Я сначала увидела это лицо с потрясающими глазами, и только из-за этой фотографии и стала читать текст. А потом уже просто не могла оторваться.
Это девушку звали Маити Гиртаннер, она была швейцаркой, родилась в глубоко верующей католической семье. Ее отец, происходивший из очень старого благородного рода, в юности перешел в католичество, Маити вспоминала, что протестантство не могло удовлетворить жажду отца к тесной духовной связи с Христом, потому что без Таинств (прежде всего, Евхаристии) она просто-напросто невозможна. Маити было всего 4 года, когда отец умер, но тем не менее ее вера оказалась ничуть не менее горячей и живой, чем у него.
Семья переехала к дедушке Маити, он был знаменитым профессором парижской консерватории и музыка звучала в доме практически без перерыва. “Музыка была воздухом, которым мы дышали. С первого дня она стала для меня близкой подругой. Мне рассказывали, что мои руки сами легли на клавиши, я научилась играть не фортепиано почти не заметив этого”, – это отрывок из воспоминаний Маити. Когда девочке было 9 лет, состоялся ее первый сольный концерт.
“Я поняла, что стану концертирующей пианисткой, что фортепиано будет для меня смыслом жизни. Способом выразить себя и разделить с другими дары, полученные от Господа,” – писала Маити. Но ее мечтам не суждено было сбыться: фашисты оккупировали Францию, когда ей исполнилось 18 лет.
По старинной французской традиции, большинство людей вокруг Маити (даже ее семья), немцев если не ненавидило, то относилось к ним с большой неприязнью даже до войны, сами представляете, что началось в 1939 году. Но даже в самые страшные моменты своей жизни девушка не смогла испытывать к врагам ненависти.
“Я никогда не признавала, что можно питать и поддерживать в себе отвращение к человеческим существам, что во имя отвержения, пусть и оправданного, политики страны допустимо судить народ в целом. Я никогда не верила, что человек можно быть на сто процентов плохим, полностью ответственным за плохую ситуацию. Христианская вера побуждала меня смотреть на каждого человека взглядом, которым смотрит на него сам Бог. Это не всегда было легко, но я всегда к этому стремилась”.
В Сопротивление она вступила вроде бы случайно, но с другой стороны, какой еще путь она могла выбрать. На тот момент ее семья жила в небольшом городке Бон, и город этот был разделен рекой на правую и левую стороны. Во время оккупации по реке прошла демаркационная линия, с одной стороны Франция оставалась свободной, со второй – оккупированной, и в доме Маити расположился немецкий наблюдательный пункт.
Маити и ее родные вообще-то очень неплохо устроились. Они были гражданами нейтральной Швейцарии, все прекрасно говорили на немецком языке – и им вообще не нужно было бы ни о чем волноваться, а просто пережидать оккупацию. Но Маити не могла сидеть спокойно: она тут же стала посредником между фашистами и местными жителями, улаживала бесчисленные конфликты и недоразумения – от реквизирования единственной лошади у крестьянина или лишения второго крестьянина доступа к полю, оставшемуся за демаркационной линией, и до кражи продуктовых карточек.
Продукты можно было купить только в свободной зоне и Маити взялась помогать горожанам: она договорилась с властями о продлении своего пропуска и купила для велосипеда большую тележку. Она пересекала мост, закупала продукты для всех желающих и привозила их домой. Вскорости красивой приветливой девушке удалось подружиться со всеми часовыми и они перестали ее обыскивать. Однажды соседи Маити попросили переслать родным в свободной зоне письмо – и так в ее тележке стали появляться сначала письма, а потом и документы, которые просили перевозить участники Сопротивления. За письмами и документами в тележку стали класть посылки и даже крупные суммы денег. Причем, как всегда, если ты хочешь что-то спрятать, спрячь это под самым носом у кого-то: Маити прикрепила к своему дому большой ящик, туда жители городка бросали свои письма, которые нужно было передать родным (немцы закрывали на это глаза), так вот, участники Сопротивления открыто приходили к этому ящику и под видом писем бросали туда листовки и документы.
