Все, что буду писать дальше, – исключительно мои мысли, которые, впрочем, могут быть подобраны в ноосфере 🙂 Однако подобраны честно, без осознания, что краду из у кого-то…
“Мастера и Маргариту” писал гений – однозначный, неоспоримый, как Пушкин. Феноменально владеющий языком, феноменально образованный.
Сама немного графоманствую, поэтому изнутри понимаю, что такое процесс. Ни в коем случае себя не отношу к серьезно пишущей братии, но когда садишься за комп или берешь в руки ручку, происходит вроде отключения сознания и рука сама начинает писать.
У человека гениального, стоящего на вершине, а не у подножия, как обычные люди-графоманы, этот процесс еще более сложен и закручен. Рискну предположить, что любые поиски прототипов и скрытых коллизий бесплодны. Когда Пушкин закончил “Онегина” жена декабриста Наталья Фонвизина говорила, что это с нее списана Татьяна Ларина. У нее в молодости была история, схожая с историей Татьяны. НО – может, Пушкин и знал эту историю, но все узнанные истории, реальные люди, их поступки – попадая в голову гения, переплавляются там, сплавляются с его образами (ведь психоаналитики давно предположили, что хорошие писатели описывают себя, их персонажи – части их личности) и проходя через эту топку, выходят в мир другими, многопластовыми, сложными, не могущими быть сведенными (блин, ну и наворот, исправьте, как по-русски правильно) – к одному какому-то персонажу.
Возвращаясь к Булгакову, скажу, что нельзя сводить Воланда только к Ленину, а Мастера – к Горькому. Возможно, они есть в этом герое, как часть, какие-то черты, какие-то поступки или внешние данные. Но это примитивно – считать, что Воланд – это зашифрованный Ленин. Как только писатель начинает сознательно шифровать, камуфлировать персонаж – процесс, как мне кажется, лишается бессознательности – и следовательно, многослойности. Вернее, из многослойного он становится двух-трехслойным, но никак не могущимся считаться гениальным, “совершенно как живым”, потому что лишь живые люди многослойны, их нельзя свести к трем-четырем чертам.
Процесс творчества, настоящего творчества – это не “прописывание” реальных людей. Из “прописывают” в фельетонах и желтой прессе. И графоманы-грамомановичи этим балуются. Поскольку в топке воображения кроме этих самых реальных персонажей и нет ничего. Писатели талантливые – доказано психологами и философами, изучающими процессы творчества – всегда наделяют персонажей частями СВОЕЙ души. Так что можно полноправно сказать, что даже в Алоизии Могарыче, даже в Маргарите, даже в Аннушке есть что-то от самого Булгакова. Он – их автор, он создал их, сделал их не картонными двухмерками, а живыми, думающими, настоящими. Как то Льва Толстого спросили, почему он не “спас” Анну Каренину. Лев Николаевич удивился и ответил, что она же сама решила броситься под поезд, он ничем не смог ей помочь. Пушкина тоже очень корили тем, что Татьяна не составила счастье Онегина. И он тоже утверждал, что не имеет над ней никакой власти. Вот в чем смысл настоящего творчества. Герои появляются, рвут пуповину, связывающую их с автором, и становятся самостоятельными, живыми и независимыми. И лишь тогда мы считаем их плодом творчества гения. Так что поиски прототипов – занятие весьма условное, все время надо помнить о том, что критик Лаврович – это не Всеволод Вишневский, это лишь его тень, мираж, что Лаврович – самостоятельная фигура, ПОХОЖАЯ, взявшая часть личности Вишневского. И Маргарита – не Елена Сергеевна, не первая и не вторая жена Булгакова. Не Вероника Полонская или Лиля Брик. Это Маргарита, это самостоятельный персонаж, имеющий какие-то черты этих женщин, а какие-то черты и самого Булгакова, черты Гретхен из “Фауста” и еще черты, принадлежащие только ей и никому другому. Это касается всех персонажей. ВСЕХ без исключения. Даже Воланд – согласна, что он имеет черты всех дьяволов литературы, но одновременно – согласна с теми, кто приписывает ему черты Ленина и Сталина. Но даже не конкретно этих личностей, Владимира Ильича и Иосифа Виссарионовича, а черты тиранов, коими они были, черты ОБРАЗОВ, которые создавались ими сами и народным воображением. Черты князей большевицкого мира, тех, чьи личины (в противоположность ликам) поднимались над кощунными насмешками над службами в церквях, на парадах и демонстрациях.
