Ой, ребята, ну все, немного отошла – и расскажу, как снимался фильм “Иди и смотри”.
Первое рабочее название фильма – “Убить Гитлера”. Сцена с Флерой, стреляющим в портрет фюрера – и является ключевой сценой, связанной с названием. Задуман фильм был задолго до того, как запущен в производство. Элем Климов и его супруга Лариса Шепитько вообще были режиссерами сложной кинематографической судьбы, хотя снимали по-настоящему гениальные фильмы. В случае с “Иди и смотри” – фильм долго не допускали даже к запуску, посчитав его “слишком грязным и натуралистичным”. А Элем Климов, в детстве ставший свидетелем зверств фашистов (он родился в Сталинграде), не мог держать в себе свой опыт – ему нужно было поделиться им с людьми.
Кроме того, Климов очень хотел показать, что такое – сложнейшее человеческое состояние. В фильме “Агония” он едва не убил актера Алексея Петренко, игравшего Распутина. Актер вспоминал, что настолько вживался в роль своего персонажа, что ему стоило колоссальных усилий выходить из него в реальную жизнь. Однако, Климов продолжал думать о том, какие же силы царят в душе человека, и, прочитав книгу Алеся Адамовича, решил ставить фильм по ней. Тема войны легла на собственные размышления режиссера – и он во что бы то ни стало решился снимать.
Рабочее название “Убей Гитлера” – связано, конечно, не с убийством Адольфа Шикльгрубера, а с убийством дьявольского в душе человека. Финальная сцена стрельбы по портрету – где реальные кадры войны, гитлеровских парадов, концлагерей и бомбежек – проигрываются в обратном порядке, словно убивает в душе Флеры все сатанинское, все злое. И лишь ясноглазый младенец, сидящий на руках такой же ясноглазой матери – останавливает Флеру. Это мать и дитя, это – святая для всякого человеческого существа картина (повторяю, для человеческого), поэтому тот, кто умеет остановиться перед этой картиной и не выстрелить, потому что в ребенке нет зла, в самом страшном злодее, самом кошмарном чудовище – нет зла в ту пору, когда он младенец – тот и убьет в себе Гитлера, но останется человеком.
Запуск фильма состоялся в 1977 году, но прошло семь лет, пока кино не вышло на экраны. Пока чиновники чинили препятствия, выросли актеры, которых планировал снимать Климов, да и само вИдение картины автором изменилось. Он хотел снимать неизвестных актеров, новые для кинозрителя лица.
Вот отрывок из интервью режиссера:
Никогда не забуду лицо, глаза одного крестьянина, его тихий-тихий рассказ о том, как всю их деревню загнали в церковь и перед сожжением офицер из зондеркоманды предложил: «Кто без детей, выходи». И он не выдержал, вышел, оставив внутри жену и маленьких детишек… Как сожгли, например, другую деревню: взрослых всех согнали в амбар, а детей оставили. А потом, пьяные, окружили их с овчарками и позволили собакам рвать детей.
Я тогда задумался: а ведь про Хатынь в мире не знают! Про Катынь, про расстрел польских офицеров знают. А про Белоруссию — нет. Хотя там ведь было сожжено более 600 деревень!
(От себя добавлю, что никогда не сумею забыть глаз моего студента, который рассказывал мне о бомбежках Станицы Луганской. Это были та же глаза и такой же тихий голос. Разговор с ним – один из самых страшных опытов в моей жизни).
Пока Климова мучили чиновники из Госкино, в автокатастрофе погибла его горячо любимая жена Лариса Шепитько, он пережил нервный срыв, и не один. Потом в автокатастрофе же погиб Петр Машеров, руководитель белорусских коммунистов, который, собственно, и помог пробить фильм незадолго до своей смерти (у Петра Машерова в одной из деревень казнили мать, поэтому помощь с фильмом являлась для него неким делом чести и памяти о матери). Так или иначе, Климов сумел начать съемки только в 1984 году, за год до юбилея Победы.
Интересно, что главным требованием режиссера к главному герою (вернее, актеру) была гипнабельность. Опыт работы с не просто профессиональным, а гениальным актером Петренко на “Агонии” заставила Климова выдвигать именно это требование, потому что если обученному человеку роль едва не стоила рассудка и жизни, куда там подростку буквально с улицы. Алексей Кравченко пришел на студию не на пробы, он пришел поддержать своего товарища, который как раз очень хотел сниматься. В результате – режиссер попросил загримировать Алексея и попробовать его на роль Флеры. Алексей оказался гипнабелен и я видела пробу к фильму. Надо сказать, зрелище жутковатое, потому что Кравченко произносит текст роли, но глаза у него при этом пустые. Он под гипнозом…
Поскольку Алексей был пышущим здоровьем подростком, ему нужно было садиться на диету. За компанию с ним на диету сел и сам Климов. В общем, Алексей сбросил рекордные полтора десятка килограмм, сам, по своему желанию, прибавив к диете еще и бег. Правда, по воспоминаниям самого актера, иногда он с другом, игравшим еще одного крестьянского мальчика, срывались, покупали килограмм пряников, прятались от Климова в крапиве – и сметали этот килограмм в три минуты. Было хорошо, но стыдно.
