам предлагали остаться в ополчении?
— Да, меня просили сделать выбор. И я его сделала, вернувшись в Полтаву. Меня провожали со слезами на глазах. Надавали еды, задарили подарками. А дома одни встречают меня, как героя, а другие обвиняют в том, что… осталась жива.

Ребята, это п….ц! Это совершенный, идеальный полярный лис… Вы понимаете, что вот это скармливается украинским читателям и не вызывает никакого дисбаланса в обработке материала тем, что называется головным мозгом.

А хотите еще статью одной из центровых и читаемых газет? Она есть у меня тоже.

— В тот день у меня был спецполет, я выполнял разведывательные задания, — рассказывает Василий, стройный симпатичный парень (в целях безопасности пилота мы не указываем его фамилию). — Я знал, что те места в Донецкой области, куда предстояло лететь, просто напичканы зенитно-ракетными комплексами. Поэтому командование приняло решение, чтобы я проводил разведку территории на предельно низкой высоте, около тридцати метров. Маневрировать на истребителе между высоковольтными проводами и зданиями на скорости 800 километров в час очень трудно. Одно неправильное движение, поворот, совершенный на долю секунды позже, — и разобьешься. А при этом ведь надо еще сбивать сигнал облучения российских систем ПВО. Когда я уже выполнил задание, в мой самолет попала ракета из ПЗРК. Сразу не понял, что произошло: ничего ведь не взорвалось, МиГ не перевернулся, но его стало сильно трясти. Вдруг вижу по приборам: пожар. Повернул зеркало, — действительно, горит левый двигатель. Я тут же его выключил, потушил огонь и продолжил движение на правом двигателе. Но, возвращаясь на базу, вынужден был набрать высоту (подбитый МиГ очень плохо маневрировал). На высоте 350 метров меня сбила ракета «Бука». Сильнейший удар, толчок — и мой истребитель сорвался в штопор. Я дернул за ручки кресла и тут же катапультировался.

Ребята, я умолчу о высоковольтных проводах и зданиях на высоте тридцати метров в донбасской степи под Луганском, чувак явно играет в шутеры и не понаслышке знает, как управлять МИГом при помощи мышки и клавы. Но сбивать сигналы облучения российских систем ПВО – это круть крутяковская. А тут еще и ракета ПЗРК попала в самолет, а он не перевернулся… Прикиньте? А там уже и Бук добил, в штопор сорвался сокол Геринга…

Но что же было дальше, спросит нетерпеливый читатель?

— О себе, наверное, тоже переживали, не только об истребителе. Ведь вы были на территории, контролируемой российскими боевиками. Вас могли подстрелить в воздухе или схватить как только приземлитесь.

— Убивать бы точно не стали — летчики очень дорого стоят, за одного украинского пилота можно выменять несколько десятков российских пленных. А схватить, конечно, могли. Приземлился я очень быстро — за несколько десятков секунд. Но успел увидеть, что внизу едет колонна «дэнээровцев», а рядом на мотоцикле — местный парень с голым торсом. Увидев меня, он сразу стал куда-то названивать. Я приготовился стрелять: если бы он попытался меня задержать, пришлось бы его убить. Но этого не произошло, и я смог убежать в «зеленку». Понимал, что перемещаться нужно как можно быстрее, чтобы меня не нашли. При этом карта и GPS-навигатор остались в сгоревшем самолете. Из-за этого я ориентировался ночью по звездам, а днем — по солнцу, и быстро (насколько позволяла разутая больная нога и истощение) двигался вперед.

— Раз ваше приземление видели, значит, вас разыскивали. Как вам удалось спастись?

— Подробно рассказывать не буду, чтобы ребята, которые попадут в аналогичную ситуацию, тоже могли спастись и террористы об этом не узнали. Скажу только, что искать меня действительно начали сразу. Пытались «выкурить» из лесу выстрелами и гранатами, кричали, чтобы я сдавался. Спецназовцы, патрульные и кинологи с собаками прочесывали лес. Но я был очень осторожен. Порой, чтобы пройти тяжелый участок «зеленки», мне приходилось применять чуть ли не акробатические трюки. Я добирался двое суток. Хотя был конец лета, ночью я страшно мерз — ведь спать приходилось на холодной сырой земле. Есть тоже было нечего — украдкой я собирал колосья и перезревшую кукурузу, похожую по вкусу на влажный крахмал. Но самым тяжелым испытанием для меня стала жажда. Ни лужиц, ни рек, ни даже росы по утрам не было. Знаете, ни смерти, ни ранений, ни плена я не боялся. Боялся только, что мой организм меня подведет и я, измученный жаждой, пойду к местным жителям, которые могут оказаться сепаратистами, и вынужден буду просить у них стакан воды. Угнетало это и психологически: как это я, офицер, в своей стране прячусь от своих же граждан и боюсь попросить у них попить? К концу вторых суток был уже на грани полного обезвоживания и истощения: моча из светло-желтой стала кровавой, у меня начались галлюцинации и бред.

Весь эпос тут:
http://fakty.ua/189067-ni-smerti-ni-ranenij-ni-plena-ne-boyalsya-boyalsya-tolko-chto-izmuchennyj-zhazhdoj-ya-vynuzhden-budu-idti-k-separatistam-i-prosit-stakan-vody

Ну как, вы оценили акробата, который с поломанной ногой по “зеленке” донбасской степи при помощи сальто-мортале, минуя гранаты и спущенных собак, не прося пить у местных “сепаров”, истощенный и хромой, шел к своим, в перерывах между сном на холодной земле? И ведь не смерти боялся, а унижения, что водички придется попросить…

…………..

Тут далее снова много специфической табуизированной лексики.

Вы рыдаете? Вы залили клаву слюнями напополам с соплями? То то же…