О Дне Победы

В череде праздников моей бывшей родины День Победы стоял особняком.

Чем дольше я жила на белом свете, чем больше слушала бабушек и дедушек, их друзей, тем больше понимала, что война и победа – гораздо величественнее, страшнее и сложнее того, что преподавалось нам в школе или читалось в книжках вроде “Молодая гвардия” и “Пионеры герои”. Я уже много раз рассказывала, что одна моя бабушка, русская, жива, потому что ее спасли от голода немецкие солдаты, квартировавшие в их деревне. А всю семью моей второй, еврейской бабушки, уничтожили немцы в гетто, ее спасло только то, что она вышла замуж за деда и уехала с ним в эвакуацию.

Такую правду очень сложно уместить в голову – и с самого подросткового возраста я не могла встать на одну сторону и сказать: вот есть наши, они хорошие, а вот есть фашисты, они плохие. Буду любить хорошее и ненавидеть плохое.

Потом в кризисе самоидентификации я начала много читать о войне, и вот тут стало совсем хреново. Чем больше воспоминаний и исследований я читала и слушала, чем больше книг издавалось, тем больше я убеждалась, насколько все было совершенно не так, как нас учили в школе, что все было сложнее и противоречивее, страшнее и непонятнее. Особенное место в моем личном осознании правды о войне занимает художник Геннадий Добров и его Валаамский цикл. Когда я впервые увидела его рисунки, вообще не зная, кто автор, то не смогла сдержать слез – настолько меня поразили глаза тех, кого он рисовал. Эти рисунки бьют наотмашь, они разбивают уютный розовый пузырь, в котором ты сидишь и слушаешь телевизор с песнями военных лет, рассуждая о том, что война – она же вполне может быть похожа на “В бой идут одни старики”: тут немного песен, тут немного слез, но потом снова песни и победа. Победа же!

Но глядя в детские глаза “самовара”, спеленутого парня без рук и без ног, ты проваливаешься в круг ада, неведомый Данте, и, растирая по лицу слезы, задаешься одним вопросом: а где этот человек? Почему он не дома, а где-то в приюте? Почему его куда-то дели и его нет рядом, среди моих соседей или знакомых бабушки? Ответ раз и навсегда перемалывает тебя и ты начинаешь задавать другие вопросы – и искать на них ответы, которые делают из твоего розового пузыря труху, муку, и развеивают остатки по ветру.

Наконец, в этом году я наткнулась на несколько совсем уж серьезных книг – прочитала их, и обрушилась в тяжкий депресс, утянув по ходу туда же и сестру, и мужа. Самым страшным было то, что серьезные историки факты подтверждали – и вот тут стало совсем уж погано, пока все это как-то не легло в голову. Потому что у меня было очень много вопросов, но не было на них ответов в, так сказать, официальных источниках, я пыталась спрашивать знающих людей и мне начинали приводить факты, которые на вопросы не отвечали, а подгоняли все под стандартную формулу “Сталин все предвидел” – но тут ответы пришли, и знаете… Я сто раз вспомнила про блаженное неведение, да только поздно было.

С тех пор я совсем уж осознала, что правда – она как чистый спирт, мало кто выдержит ее потребить без последствий.

И вот в процессе погружения в материал, мне все меньше хотелось в День Победы веселиться и постить всякие картинки и открытки; с каждым прожитым годом этот праздник становился все более и более скорбным, потому что чем старше ты становишься, чем больше горестей переживаешь сам, тем глубже осознаешь, ЧЕРЕЗ ЧТО же пришлось пройти и солдатам, и тем, кто ждал их с фронта.

Пока ты ребенок, война кажется тебе чем-то игрально-развеселым, вроде собраться на улице с друганами и устроить “тыщ-тыщ, падай, ты убит”, а потом вы решаете, что хватит уже палить друг по другу, пора идти играть в прятки. И стареющие с каждым годом ветераны кажутся какими-то преданьями старины глубокой, украшенными золотыми кругляшиками или разноцветными планками на ветшающих форменных костюмах. Им нужно дарить сирень, повязывать галстуки, принимая в почетные пионеры, ну и отдавать пионерский салют в почетном карауле у вечного огня. Периодически слушать рассказы о войне – еще не понимая, что чем цветастее и с бОльшими подробностями человек говорит, тем меньше вероятность того, что он действительно был на фронте.

