Пишу с разрешения сестры – в этом случае важно это упомянуть. И еще, народ, если этот текст покажется вам корявым и калькированным с английского, не удивляйтесь, мозги мои плывут и я сама фиксирую, что как-то очень странно выражаюсь. Текст я вычитала, но не обещаю, что проверка что-то даст. Так что не судите усталые извилины – они сами знают, что кривые.
Если вы читаете этот блог давно, мне не нужно напоминать, что моя сестра – практикующий психолог. Также важно обозначить, что она не аналитик и не клиницист, если очень по-простому обозначить поле ее деятельности, то можно сказать, что она – посредник между обществом и людьми, которые прошли серьезное лечение в специальных учреждениях. То есть она – этап, который “встраивает” таких людей в общество после пройденного лечения (кстати, не обязательно в психиатрии, иногда это – люди после серьезных травм, инсультов или прочих состояний, которые требуют долгого лечения и реабилитации). Их праксис помогает найти работу, социализирует этих людей, способствует в профориентации или перепрофилировании, если пациенты не могут вернуться на прежнюю работу по состоянию здоровья.
Я так подробно описываю ее специализацию, чтобы вам понятнее было происходившее, о котором я собираюсь написать.
Еще я знаю, что сестра возмутится, что я ее так хвалю, но я не могу не добавить, что она – действительно очень крутой спец, психолог по призванию, человек на своем месте, который все время что-то делает, самообразовывается, узнает и применяет новые методики – и при этом все время сомневается в себе. Очень нужное и правильное сочетание качеств для профессионала в любом деле, а в психологии – особенно.
А теперь, собственно, к рассказу о недавнем случае в ее практике (подробности сокращу, иначе рассказ будет безразмерным).
У нее есть пациент (назовем его Клаус) с очень тяжелым течением клинической депрессии, который периодически пролечивается в психиатрии и попадает к ней на финальную реабилитацию. Внешне человек более, чем благополучный, есть семья, выросшие дети, любимое дело. Но что-то сломалось в биохимии мозга – и периодически его мучают суицидальные мысли (попытки тоже были). Клаусу вроде бы стало полегче на какое-то время, но затем обстоятельства сложились таким образом, что его жена вынуждена была поехать на курорт (причем не отдыхать, а именно что лечиться). Она ухаживает за пожилыми лежачими больными родителями, к ним приходят сиделки, но родителей она в дом престарелых не сдала, они лежат дома (дом большой и места хватает всем), и также очень поддерживает самого Клауса, между ними очень глубокие теплые чувства. Но, видимо, ее нервная система тоже перестала выдерживать нагрузку и ей выделили место на курорте, где она проходит лечение и процедуры по восстановлению.
Клаус остался один, на его плечи легла коммуникация с сиделками и вся рутина ухода за пожилыми людьми, и его психика дала сбой. Он держался до последнего, не тревожил жену, но потом понял, что дело плохо и побежал в праксис к сестре – своему психологу, с которым у него возник очень хороший контакт.
Сестра поговорила с ним и поняла, что дело оборачивается действительно серьезными нарушениями психики, Клаус всю ночь проборолся с собой, пытаясь не наглотаться таблеток, и теперь, днем, находился в ужасающем состоянии. Протокол обязывает психолога тут же вызвать скорую и отправить пациента в психиатрию. Сестра набрала номер хорошей психиатрической больницы, “случайно” (помним, что говорил святой Варсонофий Оптинский о таких случайностях) наткнулась на его лечащего врача (надо сказать, что Клаус разрешил ей действовать, но психологи и психиатры имеют право разглашать информацию о пациентах, если те находятся в смертельной опасности, а попытки суицида – именно такой случай). Врач подняла карточку, узнала Клауса и сказала вызывать скоряк, чтобы его доставили к ней в отделение.
И тут сестра решила нарушить протокол. Да, ей нужно было действовать так, как гласит инструкция, то есть вызвать скорую, дождаться ее и сдать больного, но она поняла, что Клаус не выдержит, если она самоустранится до приезда скорой и не будет с ним говорить, она поняла, что просто должна быть рядом и помогать человеку бороться с паникой и тревогой. Все те, кто работают с людьми, знают, как важно порой слушать не инструкцию, а свой внутренний голос. Так вот, внутренний голос кричал сестре, что Клаусу нельзя быть одному ни секунды – ему нельзя одному ехать в скорой, нельзя оставаться одному в приемном покое, ему нужен рядом человек, которого он знает и которому доверяет… И тогда она отпросилась с работы, взяла такси и поехала с ним в больницу. Она держала его за руку у машине, потом – несколько часов была с ним рядом, пока оформляли бумаги и готовили палату. Она рассказывала, что он буквально трясся, как осиновый лист, с него лил пот и он находился в том состоянии, когда вся нервная система была не просто перегружена, а испытывала полный шок.