Не знаю, приходила ли кому-нибудь в голову мысль рассматривать персонажей МиМ как маски. Во всяким случае, я ничего такого не читала. Только сейчас пришло в голову. Так что даже если это плагиат – повторяюсь, честно нашла в ноосфере.
Так вот: мне кажется, что каждый персонаж носит маску. Которая снимается со временем, а там может быть еще маска. Либо лицо. Зависит от того, сколько масок хотел надеть на персонажа сам Булгаков и сколько масок сам персонаж решил надеть на себя сам. Разоблачение, практически полное – снятие масок, наступает лишь в конце, когда все предстают такими, какие они есть. Но в процессе движения к этому концу читатель сам может приподнять маску или заглянуть хотя бы в прорезь глаз.
Мне всегда было интересно заглянуть под маску Берлиоза. Вроде образованный человек, редактор литературного журнала, говорит складно. Но уже очень давно мне кажется, что он – статист, он вообще нужен был лишь для того, чтобы спектакль удался, чтобы когда заглядываешь под его маску – увидеть пустоту. Он – одномерка, привидение. Собственно, он из тех, кто произносит “кушать подано” – несмотря на всю власть, влияние и роль в обществе. И полное ИМХО – собственно его жизнь начинается тогда, когда его открывает полные муки глаза на подносе. Лишь этот краткий миг он ПОНИМАЕТ и начинает мыслить, а значит, существовать. Краткий миг, который пролетает между открытием глаз и осознанием. До этого – была пустота, наполненная чужими цитатами, чужими мыслями, бездушно повторяемыми, как автомат. И мне кажется, мука была не в отрезанной голове, а в ОСОЗНАНИИ, что маска слетела, что есть другое, иное, высшее. Но исправить ничего нельзя.
И Иванушка, тот самый поэт, видится мне персонажем очень трагическим. Одним из самых трагических персонажей в романе. Он ведь действительно талантлив, необразованный парнишка из пролетарско-крестьянского сословия, не получивший никакого образования, кроме революционно-начального. Интересно, как нужно было править его стихи редакторам? Ну в смысле орфографии-пунктуации? Он талантлив, как Мастер, и ести Мастер отдал свой дар Воланду, то Иванушка – маске, Берлиозу и всему стоящему за ним… революционному обществу, которому нужно было “взвейтесь да развейтесь”, даже не роман о Пилате. Берлиоз выступает для Иванушки эдаким кастратором, отсекающим, выхолащивающим даже идеологически выверенную поэзию. Надо еще больше подрезать, еще больше выхолостить. Воланд принижает образ Христа, Берлиоз – заставляет сделать так, чтобы Его вообще не было. Эдакий мини-Воланд, пустота, надевшая маску Воланда, но от этого кажущийся еще “пустее”. “Жальче, выхолощеннее”, как бездарная копия, нарисованная бесталанным художником, мнящим себя кем-то… Может, это потом, в час осознания, принесло муку? Может осознание того, что вся жизнь посвящена мороку, лжи, а хуже того – ввержению в ложь других. Помните, что говорил Христос? Что лучше тому, кто совратит душу, идущую по пути к вере, повесить себе на шею камень и броситься в воду. И мука в том, – что осознал, ЧТО творил, а даже камня не повесишь. Шеи-то нет.
И совращенная Иванушкина душа, которая могла бы, да не хватило силенок, принять и осознать что-то при жизни, пока есть еще время, надевает маску. Приличную, красивую маску профессора философии, вызывающую зависть у большинства современников и даже потомков. Маску, сорванную с Берлиоза, маску того, кто будет совращать души – ведь не просто профессор философии Иванушка, а профессор атеизма, идеологический ученый, которые тоже примерил маску Воланда, того, кто мудрствованием будет доказывать, что “нет Его и не было никогда”. Но вот в чем мука… У Берлиоза маска была надета на пустоту, не было ничего под ней. А у Иванушки было, много было. Четыре таланта, данные хозяином, дабы приумножить их. И хоть и зарыты эти таланты – да чувствует душа, что они там, глубоко, они есть и хотят на свободу. Наверное, поэтому нет покоя душе Ивана при луне в дни предпасхальной Страстной недели каждый год. Совращенная с пути душа, может, и могла бы найти дорогу к Храму, но маска не пускает. Застукали бы идеологического профессора со свечой на Литургии…. Быстренько бы оказался там, куда хотел сослать “беспокойного старика Иммануила”. И голос талантов, зарытых в землю, голос Бога из глубин души заглушается ампулой и такими спокойными словами “стал жертвой гипнотизеров, не виноват, заманили, обманули, одурачили”. И оттого даже не спутник Пилата является бедному Иванушке. Не сам Пилат. А ведьма Маргарита с беспокойным Мастером, которая целует профессора и голос Бога заглушается до следующей Страстной недели.