Но Маити казалось этого мало – и в тележке стали ездить люди, которым грозила гибель. Бежавшие военнопленные, целые еврейские семьи, обреченные на гибель, узники концлагерей, которым удался побег. Сарафанное радио быстро передало слухи о том, что в Боне есть девушка, которая помогает всем без разбора.
Все это сухие перечисления фактов, но Бог мой, вы себе представляете, что испытывала эта хрупкая девочка, каждый день рискуя жизнью и переправляя в своей тележке людей? Она вспоминала, что перед отправкой на другую сторону двух офицеров, она не спала ночь и очень волновалась. И вдруг в ее голове прозвучали слова Христа, обращенные к Отцу в ночь перед Страстями: “Из тех, которых Ты мне дал, Я не погубил никого”. Она тогда еще не знала, сколько людей Господь доверит ей, но она очень хотела, чтобы ни один не погиб по ее вине.
Потом, когда они должны были загрузиться в ее возок, она спросила их прямо: “Вы христиане?” Офицеры были обескуражены, после долгого молчания один произнес: “Я был католиком”. “Это хорошо, – ответила Маити. – Постарайтесь стать им снова. Может быть, вы и оставили Господа, но Он вас не оставил. Сейчас самое время о Нем вспомнить”.
Она очень хотела, чтобы в этот самый страшный час жизни люди не оставались одинокими. Потом, много лет спустя, когда спасенные приезжали к ней, многие говорили, что этот простой вопрос: вы христианин? – заставлял их испытывать настоящее духовное потрясение.
Она переправила через реку не меньше сотни людей. Кто-то скажет, что это пустяк в масштабах войны, но если каждый человек – это целый мир, то Маити спасла больше сотни миров.
Город Бон не долго оставался свободным, когда демаркационная линия была стерта, семья Маити отправилась в Париж – и она занялась все тем же: доставала и подделывала пропуска, крала печати для оформления документов, передавала фальшивые паспорта, прятала евреев. Вокруг нее собралась группа из 12 человек, которые не бросили ее дело, когда Маити арестовали.
Музыка тоже помогала ей бороться – среди немцев было немало ценителей хорошей музыки, а Маити прекрасно играла на рояле. Однажды какой-то большой чин так расчувствовался от ее игры Шуберта, что Маити удалось попросить его освободить молодого члена Сопротивления: она убедила офицера, что это глупый мальчишка с романтическими бреднями в голове, а не опасный террорист. Еще через некоторое время ей удалось таким же образом вымолить освобождение еще трех соратников – ее игра волшебным образом растапливала сердца самых матерых нацистов.
Наконец, несколько поклонников ее музыки начали настойчиво предупреждать Маити о том, что вокруг нее сгущаются тучи и ей нужно быть предельно осторожной, но она не могла поступать иначе и продолжала помогать Сопротивлению.
Осенью 1943 года в ее дом внезапно постучали. Никаких промежуточных этапов – сразу гестапо. Там она встретила одного из поклонников своего таланта, он наорал на ее и обозвал террористкой. Довольно скоро ее и 17 других заключенных отправили в тайную тюрьму, экспериментальное место, гда отрабатывались пытки над людьми. Маити была потрясена не только пытками, но и тем, что днем одни и те же люди истязали людей, а вечером могли прослезиться от ее музыки. А еще ее поразило то, в каком отчаянии были узники. Кто-то обязательно исчезал – на его место привозили другого, а остальные покорно ждали своей участи. Маити не могла это видеть.
“Наша единственная возможность сопротивляться была в том, чтобы оставаться людьми”, – вспоминала она. – Человеческое существо, в первую очередь, – существо словесное. Я не хотела, чтобы над нами властвовала тишина. Я заговорила: “Если мы будем молчать, мы пропали. Мы замкнемся в себе. Это то, к чему они стремятся – сделать из нас животных, превратить в овощи. Сначала мы перестанем говорить, потом перестанем думать, перестанем реагировать на окружающее, перестанем жить. Говорить между собой, все время разговаривать – это единственный шанс, чтобы выстоять. Говорить о себе, чтобы доказать себе и другим, что мы существуем. И интересоваться другими, потому что это и делает нас людьми”.
Постепенно все включились в эту игру: начали рассказывать о себе, о юности и детстве. Маити не могла не говорить о том, что было смыслом ее жизни – о вере в Бога и любви. О надежде, которая сильнее ненависти, и о жизни, которая сильнее смерти.
