История русского доктора, или и один в поле воин

Помните вот эту фотографию, одно время ходившую по соцсетям и ставшую очень популярной?

А вот еще одна фотография.

Это Георгий Федорович Синяков, полтора десятка лет он заведовал хирургическим отделением на Урале, был суров, мог прикрикнуть, отчитать персонал или больных, не соблюдающих режим, но его на самом деле не боялись: знали, что за внешней суровостью скрывается очень добрый человек, который любит и жалеет людей. Но ни коллеги, на начальство и помыслить не могли, что работают рядом с настоящим героем.

Собственно, они бы и дальше пребывали в неведении, если бы в 1961 году в Литературной газете не вышел очерк об этой женщине.

В очерке Анна Егорова упоминала, что обязана жизнью советскому врачу Георгию Синякову, который спас ей жизнь в немецком концлагере. И не только ей – а и тысячам людей. Очерк вызвал настоящий переполох: как, тот самый скромный завотделением – и тысячи спасенных жизней? И где – в совершенном аду под Кюстрином.

Итак, вернемся в 1941 год, в 23 июня. Хирурга Синякова призвали на второй день войны и тут же направили в полевой госпиталь 171 дивизии стрелковой Юго-Западного фронта, где он сразу же стал оперировать раненых бойцов. В октябре того же года его, оставшегося с самыми тяжелыми ранеными бойцами, прямо от операционного стола взяли в плен фашисты, сначала направив в концлагеря в Борисполь и Дарницу, а оттуда уже в тот самый Кюстрин, пригород Берлина, в лагерь для военнопленных.

Сами понимаете, что там творилось – СССР не входил ни в какие конвенции, пленные солдаты не были защищены ничем и никем, никакими договорами или Красным Крестом, да и чего ждать от “сверхчеловеков”, берущих в плен “унтерменшей” – соблюдения каких-то договоров и конвенций? Разумеется, весть о том, что в Кюстрин пригнали хирурга, взятого в плен прямо от стола, разнеслась буквально в считанные минуты – и немецкие врачи решили показать, кто тут сверхлюди, а кто – недостоин быть заместителем арийских санитаров. Начальник лагерного лазарета доктор Кошель созвал почтеннейшую публику развлечься и поглядеть, как существо, лишь слегка развившееся выше обезьяны, будет вроде как резать пациента.

Ассистенты доктора Синякова понимали, что стоит на кону и едва могли сдержать нервную дрожь рук – а сам он, только что пригнанный в лагерь, после долгой и тяжкой дороги, едва держался на ногах. Кошель решил, что русский доктор будет производить резекцию желудка и приготовился отпускать шуточки.

Операция прошла блестяще – и вся администрация лагеря, все приглашенные на шутовское шоу немецкие врачи однозначно вынесли вердикт: хирург сработал совершенно гениально даже с тем набором инструментов, которые ему были выданы. Ассистировавшие ему европейские пленные врачи раз и навсегда доверились доктору как высочайшему профессионалу. Синякова назвали “русский доктор” и начали использовать просто как каторжанина. Он делал по 5 операций в день – не считая десятков перевязок и обходов постоперационных больных, к нему попадали не только хирургические больные. Кострин был рабочим лагерем – и чего тут только не случалось с людьми. Плевриты, пневмонии, язвы, остеомиелиты – и все это в условиях голода и холода, когда не хватало лекарств, перевязочного материала, нормального питания выздоравливающим. Иногда Синякову приходилось работать по 20 часов в сутки и он падал и засыпал буквально едва отойдя от операционного стола.