Меня вот все время мучае вопрос: а смог бы Иванушка пойти по другому пути? Ведь человек-то был необыкновенный, одаренный. В том числе мистически – и была в нем искра, та, которая заставляла гореть, бежать, спасать людей от таинственного профессора с Патриарших, эта же искра помогла ему понять, что с ним происходит уже в клинике. Воспринять историю Мастера и поверить ему, а не нажать кнопочку вызова медсестры, когда решетка на балконе отворилась и вошел ночной гость. Что, если бы время было другим – и другие люди встретили Ивана на пути? Ведь, наверное, он бы смог поверить не Воланду, не его квази-Евангелию. Тем более, что детство его было православным, дореволюционным… Наверное, смог бы. И пошел бы за Иисусом, и прошел бы свой путь до конца – как те тысячи безымянных мучеников за веру, которых сгноили большевики. Но не судьба, не в силах человеческих тягаться с Князем Тьмы и его слугами без Божией благодати, без божественной помощи. Еще можно было бы найти путь к Богу, еще можно… Но сил уже не хватило, а может, тот самый порок – трусость помешал? Нет, не прав Воланд, не прав, влагая в уста Иешуа слова, что самым страшным пороком является трусость. Бог знает слабость Его детей, знает, каков предел каждого… Не трусость – самый страшный порок, иначе не был бы прощен апостол Петр!
Иван мне видится самым живым, самым “человеческим” персонажем, пламенной душой, которая на наших глаза тухнет и еле тлеет. Он – самый трагический герой, на наших глазах проходящий муки и метания. Это не пепелище, которым уже предстает нашим глазам Мастер. Это не трансформация Маргариты, в глазах которой издавна горел ведьмин огонек, который лишь разжег Воланд. Это не персонажи театра Варьете, Римский, Варенуха или Никанор Босой…. По накалу душевной ломки и страданий Иван соотносится лишь с Пилатом. Он тоже страдал, делая выбор… Но Пилатовские главы инспирированы Воландом – это не правда, а лишь тень, вымысел, несущий крупицы истины, иначе никакая ложь не привлекла бы к себе внимания. А Иванушка – живой, настоящий, проходящий прямо перед нами свой путь… На свою Голгофу… Вот только Христа на ней нет…
И я все время думаю, а смог бы Иванушка найти тот путь, который ведет к вере? Наверное, смог бы… Ведь если есть зло в мире, значит, есть и добро, и если ты встретил дьявола, значит, обязательно встретишь Бога… Надо только найти путь к Нему… А значит, не захотел… Предпочел маску…. Тление – горению… Не мне судить его, потому что не могу сказать, как бы вела себя в тех обстоятельствах. И вижу, что трусость моя, готовность предать может быть сильнее веры… А значит, недостойна я осуждать. Могу лишь писать, что думаю…
А Мастер? Он смог бы пойти по иному пути? Он, талант, предстающий нашим глазам утратившим все, пеплом, оставшимся от костра, живыми мощами…
Понимал ли он, почему нашел тот выигрышный билет в корзине с грязным бельем? Понимал ли, что делает, бросая жену, чьего имени он даже не в состоянии вспомнить? Понимал ли, кто вдохновляет писать его антиевангелие – а ведь Мастер явно имел дореволюционное детство и должен был знать Евангелие настоящее. Наверное ведь понимал… Но не смог бороться? Или сознательно сделал свой выбор? Вот над чем хочется подумать….
(продолжение следует)
Меня зацепила мысль о Берлиозе..О Кратком миге пробуждения души,на подносе у Воланда..
Спасибо,Ира.