“Вечная жизнь – не волшебная сказка, существующая лишь для того, чтобы подсластить горькую пилюлю смерти. Это уверенность в том, что мы достигнем цели, узнаем, для чего и, прежде всего, для Кого мы созданы. Связь с Богом и с ближними не знает границ, поражений и разочарований. Встреча с Создателем будет самой важной, самой волнующей в нашей жизни… ни один палач не сможет победить нашу надежду, если она будет крепко в нас укоренена”.
Эти разговоры длились не один день. Иногда она говорила, иногда слушала, все зависело от того, сколько у нее и ее товарищей было сил после пыток. Часто она видела, что к их разговорам прислушивается палач, которого заключенные прозвали Доктор.
Его выбрали в гестапо не зря – он действительно был врач и прекрасно знал анатомию. Именно он разрабатывал основные виды пыток и другие методы дознания, и цель была именно в том, чтобы заставлять человека максимально страдать, но при этом не умирать. Одно из его “открытий” заключалось в том, что истязатели били заключенных резиновыми дубинками в нижнюю часть позвоночника. Вроде бы оставались простые гематомы, но внутренние повреждения были поистине ужасны. Страдал позвоночник, спинной мозг, нервные центры. Это было непереносимо больно, Маити ужасно страдала, но чувствовала, что она не одна, Бог ее не оставляет.
В беспамятстве она бормотала: “И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим”, она произносила эти слова бессчетное количество раз, машинально. Иногда, по ее воспоминаниям, у нее не получалось вкладывать в них сердце, но потом, когда она поняла, что Христос оставил их лично для нее, молитва стала совсем другой. Она поняла, что должна простить. Да, простить, потому что Христос отдал свою жизнь и за них тоже. И их Он любит. А значит, Маити должна научиться такой любви тоже.
Между тем страдания заключенных стали непереносимыми. Двадцать недель, проведенные на вилле, казались ей вечностью в аду. Боль больше никогда ее не покидала, ходить после пыток она не могла. Любой белый халат вызывал дикий ужас – потому что врачи ассоциировались с чудовищной болью. Доктор наблюдал за ее мучениями днем – и слушал ее проповеди ночью. Маити однажды поняла, что говорит, обращаясь к нему. Я не могу представить, как, но она стала за него молиться с первых дней своего заключения.
“Я знала, что палач и жертва – оба дети Божьи, грешники, хоть и в разной степени, с нашей, человеческой точки зрения, что судить может только Бог и что все мы нуждаемся в прощении, в спасении, данном нам через его Сына. Я пыталась, хоть и не без труда, не столько видеть зло, которое он мне причинял, сколько осознавать, что Бог и на него смотрит любящим взглядом. Кто знает, как развивались бы мои чувства к нему, не делай я этих усилий?” Она не могла ходить, не было сил есть. Спать от боли тоже не получалось. Каждая ночь приносила еще и еще больше боли. Тело страдало, но душа повторяла: “Пока я могу управлять моими мыслями, пока я могу молиться, я буду победительницей”.
Ее спасли друзья из Сопротивления – в результате боевой вылазки они спасли Маити и еще двух человек. Через несколько дней она, скорей всего, бы не выдержала. Из двух других спасенных один все же умер от ран, второй покончил с собой, не перенеся боли.
Маити ждала очень долгая реабилитация, ее вроде бы поставили на ноги и даже научили вновь ходить, но она быстро поняла, что страдания в ее случае были не этапом, а состоянием. Разрушенные нервные узлы не подлежали восстановлению, боль стала ее постоянной спутницей и однажды она осознала, что строить жизнь нужно из того, что имеется в наличии, а имелось немного.
“В один прекрасный день я сказала себе, что не надо сожалеть о том, чего больше нет, а надо любить то, что есть, и искать то, чем я должна стать. Путь этот оказался очень долгим, немедленных результатов на нем не было. Это было условием искупления и полем внутренних сражений.” Ей пришлось учиться доверию, обретать гордость не в силе, а в немощи. Фортепианная игра для нее стала невозможной, и тогда она решила, что будет учить играть других. Возможность выйти замуж и иметь детей тоже оказалась закрытой – и тогда она стала монахиней ордена доминиканцев в миру. Она стала посещать больных в больницах, читала с ними Писание, потом увлеклась философией и стала ее преподавать студентам гуманитарных факультетов академии Версаля.