Наконец, когда все оформили, вышла лечащая врач Клауса, оказавшаяся довольно молодой психиатриней, которая, по словам сестры, очень странно на нее посмотрела. Сестра попрощалась с Клаусом, пообещала связываться с ним как можно чаще и убедить его жену не срываться с курорта, ей остается долечиться буквально неделю. Врачиха смотрела на них, как говорится, “еще страньше”, но сестре нужно было возвращаться в праксис и она быстро ушла.
В праксисе она продолжала раздумывать над сложным выражением лица врача и в конце концов спросила свою старшую коллегу, что бы это могло обозначать. Коллега тоже посмотрела странно – и сказала, что и она сама, и врачиха, видят впервые в жизни сериального и киношного психолога, который сам везет пациента в такси и сопровождает до палаты. Такого не бывает, это против правил и инструкций – поэтому сестра удивила всех своим нетипичным поведением. Тем более, потратив на такси свои деньги, которые еще начальство решит – возвращать или не возвращать.
Сестра настолько охренела, что сразу же связалась со мной – и еще с несколькими своими близкими подругами еще с Луганска, рассказав ситуацию и спросив, как мы на произошедшее смотрим. Как на произошедшее смотрю я, напишу чуть позже, а вот как смотрят другие – опишу сейчас.
Подруги, живущие, к слову, тоже на Западе, сказали, что Наташа поступила непрофессионально, потому что пациента надо было делегировать тем службам, которым за это платят, а не везти его за свои деньги, быть все время рядом, переживать за него и “показывать вовлеченность”. Все это – показатель непрофессионализма и нарушения границ.
Коллеги говорят примерно то же самое – что таких психологов показывают в фильмах, но это слишком странно – так себя вести в жизни.
Свое мнение, ребята, вы можете оставить в комментариях, сестра этот блог читает.
Но я скажу, что я думаю по этому поводу. Возможно, Наташа и нарушила инструкции (не особо на самом деле), но в этом конкретном случае она поступила в первую очередь как сострадательный человек, тот самый добрый самарянин, увидевший в пациенте ближнего, страдающего человека, а не объект применения знаний, умений, навыков и инструкций. Она увидела того, кого нужно держать за руку до самого входа в палату, а не того, кого нужно сдать на руки скорой психиатрической бригаде и посчитать свою миссию выполненной. Ее бы ведь никто не упрекнул – она четко бы сделала свое дело и могла возвращаться к своим рутинным обязанностям. Но в том и дело, что по ее словам, у Клауса все было настолько плохо, что я не удивилась бы, если бы его пришлось зафиксировать или вообще обколоть чем-то, чтобы он не сорвался. Но сестра была рядом, успокаивала, поглаживала ему плечи, периодически с ним дышала – и его спокойно препроводили в палату, не унижая фиксацией или не отключая человека от реальности успокоительным.
Клаус потом позвонил на следующий день – ему сменили лекарства, стало полегче, жена тоже пообещала дождаться окончания лечения на курорте и приехать в назначенное время.
Так вот, технически – сестра не была обязана делать ничего из того, что сделала, но она на это пошла – и я хочу сказать, что считаю произошедшее высшим пилотажем профессионализма, когда психолог понимает, что инструкции – вторичны, а человек, страдающий мучающийся человек, – первичен. Он выше инструкций, выше эфемерных границ, которые невозможно обозначить так же точно, как в инструкциях по сборке мебели или использованию аккумуляторов; страдания и их облегчение – вот главная цель того, кто работает с людьми как врач, священник, психолог или даже в каких-то случаях учитель. Увидеть в объекте своего дела человека и отнестись к нему как к человеку – это, повторюсь, высшая степень профессионализма, которая, увы, утрачивается в наше время.