Воспринимая слезы и короткое: “Деточки, лишь бы не было войны, лишь бы не было войны!” за нежелание делиться боевыми рассказами, не разумея, не осознавая, что эти люди видели такое, о чем не найдешь слов, и чем меньше ковыряешь в памяти эти раны, тем легче жить на белом свете.

Настоящие рассказы о войне, не байки, не рассказы в лицах от людей, слышавших, но не видевших смерти, – раз и навсегда остаются с тобой потому, что иллюстрируют собой то, что можно называть “банальностью ужаса” по аналогии с банальностью зла. Когда ты, наконец, вырастаешь из своей легкомысленной юности, проживаешь какие-никакие беды, и, наконец, на шкуре своей испытываешь, что бывают на белом свете моменты, которые век бы не видеть и два века не вспоминать, и это твои мелкие бедки и мелкие же радости… что они по сравнению с их опытом…

Вы послушайте интервью Иннокентия Смоктуновского о войне. Это пятнадцатиминутная квинтэссенция ужаса, запакованная в короткую форму “шли, хотели есть и спать, болели, шли, из 125 человек осталось четверо, попали в плен, бежали, снова шли”… А вот рассказ с другой войны: “Бились в небольшом городе, у моего друга оторвало голень, я его перевязал, стали ждать санитаров, а из подвала выбежали несколько очень голодных кошек и стали есть ногу”.

Вы понимаете – кошки стали есть ногу, которая еще пять минут назад была частью тела человека, а сам раненый и его друг просто на них смотрели и ждали помощи. Банальность ужаса, бытовые зарисовки из ада – не важно, какой на дворе год или век. Картина Верещагина “Апофеоз войны” – всегда казалась мне художественным преувеличением, а она – не. Не преувеличение, а фотографическая точность документа. Николай Никулин описывает таяние снега под Ленинградом, где бились наши войска полгода. Сходит снег – и обнажает трупы в летней форме, первые призванные в июне 1941, потом – трупы в обычной одежде, это ленинградские ополченцы и добровольцы, потом – трупы в зимней форме, сначала плохой, потом – получше… Метры трупов, часть из которых использовалась в качестве шпал для узкоколейки, по которой вывозили вагонетки с ранеными. Банальность ужаса – возьми чье-то тело и используй, чтобы спасти живых, не думай об этом, не рефлексируй, воюй, стреляй, иди, поешь, поспи, окопайся, напиши домой письмо, снова воюй…

Бесконечные годы отступления, потом – годы наступления, четыре года ада.

Кто-то из дошедших сумел написать об этом – и их книги стали терапией, помогшей изжить этот кошмар, но бОльшая часть победителей – просто спрятало воспоминания об этом подальше… 9 мая они встречались, пили, сидели молча или скупо вспоминали – чаще всего хорошее и смешное, потому что даже в безднах этого ада были какие-то проблески света. Играющий котенок, улыбнувшаяся незнакомая девушка, цветочек посреди выжженого поля с тоннами раскаленного искореженного железа напополам с человеческой плотью…

И дни победы для них были действительно праздниками со слезами на глазах.

А теперь посмотрим, как эти дни праздновались.

Выходным днем 9 мая стал с 1965 года, после Победы прошло 20 (!!!) лет. Самые израненные и искалеченные уже умерли от последствий ран, ветераны – стали крепкими сорока-пятидесятилетними мужчинами. Сталин было решил сделать этот день победы выходным в 1947, а потом правильно рассудил, что нечего взрослым воевавшим мужикам-победителям, умеющим держать в руках оружие, объединяться, а то чего доброго могут это оружие повернуть и против великого кормчего с сотоварищи.

