И опять у меня с кумиров позолота сыпется…

Ребята, сразу скажу – я сама от себя в шоке и вообще еще не понимаю, что мне с этим всем делать. Но наткнулась я на фотку с очень теплыми воспоминаниями о событии – и на фотке этой столпы, кумиры эпохи, чьи имена и произнести без предыхания не получается. А я сидела над этой фоткой и не могла с собой справиться. В общем, если будете меня пинать, знайте, я сама себя пинаю.

Слева направо: Иван Бортник, переводчик, Тонино Гуэрра, Лора Яблочкина (Гуэрра), Борис Мессерер, Юрий Любимов, Владимир Высоцкий, Белла Ахмадулина, Микеланджело Антониони, Витторио Гори, Андрей Вознесенский, Ирина Кассиль-Собинова, Илья Былинкин.

Это текст из воспоминания Бориса Мессерера, внимание, знаменитого театрального художника, сына Асафа Мессерера.

Фото Валерия Плотникова.

«По инициативе Тонино 15 декабря 1976 года произошла интересная встреча в моей мастерской с выдающимся итальянским кинорежиссером Микеланджело Антониони, находившимся тогда в Москве.

Он готовился снимать фильм, фоном для действия которого должна была служить природа Средней Азии. И режиссер поехал смотреть будущую натуру для своего фильма. Конечно, местные кинематографисты старались изо всех сил украсить пребывание великого режиссера в их республике. Но результатом этого гостеприимства стало страшное переутомление, желудочное отравление и полная апатия гостя. В Москве Микеланджело сидел, запершись в номере, мысль о застолье повергала его в ужас, не говоря уже о возможных тостах и здравицах в его адрес. Для Тонино и Лоры существовала сложная задача развлечь своего друга в хорошей компании без сопутствующих славословий, обязательного вставания тех, кто произносил тосты, и настойчивых уговариваний пригубить рюмку.

Лора позвонила нам по телефону и, объяснив ситуацию, предложила организовать встречу с Микеланджело в моей мастерской. Выбор приглашенных был очевиден. Конечно, Володя Высоцкий, с которым мы особенно часто встречались в это время (Марина тогда находилась в Париже), Юрий Петрович Любимов, Андрей Вознесенский. Естественно, Тонино и Лора.

Володя пришел вместе со своим другом актером Таганки Иваном Бортником. Еще я позвал архитектора Илью Былинкина и известного фотографа Валерия Плотникова, чтобы он сделал снимки. Встреча прошла замечательно, тепло, без всякой скованности.

Антониони был поражен нашим знанием его фильмов. Разговор вился, конечно, вокруг неудач, связанных с выбором натуры для фильма. Было много и других факторов, которые мешали реализации замысла. В начале вечера, когда Валерий Плотников начал фотографировать, Антониони был недоволен этим и стал закрывать лицо рукой.

Мы мгновенно поняли и сказали Валерию, что сегодня снимать его не надо. Но в конце нашего застолья Антониони сам попросил сказать Плотникову, что он хочет иметь памятный снимок.

В успехе этого вечера особая заслуга принадлежала Лоре. Благодаря ее блестящему переводу разговор ни на минуту не умолкал. А Микеланджело многократно просил Беллу перестать что-то готовить и посидеть рядом с ним. Наше общение протекало просто и искренне, и Антониони, быть может, впервые в этой поездке почувствовал себя легко и непринужденно.

После встречи в моей мастерской с Микеланджело Антониони в середине декабря 1976 года у нас оставались считаные дни до отъезда во Францию, куда нас пригласила Марина Влади и куда мы с Беллой должны были прибыть к католическому Рождеству.»

И вот смотрю я на этот снимок, ребята, и не могу заняться придыханием и прочими припаданиями на пузо, потому что на бэкграунд посмотрите, пожалуйста. На одной стене висит распятие, распятие страшное – на нем мертвый израненный Христос, измученный, окровавленный. Распятие – явно церковное, то есть снятое из храма… Возможно, взорванного, превращенного в склад или сарай для хранения тракторов (особенно шикарным было въезжать тракторами в алтарь и там коптить дизельными движками, чтобы фрески и иконы чернели от выхлопов). Ну то есть вы поняли – это не просто распятие, а церковное распятие, явно перед ним ставились свечи заупокой, явно перед ним молились.

Перед распятием – висит модный “мобиль” – помните, предмет гордости товарища Самохвалова из “Служебного романа”, привезшего такую же пошлость из “самой Швейцарии”? Справа и слева от распятия – тоже красиво, какие-то металлические неопознанные мной штучки для явного украшения стены. Ну и шкура убитого белого медведя – тоже хороша, видимо, для контрасту с фикусом, чьи листочки видны с левого края фото.

Ну и традиционная русская пьянка под распятием – где на столе бухла явно больше, чем закуси.

И все с вдохновленными лицами припали в глубоком респекте к “самому Антониони”.

И вот казалось бы, мне ж тоже надо припасть – только к снимку. На нем каждый из запечатленных – глыба, матерый человечище, а я только и могу думать о том, что для всех них сидеть и бухать под распятием – нормально. И для театрального художника повесить рядом распятие, мобиль и белого медведя – тоже нормально. И хорошо, даже если ты самый разматерый атеист и для тебя Христос – сказочный персонаж, в которого верят малограмотные бабки, но сам факт того, что ты повесил на стену распятое измученное человеческое тело, окровавленное и изломанное… Ладно, не из религиозных, а из чисто эстетических соображений – нигде не колол глаза такой расклад? Ну видимо, не колол, раз все это так и висело, уж не знаю, до какого года.

Вот так и сидят люди… под распятием из явно разграбленной и обглумленной церкви, с убитым краснокнижным зверем и мобилем над головой. И хозяин данной инсталляции (говорят, мишку сам убил) – явно же гордился своим чудесным дизайном.

А я сижу и не понимаю, что мне со своей башкой делать. Вывернутая я, никуда не деться.