Да, можно было поступить иначе – можно было вызвать скоряк, сдать Клауса санитарам и посчитать свою миссию выполненной, потому что моей сестре платят именно за это. А санитарам нужно было довезти Клауса до психиатрической больницы, сдать его в приемный покой и уехать. А медсестрам нужно было оформить больного и не обращать особенного внимания на его состояние – ну трясется человек, ну испытывает мощные панические атаки волнами, буйный – обколем, не буйный – перетерпит. Эту цепочку можно длить бесконечно, но вот какой вопрос меня мучит.
Да, все должны делать только то, за что им платят, но интересно, если бы в подобную ситуацию попали все эти комментаторы из серии “это непрофессионализм и нарушение границ”? Если бы речь шла о конкретной Маше, Лене, Силке, Джейн или Нур? Если бы конкретная Катя или Лена попала в ситуацию, когда ее бросает к таблеткам, к балконной двери, к мосту – и буря лимбической системы никак не поддается контролю префронтальной коры, потому что она тупо не успевает обработать информацию, и последнее волевое усилие тратится на то, чтобы побежать к психологу, к человеку, которому доверяешь, а психолог этот вызывает по инструкции скорую и сдает тебя им без лишних слов – каково было бы этой самой конкретной Кате или Лене, если бы психолог выполнил инструкцию в рамках того, за что ему платят?
Вот ты сидишь, условная Катя или Лена, тебя полощет невыносимым ужасом, ты потеешь, как будто в сауне выставлено 80 градусов, сердце колотится на пределе, все мысли – только том, чтобы сделать что-то с собой, чтобы мука прекратилось, вокруг никого нет, все родные – где-то далеко… Имеются только люди, которые выполняют свои инструкции, чтобы довезти тебя до госпиталя, оформить бумажки, положить в палату, перестелить белье. Но РЯДОМ С ТОБОЙ НИКОГО НЕТ, кто бы просто взял за руку и сказал: “Я здесь”. С тобой нет человека, who cares, ты один на один со своей болью, страхом и отчаянием (православный человек добавит еще про терзающего беса), ты – чувствуешь себя кем угодно: пациентом, объектом, помехой, но не человеком, “на которого не все равно”, как говорят у нас на Донбассе.
Насколько же страшно и больно – оказаться в такой ситуации, и насколько все меняется, если рядом появляется тот, кто просто побудет с тобой. Даже не нужно что-то говорить – достаточно быть рядом, показывая, что ты – не один.
Да, за это не платят, за это нет никакой награды – но я уверена, любой из нас, повторяю – любой, даже те, кто рассказывает о границах и оплате, – хотели бы, чтобы в момент горя и ужаса рядом был человек, которому не все равно.
И вот это, ребята, меня добивает. Все сидят такие умные, такие просвещенные, вещают о границах и профессионализме, о неприкосновенности и психическом здоровье, говорят кучи правильных слов и все знают о гуманизме. Но увидеть в человеке ближнего – оказывается в состоянии один из десяти (и то хорошо).
Недавно ко мне спустился жилец, очень приличный чин в армии, немолодой, очень интеллигентный. Просто сказать спасибо за работу, которую мы делаем, просто поддержать – потому что я уже реально на полном износе со своим этим проектом по мойке дома. И вот он бросил фразу, которая потом мне помогла в разговоре с сестрой. Он сказал: “Как же мало сейчас людей, who cares” (дословно – кто заботится). Кому не все равно. “Вот я вижу, что вам с мужем не все равно, но таких людей стало совсем немного”.
Да, я согласна с ним – таких людей становится все меньше и меньше.
Я ведь сестру очень хорошо понимаю – потому что сама такая, потому что такой мой муж, потому что такие – наши близкие друзья. Это не хвастовство и не натирание нимба вокруг головы, поймите правильно. Это – черта характера, личностное качество, особенность поведения, если хотите. Сделать работу хорошо, потому что не сможешь себя уважать, если сделаешь на отвали. Помочь человеку, если ему нужна помощь, потому что иначе – невозможно считать себя нормальным. Не быть равнодушным, потому что иначе ты потеряешь себя.
Сестра была рядом с Клаусом, потому что по-другому не умела, по-другому для нее было бы неправильно. Это решение было принято ей совершенно осознанно и естественно – и оказалось, что поняли его – считанное количество людей вокруг нее, но не коллеги и не друзья. И все те, кто ее осуждали, кто хмыкали и рассказывали про “как в кино”, кто пожимали плечами из серии “ну и на фиг тебе это все было надо”, – все эти люди расписываются только в одном: they don’t care. Им все равно – им пофиг.