Прослышав о докторе, творящем чудеса, к нему потянулись немцы как из лагерного персонала, так и местные жители. Синякову было действительно не важно, кто перед ним – немец, русский или поляк, он видел страдающего больного человека и помогал ему, чем мог. Однажды ему довелось спасти сына высокопоставленного эсэсовца: мальчик подавился костью и стал задыхаться. Ему пришлось очень быстро вскрывать трахею, давая ребенку возможность дышать, а затем проводить операцию. Мать ребенка после успешного завершения операции встала на колени и стала целовать руки русского доктора, чем совершенно поразила своего мужа. После этого доктору дали право свободного передвижения по лагерю, чем он тут же воспользовался, чтобы лечить еще больше людей. И конечно – он тут же связался с лагерным подпольем, чтобы помогать своим “продвижением по службе” бороться с врагом.

Немцы поняли, что чудо-доктора нужно беречь как зеницу ока и стали его усиленно кормить; разумеется, Синяков тут же начал подкармливать своих пациентов, раздавая почти весь паек, включавший сало, масло и шоколад. Именно ему как врачу пришла идея поместить центр сопротивления в инфекционных бараках, куда нацисты носа не совали – и очень скоро подполье избрало доктора Синякова своим главой. Он начал организовывать побеги заключенных, обучая, как притвориться мертвым (для голодавших это не составляло труда, они действительно выглядели чудовищно). “Тело” выносили вместе с настоящими трупами, а маркировка “из инфекционного барака” давала гарантию, что под прикрывающий мертвецов брезент ни один фашист не взглянет ни одним глазком.

Подпольщики очень тщательно разрабатывали план побега, понимая, что покинуть лагерь, – это полдела, нужно выйти к своим и не быть пойманным врагом. “Трупам” выдавали подробный маршрут следования, всякий раз другой, снабжали сухарями, салом и даже часами и компасом. Все понимали, что план должен сработать стопроцентно – иначе не сносить головы ни беглецу, ни подполью.

Доктор Синяков спас Илью Эренбурга, полного тезку знаменитого советского публициста. Первый раз он спас его, когда уверенно ответил: “Русский” на вопрос надзирателя, не “Jude” ли перед ним. Второй раз – когда организовал Эренбургу побег из лагеря, понимая, что заверение “русский” вряд ли сработает еще раз. Илья Эренбург выжил и подарил доктору Синякову свою фотографию с очень трогательной надписью. Доктор хранил ее всю жизнь.

Но самым знаменитым кюстринским “трупом” была та самая Анна Егорова. Выжила она чудом: ее самолет Ил 2 сбили под Варшавой и она страшно обгорела. Тем не менее, ее заставили идти с другими пленными до концлагеря, но долго передвигаться она не смогла. И тогда такие же раненые пленные взвалили ее на носилки и потащили на себе, тихо приговаривая: “Ты только держись, сестренка, в лагере тебе поможет русский доктор, он из мертвых воскрешает”.

Когда Анну принесли к Синякову, он понял, что ей надо “умирать”, летчицу-аса немцы не пожалеют. Но умирать Анна и так умирала – ее раны гноились и вот-вот должен был развиться сепсис. Тогда хирург начал обрабатывать все, что гноилось, рыбьим жиром и мазью собственного изобретения, которая раны-то затягивала, но на вид они выглядели совершенно омерзительно. Немцы торопили врача, потому что вообще-то Егорову оставили в живых только для того, чтобы устроить показательную казнь – 277 боевых вылетов было серьезным обвинением. Но хирург всякий раз показывал консилиуму “угасающую” летчицу, чьи раны вызывали у них все большую гадливость – и я скажу больше. Он страшно рисковал, пряча на себе партбилет Анны и его награды: сами понимаете, что означала потеря партбилета и наград для советских смершевцев, а что их наличие – для нацистских надзирателей. Именно то, что доктор сохранил эти важные вещи для Анны, – дало ей возможность миновать проблемы с контрразведкой и вообще стать Героем Советского Союза (очень многих не награждали именно из-за утери документов или наград).

Когда Анна Егорова “угасла” совсем, ее вывезли с трупами ко рву – и она сумела спрятаться среди тел, а потом после наступления темноты успешно бежала.