Помимо непрофессионального актера Кравченко, на вторую главную роль – Глаши – была приглашена тоже девочка “с улицы”. Ольга Миронова больше в кино не снималась и закончила пединститут, став преподавателем.
Зная, что главные роли потребуют от актеров-подростков всех их внутренних сил, Климов пошел на беспрецедентную для кинематографа вещь: он снимал кино в реальном хронометраже, проводя героев от первого кадра поисков оружия на старом поле – до ухода с партизанским отрядом в лес.
Поэтому вы и видите, как герой меняется – Алексей постепенно худел, менялся со своим персонажем, переживая все испытания своего героя.
Для того, чтобы психика мальчика была закрыта от безумия, Климов имел в съемочной группе несколько профессиональных психологов и гипнологов, которые выстраивали методики защиты от переживаний стресса. Но Кравченко все равно пришлось смотреть много кинохроники – чтобы понять, что ему нужно будет сыграть. Актер вспоминал, что после этих просмотров кусок не лез ему в горло, хотя он и так сидел на строжайшей диете.
Еще одной сложностью при съемках было то, что Климов снимал в деревне, которая пострадала от гитлеровцев, и местное население, снимавшееся в массовке, на своей шкуре испытывало то, о чем приехали рассказывать кинематографисты. Режиссер вспоминал, что у него всякий раз сердце кровью обливалось – когда он вынуждал жителей играть по сути самих себя и проходить еще раз через этот ад.
Гитлеровцев изображали заключенные местного ЛТП, режиссеру нужны были не интеллигентные лица актеров эпизодов, а лица людей, разъедаемых страстями.
НО все равно, когда Климов понял, что психика местных жителей все же вытеснила страшные воспоминания – а, скажем, в сцене сожжения жителей нужен был крик, настоящий крик страха (звуковая составляющая фильма очень важна, и халтуры в ней режиссер допустить не мог), то ему пришлось идти на крайние меры. Жителей согнали в сарай, закрыли двери. И актер, который играл низкорослого фашиста, бегавшего, словно бес, перед солдатами-карателями, по сюжету оказался внутри строения. Он сказал, что киношники хотят для реальности поджечь сарай – а Климов попросил солдат дать несколько очередей из автомата. Что началось! Режиссер вспоминал, что из сарая раздался такой вопль чудовищной силы, что киногруппа застыла столпами – им показалось, что люди так кричать не могут. Я сама в фильме испугалась этого вопля, но только готовясь к написанию статьи, поняла, что он – настоящий, это был вопль людей, однажды уже бывших заживо поджигаемыми и чудом оставшихся живыми. ТОго актера, кто играл гитлеровца, едва не убили там в сарае, все перестало быть “понарошку”, человек в форме нациста стал настоящим нацистом в глазах толпы в панике. И то, что показано в фильме – как человек пытается вырваться – это реальные попытки вырваться от обезумевшей толпы.
Кстати, в фильме действительно убили корову. Потому что все боеприпасы – были настоящими. Климов говорил в интервью, что посоветовавшись с пиротехниками, решил использовать и настоящую взрывчатку, и настоящие трассирующие пули. Взрывчатку – потому что особенности торфяников не дают пиротехническим взрывам походить на настоящие. А трассирующие пули – для реалистичности. Алексей Кравченко вспоминал, что смерть коровы для него – была самым страшным испытанием на съемках. Его предупредили, что стрелять будут боевыми патронами, актер должен был лежать плашмя и головы не поднимать. На руку у него была намотана четырехметровая веревка, привязанная к коровьим рогам. Услышавшее выстрелы животное заметалось – и одна из пуль попала в цель. Смерть коровы тут же засняли на кинопленку, хотя изначально планов убить животное не было (единственным оправданием может служить то, что корова была старой и больной и ей все равно было уготовано погибнуть на скотобойне).