Они бы никогда не сделали такого для ближнего – но херовая новость в том, что они хотели бы, чтобы с ними поступали именно как с ближними.
Когда-то сто лет назад, когда я сидела в декрете и обреталась на мамочьем форуме, возник у нас очередной онлайн срач про “любовь спишет все”. Я как всегда доказывала, что семья – это когда любовь, уважение и верность, мои оппонентки – доказывали, что женщина должна быть сильной, свободной и уважать свои чувства: раз кого-то полюбила, похер, что имеется семья, нужно не наступать на горло своей песне и смело бороться за любовь. Когда эмоции раскалились добела, в меня полетели гулюшки с известиями, что я “сильно правильная”, “ханжа и моралистка и тыкдалие”, я психнула и завернула речь, в правильности которой не сомневаюсь до сих пор.
Так вот, я объявила теткам, что они, конечно, офигительно красивые и смелые, а я – убогая ханжа, но вот ежели бы речь зашла о том, чтобы выбирать коллегу для их родных и дорогих мужей, то все они как одна выбрали бы меня, а не свою ближайшую подружайку с такими же воззрениями, как у них, потому что при всей свой зашоренности и ханжеской убогости, я на их мужей загонную охоту не начну и им про свои потенциальные рога беспокоиться не придется, а вот ежели бы на моем месте оказалась любая из них, то семейное их счастье не было бы таким расчудесным.
Кстати, как в воду глядела – самая оголтелая защитница свободной любви, уведшая собственного мужа из семьи с маленьким ребенком, через несколько лет оказалась в ситуации, когда молодая коллега оказалась той самой, которая “красивая и смелая дорогу перешла”, – и каково остаться с двумя детьми без мужа любительница свободной любви познала сама и на собственном примере. Не думаю, что она запомнила тот наш срач, но я все еще уверена в тех своих словах, как и в том, что если кому-то бы предоставился выбор, иметь врача, учителя, ремонтника, психолога, священника, банковского работника, да кого угодно, – которому не все равно, или которому все равно, выбор будет совершенно однозначным.
Они хотят (а чаще всего требуют), чтобы с ними был тот, who cares, но при этом категорически не желают быть таковыми сами. И это – одно из главных моих разочарований в человечестве на сегодняшний день. Все хотят, чтобы к ним относились, как к ближнему, категорически не желая делать то же самое для других.
Однако я совершенно уверена, что мир наш – не продукт дарвиновского выживания сильнейшего. Наш мир – выживает и двигается благодаря тем, кому не все равно. Доброта, сотрудничество, бескорыстная помощь – вот двигатель нашей цивилизации, а не пресловутое “сегодня ты, а завтра я”. Альтруизм – двигатель нашего мира, единственное топливо, благодаря которому мы движемся не прямиком в ад, а хотя бы параллельным маршрутом.
Наш мир не ввергается окончательно в самые пучины дерьма именно потому, что в нем есть люди, которым не все равно. Я бесконечно горжусь Наташей и считаю, что она поступила правильно и как психолог, и как человек, и как православная христианка. Она не просто спасла Клаусу жизнь (хотя и это тоже), она была рядом с ним тогда, как он больше всего в этом нуждался. Она показала, что человек человеку – не объект, человек человеку – ближний, пусть в нашем скотском мире об этом забывает все больше и больше людей.
Да, сейчас в нашем мире очень важно быть богатым и успешным, важно если не быть, то хотя бы считаться профессионалом, важно быть уважаемым членом общества с положением и связями. Но дай нам всем Бог иметь дело не просто с профессионалами или людьми с положением и связями, а с теми, кто выше своего профессионализма, положения и связей поставит сострадание и доброту. Кто поставит инструкцию ниже сопереживания и сочувствия. Кто доверится своей интуиции – которая скажет быть с нами рядом, а не циркуляру, который скажет вызвать скоряк и забыть о нашем существовании.
Порой от таких людей зависит не просто наше здоровье и благополучие, порой от таких людей зависит наша жизнь. И знаете, в случае с Наташей – если цена спасенной жизни была поездка на такси и ее время, то она была согласна ее выплатить. Клаусу повезло, что на его пути встретилась моя сестра. Повезет ли всем тем, кто вещал ей о границах и профессионализме… вот в чем вопрос.