Екатерина, принцесса Сиама

История русской девушки Екатерины Десницкой, ставшей принцессой Сиама

Летом 1897 года король Сиама, нынешнего Таиланда, совершая путешествие по Европе, прибыл в Санкт-Петербург. Здесь его радушно принял Николай П. Аудиенция была лишена официальной холодности. Русский царь с удовольствием вспоминал, как, будучи еще наследником, гостил в Сиаме. Путешествие по странам Востока вышло далеко не безоблачным, но Бангкок тогда ничем не омрачил настроения будущего монарха. И сейчас в дружеской беседе, желая подчеркнуть свое расположение, Николай II предложил высокому гостю направить одного из сыновей на учебу в Петербург.

Выбор короля пал на второго сына от любимой жены королевы Саовабхи. Весной юный принц Чакрабон прибыл на берега Невы. Он был зачислен в императорский Пажеский корпус, где учились исключительно сыновья российской дворянской элиты. Обучение здесь было поставлено на широкую ногу. Юноши получали не только солидную военную подготовку, но выходили из корпуса высокообразованными и отлично воспитанными людьми. Сиамский принц соединял способности с прилежанием. Блестяще окончив Пажеский корпус, из которого вышел гвардейским гусаром, Чакрабон продолжил учебу в Академии Генерального штаба и получил звание полковника русской армии. Жизнь сиамского принца-гусара ничем не отличалась от жизни петербургской «золотой молодежи». Балы, танцы, маскарады, вернисажи, театральные премьеры. Он с азартом принимал участие в веселой кутерьме богатых жителей столицы. Лишь по воскресеньям Чакрабон отлучался в посольство Сиама, которое, кстати, располагалось совсем неподалеку от Зимнего дворца, где принц, вверенный попечению царской семьи, имел свои апартаменты.

В 1905 году на одной из молодежных вечеринок принц встретил рыжеволосую девушку, которая произвела на него неизгладимое впечатление. Ни о ком и ни о чем с той поры наследник сиамского престола уже не мог думать: то была первая любовь, буквально сбившая с ног смуглолицего гусара русской императорской гвардии. В отличие от Чакрабона Катя Десницкая оказалась в Петербурге не от жизненных щедрот. Ее отец был главным судьей в Луцке и умер, когда девочка была совсем маленькой. Мать вместе с Катиным братом Иваном переехала поближе к родственникам, в Киев. Но скоро умерла и она. Брат и сестра заняли немного денег у своего дяди и перебрались в Петербург, надеясь пристроиться в столице.

Но время было тревожное — шла русско-японская война. Катя, окончив курсы медсестер, решила ехать на фронт. Встреча с настоящим, хоть и сиамским, принцем не оставила, видимо, ее равнодушной. Но ехать — так ехать. На фронте Катя ухаживала за ранеными, зная, что, воротясь после дежурства в свою комнату, обязательно найдет очередное любовное послание от безутешного слушателя Академии Генштаба. Принц писал просто, наивно, искренне. «Мне никто не нужен, кроме тебя. Если бы ты была со мной, все было бы прекрасно и ничто не могло омрачить моего счастья». Катя читала, и изящная фигура тоскующего принца вставала перед ее глазами. В своих письмах к нему она называла его по-сиамски «Лек», что значит «маленький». Разлука доказала ей, что принц вошел в ее жизнь нешуточно. Лек же только ждал возвращения Кати с фронта, чтобы окончательно соединить их судьбы.

Чакрабон вполне отдавал себе отчет, что решение жениться на Кате сулит большие семейные осложнения. Ведь он бросал вызов многовековой традиции.

В сиамской королевской династии было принято находить себе жен среди большой и разветвленной родни. Он же приближал к трону неродовитую иностранку. Кроме того, сиамские владыки имели ровно столько жен, сколько им было угодно. Сам принц быт сороковым ребенком своего отца. Брак же с Катей само собой мог быть только моногамным. Но кто в пору отчаянной молодой влюбленности вообще может представить кого-то на месте своей избранницы?

Принц исповедовал буддизм, Катя была православной. Это весьма существенное препятствие было устранено им с той решимостью, на которую толкает искренняя нерассуждающая страсть: если Кате угодно, он сделает все, чтобы согласно ее вере их брак был законным, вечным, скрепленным Господней милостью. Однако сам план венчания был разработан влюбленными в глубокой тайне: они опасались непредвиденных помех, устранить которые будет уже не в их власти. О замысле Лека и Кати знали только друг принца, вместе с которым тот был прислан в Петербург, и брат невесты Иван. Дабы ничто не сорвалось, заговорщики отправились не куда-нибудь, а в далекий Константинополь. Там в одной из греческих церквей их и обвенчали по православному обряду.