Чтобы вы понимали, насколько сильной была эта женщина. Ей нужно было ездить на работу, из-за состояния ног общественный транспорт был крайне неудобен, и тогда она решила сдать на водительские права. Заковала себя в жесткий корсет и ни звуком не показала, как больно ей сидеть и жать на педали. Она писала, что мучители закрыли перед ней одни двери и ее задача – найти, какие новые двери она может открыть для себя – чтобы отдать лучшее, что было в ней.
“Свидетельствуя о моем опыте, я часто повторяла: не хочу видеть в своей жизни трагедию. Кто хочет, чтобы его жалели, ничего не сможет дать. Жизнь, замкнутая на себе, не может быть плодотворной. Свидетельство ничего не стоит, если ты представляешь саму себя”.
Все долгие годы после той самой виллы она не забывала своего палача. Она постоянно молилась о нем и верила, что Господь найдет возможность подействовать на него. “Я желала его спасения так же, как желала победить в себе зло, за которое сама несла ответственность, ибо нет добрых и злых, нет палачей и жертв, святых и грешников. Есть люди, они все отмечены грехами и все могут спастись, если позволят Христу действовать в них или, по крайней мере, имеют такое стремление. С нашей человеческой точки зрения мы строим иерархию среди людей, лестницу суждений. В глазах Бога никто не значит особенно много, или, вернее, все мы имеем бесконечную ценность в Его глазах. Отсюда наша цена: мы не стоим столько, сколько стоят наши заслуги, мы стоим столько, сколько любви вложил в нас Бог, в Лео (имя Доктора), как и в меня”.
В 1984 году в ее квартире зазвонил телефон. “Я в Париже и хотел бы вас видеть”. Человек говорил по-немецки и она сразу узнала его голос.
Ей было 62 года. Сорок лет она молилась об этом человеке, просила, чтобы он не умер в ненависти, просила, чтобы он пережил опыт встречи с Тем, Кто создал его любовью и для любви. Так и случилось.
С порога он объявил, что у него рак и жить ему осталось полгода. Он не забыл о том, что она говорила о смерти другим заключенным, и сейчас его самого пугает смерть, поэтому он захотел увидеть Маити. Она спросила, осознает ли он, что стал военным преступником, чем вызвала сильное раздражение. Но посетитель стал оправдываться, что у него были промыты мозги и он не мог иначе. В какой-то момент Маити поняла, что Доктор сожалеет о своих поступках и перевела разговор на Бога.
Наконец, он спросил у нее: “Вы что, правда верите, что для таких, как я, у него есть место в раю?” Она ответила: “Место есть для всех, кто, какова бы ни была тяжесть его грехов, соглашается принять Божье милосердие. Для этого Христос и отдал за нас жизнь. Он был с нами до самого Креста, ибо цена была высока, а значит, мы можем ему доверять. На последнем вздохе Он думал о вас лично, обо мне лично. Он никогда не отрекался от безграничной любви к вам, даже когда вы совсем отдалились от Него”. Она говорила и видела, как он поднимает голову и выпрямляет плечи, ей казалось, что этот человек снова учится дышать и видеть какое-то новое будущее.
Он поднялся со своего кресла, подошел к ее дивану, встал на колени и сказал: “Простите. Я прошу у вас прощения” и заплакал.
“Инстинктивно я сжала его лицо обеими ладонями и поцеловала в лоб. Я эту минуту я почувствовала, что действительно простила его”. Доктор спросил: “Как я могу искупить совершенное мной зло?”
“Любовью, – ответила Маити. – Вы никогда не сможете исправить или сгладить уже совершенное людям зло во время войны. Используйте оставшееся вам время, чтобы делать окружающим добро”.
В Германии никто не знал о его прошлом, он был уважаемым врачом, ученым, исследователем, очень известным в родном городе. Но когда он вернулся от Маити, он собрал всех родных, друзей и знакомых и рассказал, что он делал. Все свои оставшиеся месяцы он посвятил тому, чтобы делать добро другим. Когда он умирал, жена предложила позвать священника, но он просил приехать Маити.