За 20 послевоенных лет на Красной площади был всего лишь один парад – тот самый парад 24 июня, когда к мавзолею Ленина бросали флаги поверженных немецких дивизий. День Победы празновали на работе, по вечерам был салют, концерты, но этот день был обыкновенным рабочим днем.

В 1965 году воевавший офицер Брежнев внес поправки в празднование Дня Победы – этот день стал нерабочим, и на годовщину провели военный парад на Красной Площади. Еще парады были в 1975 и 1985 годах. В 1995 году (я как раз была в Москве) открыли монумент на Поклонной и памятник Жукову, в 2000 был последний пеший парад ветеранов, а в 2005 году – последний проезд ветеранов “на полуторках”, потом немногочисленные оставшиеся в живых победители приглашались на трибуны смотреть парад со стороны.

Но чем меньше оставалось в живых солдат той страшной войны, тем больший размах приобретало празднование, тем громче бряцало оружие, тем мощнее лязгали гусеницы проезжавших по Красной площади танков, тем длиннее становились тягачи с “сарматушками” на борту.

А потом началось совсем уж страшное и гадкое – война начала превращаться в карнавал. Городские модницы, поярче накрасив гиалуроновые губы, нахлобучивали на выпрямленные утюжком прически пилотки, обтягивали наливные грудзя и зады военной формой размера мини, и пилили сэлфаки на фоне раскрашенных в камуфло джипов своих “милых” с разухабистыми надписями “На Берлин”. Сытно кушающие мамки наряжали детишек в торопливо отшитые китайским легпромом гимнастерочки и развлекались “солдатской кашей” и экскурсиями в музеи военной техники. Разомлевшие на майских от шашлычков под водочку папаши обвязывались георгиевскими ленточками и килограммами скупали наклеечки “Можем повторить”.

Знаете, мне кажется, если бы я сняла какой-нибудь среднестатистический город года эдак 2015 и показала кино ветеранам где-то году в 1965, меня бы расстреляли сразу же в кинозале, без суда и следствия – за глумление и издевательство над идеей великой победы. А уж если бы я показала им кино типа “Девятаева” или “Т-34”, ветераны бы потребовали машину времени размера XXL и сами бы наведались в Кремль задать пару-тройку вопросов тем, кто стоял, так сказать, у истоков опошления и окарнаваливания. И это я бы милосердно скрыла от них стандартный концерт на 9 мая, где кривляющиеся шлюхообразные девы и альтернативно ориентированные вьюноши сипят песни военных лет под умца-умца. “Сколько же синих платочков носим в шАнелях с собой”, так сказать.

Знаете, а ведь только в этом году я осознала, что последние несколько лет всякий раз, когда мы добираемся до 9 мая на календаре, мы говорим друг другу только одно: “Господи, как же хорошо, что наши бабушки и дедушки не дожили!”

В этом году, как и в прошлом, эти слова стали бесконечным рефреном – как же хорошо, что они не дожили до этой проклятой войны, как хорошо, что они не узнали, что потомки тех, кто поливали каждую пядь земли от Москвы до Берлина своей собственной кровью в борьбе с самым страшным злом, теперь проливают кровь друг друга.

Знаете, я в последнее время все время думаю о той самой последней сцене из фильма “Гостья из будущего”. Вы себе представляете, что бы Алиса могла сказать пионерам? Ты, Коля, угоришь пьяным в бане, вернувшись в отпуск с войны. Ты, Фима, пойдешь добровольцем на фронт и будешь убивать там украинцев, потому что у тебя были долги перед банком. Ты, Лена, будешь жить в Израиле и будешь соседкой Аллы Пугачевой, которая вынуждена будет уехать потому что не поддержит войну России с Украиной. Ты, Алеша, станешь снайпером в Чечне, а потом тебя убьют под Киевом. Ты, Вася, сядешь в тюрьму, а оттуда тебя заберут в частную военную компанию, противоречащую конституции твоего государства, и ты будешь убивать украинцев, пока не вернешься с посттравматом, не убьешь жену и детей, и тебя снова посадят. А у тебя, Лера, сына заберут на фронт и купишь ты белую Ладу на похоронные, и будешь ездить к сыну на кладбище на этой Ладе.