Климову и Адамовичу многие вещи приходилось не снимать – они и так боялись, что зрители не смогут физически смотреть фильм. Скажем, финал фильма должен был быть другим:
Это апокалипсическая сцена на гигантском торфяном болоте с лесом, чудом сохранившимся на нём, вокруг которого идёт бой равных сил: немцев и партизан, — никуда в сторону нельзя шагнуть, уйти, ускакать, потому что провалишься в горящий торф, как в ад, и нет этому бою конца, бой идёт до полного уничтожения. Солнце как бы остановилось над лесом и ждёт, когда люди добьют друг друга. А тут же мирные жители, и коровы, и дети, и раненые — одним словом, конец света
Но посовещавшись, режиссер и писатель решили этой сцены не снимать – наверное, это было правильно, фильм и так балансирует на грани, это действительно очень трудно смотреть.
Фильм снят в стилистике гиперреализма. Все было продумано до мелочей: если речь шла о гриме страшно обожженного человека, то гримеры ехали в ожоговый центр и консультировались с врачами, как будет выглядеть облитый бензиной и горевший человек. Все мужчины, даже массовка, были подстрижены так, как стригли солдат или крестьян. Одежду собирали отовсюду, не только по мосфильмовским цехам. Если Флере и Глаше нужно было идти через болото – выбиралось болото, где невозможно утонуть. Но все остальное – актеры делали без гидрокостюмов, сами шли, сами проваливались, сами выбивались из сил. Сцена самоубийства Флеры – снималась с одного дубля. Но Кравченко действительно погружался в болотную жижу, по-настоящему. Нужно было много крови – и кровь либо покупали у венгров, либо – завозили со скотобоен.
Оператор фильма Алексей Родионов использовал стэдикам (это когда камера крепится при помощи ремней к человеку и он мобильно следует за объектами, но при этом исключается дерганность картинки) – это делает зрителя словно свидетелем и соучастником событий фильма. Кстати, последний кадр, когда отряд начинает уходить в лес летом, а затем – камера словно идет через лес и снова догоняет партизан, а вокруг – снег, не является задумкой режиссера, хотя я сначала этого не знала и подумала, что режиссер хотел показать длительность партизанского движения, что люди идут и идут вслед за злом, готовые сражаться с ним в любую погоду. Оказывается, съемки выбились из графика – и доснимать пришлось уже зимой, когда выпал снег.
Я уже писала, что Климову важно было показать изменение внутренней жизни человека – поэтому в фильме так важны крупные планы. Мы видим милого забавного подростка вначале – и седого сморщенного старика в конце. Сутки-двое и все… Прожита целая страшная жизнь. Климов говорил, что он минимизировал воздействие на зрителя светом, цветом и звуком – ему важно было показать конкретного человека здесь и сейчас. И скажу как зритель – это вышибает дыхание, это бьет наотмашь. Не нужны никакие эффекты – все и так на грани, на пределе. Мы все время вглядываемся в героя – именно поэтому режиссер снимал почти все сцены так, чтобы актер смотрел прямо в камеру, а не на другого актера.
Ну что еще сказать. Премьера фильма состоялась в 1985 году. Во всех странах и городах проката у кинотеатров дежурили скорые помощи, которые не стояли без дела. Были взяты все мыслимые и немыслимые кинонаграды (на Оскара фильм номинировали, но победа досталась другому фильму на иностранном языке). До сих пор “Иди и смотри” находится в списках лучших фильмов, о войне или просто лучших. Фильм прокатывали в Германии и он поражал зрителей, среди которых были и бывшие солдаты. Самые знаменитые режиссеры высоко оценивали фильм, особенно настаивая на том, что пока Флеру не оглушала разорвавшая бомба, они смотрели кино как обычный военный фильм, не лучше и не хуже других, но после этого – отснятое поражало их до глубины души (а ведь они профи, они, в отличие от нас, понимают всю внутреннюю кухню воздействия на кинозрителя).
Потом фильм был растянут на цитаты: скажем, Спилберг воспользовался оглушением и шумом в ушах, глотающим все звуки вокруг после разрыва бомбы, в фильме “Спасти рядового Райана”, а Триер – цитировал Климова в нескольких своих киноработах. Операторская работа Алексея Родионова называется мировыми операторами одной из лучших за всю историю существования кинематографа.
Но все это так… Слова, оценки, лавры… Главное то, что ничего подобного “Иди и смотри” не снималось ни до, ни после (разве что можно сказать, что “Спасти рядового Райана” – следующая попытка человечества хоть как-то заговорить о войне языком, подобным климовскому). 1 сентября 2017 года на 74-м Венецианском кинофестивале в ретроспективной секции «Венецианская классика» состоялась премьера отреставрированной «Мосфильмом» копии «Иди и смотри», её продюсером выступил российский кинематографист Карен Шахназаров. Картина получила приз за лучший отреставрированный фильм.