Что могу сказать, ребята. Эта история – одно из самых сильных впечатлений последнего времени. Женщина невероятной силы духа, которая сумела подняться на те вершины, на которые лично я могу смотреть только сильно снизу.
Прощение – это ведь невероятно сложно. Искреннее прощение врага, как мне кажется, – для человека возможно вообще только в синергии с Богом. Когда кто-то нас обижает, первая реакция, гнев, – совершенно естественна и справедлива. Вслед за гневом следует обида – и вот тут уже наш обидчик не имеет к этому прямого отношения. Обида, то есть обдумывание причиненной нам несправедливости, возникает как наша реакция на произошедшее.
Обида – на самом деле очень разрушительное чувство, последние исследования врачей и психологов утверждают, что непроработанные и непрощенные обиды очень сильно бьют по нашей иммунной системе, и наоборот, прощение и отпущение обид помогает восстанавливать иммунитет даже у больных ВИЧ.
Однако, нужно правильно понимать, что такое прощение. Это не забвение обиды: наше прошлое навсегда останется неизменным, и все, что в нем было, никогда и никому не изменить. Предательство апостола Петра – навсегда останется предательством, но Петр раскаялся – и был прощен… И вопрос Христа, любит ли его Симон, – это вопрос простившего, который знает и помнит, что было, прощаемому, который тоже помнит, что было совершено. То, что блудный сын растратил свою часть наследства отца, – никогда не изменится; то, что произошло, – произошло. Но покаяние, – тоже произошло. И отец будет помнить о проступке, но тот кто помнит, – в состоянии простить, потому что не в забвении дело, а в том, что прощающий говорит: “Я знаю, что ты сделал, но отпускаю тебе долг, ты больше мне ничего не должен”. Помните, как мы просим в молитве “И остави нам долги наши, как и мы оставляем (то есть прощаем) должникам нашим”? Это оно! Это – о прощении. Проработать свою обиду, не захотеть ее больше испытывать, преодолеть страх, боль, горе – остановить свое желание зла обидчику, отпустить себя на свободу от желания зла, вот что такое прощение.
Да, нам чрезвычайно сложно это сделать, но психологи говорят, что этот навык можно тренировать, воспитывать в себе, а христиане говорят, что прощение, полное, от всего сердца, – вообще в принципе возможно.
Головой, логикой, простить не получится, тут нужно работать сердцем, а сердце наше ведает Бог. У Него можно и нужно просить сил простить, даже если обида – ужасна и невыносима. Он сможет помочь перестать чувствовать к другому то, что в конце концов не нанесет нашему врагу никакого урона, но нас разрушит кроваво и ужасно. Именно поэтому верующие люди молятся об обидчиках – молитва помогает успокоить ходящие по кругу мысли, разрушительные эмоции гнева и злости, бесконечную зацикленность на том, “чтоб я сделал, если мог”.
Пример Маити – это пример настоящей святости, настоящего и полного прощения своего палача. Это действительно очень и очень сложно, ребята, я совершенно уверена, что без помощи Бога у нее бы не получилось. Но и сравнивать наши обиды с ее обидой – нелепо и глупо. А значит, если она сумела подняться на такие высоты, то нам уж тем более нужно попробовать оставить наши обиды и простить тех, кто причинили нам зло.
Никто не обещает, что будет легко, но мы с вами знаем, что и христианином быть – не просто. Но при всей глубине наших обид, при всем том страдании, что мы можем испытывать, одна мысль не должна нас оставлять: мы не одни. Рядом – всегда Тот, Кто знает о страдании все. И Его мы можем попросить дать нам силы там, где наши исчерпаны до донышка. Прощение – тяжелый труд души, и нам стоит хотя бы попытаться начать этот путь. А помощь придет… Пришла же она к Маити в самый темный и страшный час ее жизни. Но самое главное – эта помощь пришла и к Доктору. Чудовищу, в котором глаза его жертвы рассмотрели чуть-чуть света и человечности. И если уж человек оказался способным простить человеку – то представляете, на какое прощение может оказаться Бог.
Не теряем надежды, ребята. Главное – не отпускать руку Христа.