1200 дней. Именно столько провел в кюстринском аду доктор Синяков. В 1945 году зимой советские танки приблизились к Кюстрину и гитлеровцы приготовились к своей стандартной процедуре “закрытия лагеря”. Самых крепких закинули в эшелоны в надежде, что они еще поработают во славу Рейха, а три тысячи доходяг решили уничтожить. “Доктор, не беспокойтесь, вы не подлежите уничтожению”, – любезно сообщил ему начальник и тогда хирург совершил абсолютно немыслимое. Он попросил “не брать на душу греха” и не убивать больных людей. И знаете, что? Они-таки не взяли на душу этот грех – начальник отдал приказ уходить без единого выстрела. Три тысячи человек остались ждать освобождения.

Кюстрин освободила танковая группа майора Ильина – воины были поражены тому, что в лагере их встретили пусть истощенные, пусть больные – но живые люди. А Георгий Федорович тут же начал лечить уже наших – в первые дни после освобождения лагеря он тут же сделал его полевым госпиталем и начал оперировать уже своих бойцов. 70 операций! Он сделал тут же 70 операций – без единого дня отдыха после плена.

Так он и двигался с танковой группой до самого Рейхстага – и расписался на нем.

После демобилизации вернулся к себе на Урал и стал лечить людей уже в мирной больнице. И так никто бы и не узнал о враче великой смелости и великой же любви к людям – если бы не та самая заметка в “Литературке”. Спасенные Синяковым воины и бывшие пленные лагеря Кострин нашли его и устроили встречу с ним. На встречу собрались несколько сотен человек, все обнимались, плакали, смеялись, звали доктора в гости – благодаря за спасение жизни и буквальное воскрешение из мертвых.

Анна Егорова и еще несколько спасенных им солдат, ставших начальниками, пытались хлопотать за Георгия Федоровича, чтобы ему было присвоено звание Героя, но увы… то, что он был в плену, – раз и навсегда сделало его “недостойным” высокой награды. Сам же доктор был ничуть не расстроен – он не уставал повторять, что его главная награда состоит в том, что он спас людей, выжил и вернулся домой. Что письма его выживших пациентов – и есть его ордена, а других ему и не нужно.

Георгий Федорович прожил 75 лет, долгую жизнь для того, кто прошел через плен и концентрационный лагерь, его так и не удостоили наградами – но что все эти железяки рядом с тысячами спасенных жизней, рядом с рожденными этими спасенными людьми детьми, рядом с любящей семьей и любимым делом.

Знаете, меня всегда потрясают истории героев-одиночек, которые вопреки всему: вопреки обстоятельствам, препятствиям, опасностям и самой смерти, стоящей близко-близко – продолжают свое огромное дело спасения людей. Они забывают себя, забывают о том, в каком аду они находятся – потому что думают только о том, кому они еще могут помочь, кто еще нуждается в их присутствии рядом. У евреев есть звание “Праведник народов мира” – оно присваивается тем, кто спасал евреев во время Холокоста. Думаю, это понятие можно и нужно расширить – и присваивать его тем, кто спасает людей вообще. Не важно, свои это или враги… Главное – что человеческая жизнь для них становится важнее всего, любых идей и идеологий. Есть страдающий человек – и есть тот, кто может ему помочь. Это самая простая – и самая величественная формула жизни.

Пусть доктор Синяков – не Герой Советского Союза, не кавалер орденов Славы или медалей за отвагу… Он – праведник народов мира. Он тот – благодаря кому тысячи людей выжили и радовались солнцу и миру. А это – действительно самая чудесная награда в мире.

И в качестве постскриптума… Как же жаль, что о докторе Синякове не снято ни одного фильма. А ведь это была бы потрясающая история. Впрочем… если снимать ее будет Федя Бондарчук – тогда лучше не надо… Не хватало еще таких людей своим “талантом” замарать…