Я до сих пор не могу осознать, что все это не мой бред и не дебильный сон, а самая что ни на есть паскудная правда.

Господи, какие же они все-таки подонки и упыри! Все, к чему бы они ни прикасались, – обращается в тлен. История, культура, образование, искусство, экономика, политика… Казалось бы, как можно дотянуться до самого святого для всех дня, который праздновали люди всех национальностей, всех вероисповеданий, всех возрастов? Можно было ненавидеть СССР и не праздновать 7 ноября и 1 мая. Можно было быть иеговистом и не праздновать Нового года и дня рождения. Можно было быть христианином и не праздновать Курбан-байрам, или мусумальнином и не праздновать Пасхи. Но все мы праздновали День Победы, потому что в огромной стране война коснулась каждого – и победа, значит, была действительно одна на всех.

И тут – умудрились засрать и просрать. Сотни тысяч непогребенных солдат лежат еще по лесам и полям, волонтеры все работают и работают, идентифицируют и идентифицируют – но сколько они могут найти и предать земле с хотя бы каким-то уважением к памяти? Десятки, сотни солдат, заплативших за эту победу своими жизнями? Немцы, японцы, итальянцы – побежденные, своих солдат находили и идентифицировали, высылали семьям похоронки, а у нас – салюты с парадами, концерты с киношками, а кости солдат – слоями по лесам лежат нетронутыми почти век. И ладно, можно найти объяснение – страну сначала отстраивать надо было, живым бы хоть какую крышу над головой построить, хоть какой-то едой и одеждой обеспечить. Хотя немцы этим тоже занимались – но своих солдат хоронили. 80 лет прошло – сколько слов красивых с трибун говорилось, сколько бабла на праздничную вакханалию угробилось, а кости своих собственных солдат погрести – оно ж никак не получается, недосуг.

И вот на этих непогребенных костях карнавалили-карнавалили, лязгали-лязгали оружием – и вышли на коду.

Из поистине великого дня, единственного дня, объединявшего всех – и мертвых дедов, подаривших своим детям и внукам мир, и живых потомков; из праздника, где поистине не было “ни эллина, ни иудея”, – сделали не день скорби и памяти, немого крика миллионов навсегда умолкших ртов: “лишь бы не было войны”, не день молитвы всех конфессий об упокоении душ воинов и мирных погибших, не день радости со слезами на глазах… Все это могло бы быть – если бы не они, со своим убогим представлением о величии и том, что такое подвиг.

Я не знаю, что нас ждет в будущем, не знаю, каким теперь будет этот день – потому что с 2022 года ничего уже не будет как прежде, во всяком случае на нашей с вами жизни. Просто как же горько, что история в этом случае вернулась не как фарс – а как полноценная трагедия, тем более страшная, что она объединила в себе и ужасающий пример гражданской войны, и войны по-настоящему отечественной.

Ничего в этом мире не длится вечно – будет конец и у этой войны, будет свой день победы, который станет одновременно горьким днем поражения. Но как же скорбно осознавать, что откалывается и уплывает по реке времени то, что некогда было общим для всех нас, породившее вещи ужасающие и прекрасные, сформировавшее нас и давшее нам примеры и великого, и гнусного, научившее нас беспримесному героизму и беспримесному же осознанию, что самый страшный враг человека – это он сам. А мы остаемся и дальше жить и учить свои уроки – вот только как же обидно, что 80 лет назад катастрофу устроили темные, жуткие, но личности, по какой-то адской прихоти своих народов ставшие лидерами гигантских империй. А нас ввергли в адище вот эти вот… которым в самом потолочном раскладе карьеры секциями бега трусцой или клубами руководить и на досуге стихи писать о велычи и гидности.