Медовый месяц молодые проводили на Ниле. Далее их путь лежал в Сиам. Леку, опьяненному близостью обожаемой женщины, не портила настроения сулящая мало хорошего скорая встреча с родней. Женщины взрослеют быстрее, и Катя подумывала о грядущем не без смутной тревоги. «Боюсь, что в Сиаме мне будет ужасно трудно, — писала она вернувшемуся домой брату. — Моя жизнь была слишком простая, чтобы я могла быстро приспособиться к такой ее перемене… Теперь, когда я стала лучше понимать, что мне предстоит, будущее уже не видится мне в розовом свете». Было решено, что, дабы подготовить почву для появления молодой жены перед родителями, принц сначала отправится в Бангкок один. Катя осталась в Сингапуре, где было жарко и душно до испарины, а главное — одиноко. «Мне кажется, что это настоящий ад», — писала Катя, мучительно проживавшая каждый день с надеждой, что завтра появится какая-то ясность. За три недели, что она провела в Сингапуре, принц не вылезал из торжеств и громоздких церемоний по случаю его возвращения. Ему отвели прекрасный замок Парускаван, неподалеку королевского дворца. Шли дни, Лек мучился, понимая Катино положение, но, видимо, ситуация быта такая, что он не решался заговорить о ней родителями.

Тем временем кое-какие слухи достигли сиамской столицы. Инициативу выяснения положения дел взял на себя король. «Лек, я слышал, что тебя жена европейка. Это правда?» Разговор оказался тягостным, но карты все-таки были открыты — скоро Катя появилась в Бангкоке.

Сказочные королевские дворцы, буддийские храмы и тропическое солнце, отражающееся в позолоте их кровель… Бангкок начала века был потрясающе экзотичен. Но только что приехавшей жене сиамского принца не удалось познакомиться с его достопримечательностями. На целый год Катя сделалась затворницей замка Парускаван: король с королевой отказались познакомиться с ней. Из этого следовало, что в Бангкоке не было ни единой семьи, ни единого дома, где бы принц мог появиться со своей женой. Хорошо, что Парускаван был окружен большим садом — Катя разводила здесь цветы. В роскошных апартаментах дворца у нее появились любимые уголки, где она старательно учила тайский язык.

Ее выдержка и деликатность заслуживают высшей оценки: Катя нашла в себе силы отойти в тень, не выказывая раздражения, не претендуя ровным счетом ни на что. Хотя не надо особенно мудрствовать, чтобы понять, как нелегко это давалось. К тому же у Кати характер достаточно твердый, самостоятельный и решительный. Разве все прежнее — жизнь в чужом Петербурге без малейшей опоры, поездка на фронт и даже само необычное замужество — не говорит о том? Таким натурам нелегко дается компромисс, они обычно стараются переломить обстоятельства, а не подлаживаться под них. Остается предположить единственное — всем поведением незваной бангкокской гостьи руководило глубокое чувство к мужу, желание упрочить союз с ним. «Блокада» была прорвана неожиданно. Что удивительно, инициатором этого являлся не свекор Кати — мужчинам в таких случаях свойственна большая, чем женщинам, снисходительность, — а свекровь. Быть может, именно безупречное поведение невестки — в том, что в Парускаване у королевы были свои «глаза и уши», не стоит сомневаться, — повлияло на ее решение сблизиться с избранницей сына. Как бы то ни было, в один прекрасный день Лек услышал от матери, что той бы хотелось, чтобы невестка носила не европейский наряд, а то, что принято у сиамских женщин, — брюки и блузки. Катя не преминула воспользоваться шансом «навести мосты»: «Не будет ли королева столь любезна, чтобы выбрать материю на свой вкус?» Через несколько недель Парускаван увидел в своих стенах королеву Саовабху, приехавшую навестить жену сына. Это была безусловная Катина победа…

На одной из фотографий повзрослевшая Катюша Десницкая-Чакрабон, уже убравшая свои знаменитые косы в высокую «дамскую» прическу, изображена с очаровательным малышом в белом мундирчике с погонами. «Я родился 28 марта 1908 года в субботу в 11.58 вечера. Точное время известно потому, что отец весьма тревожился, что я появлюсь на свет в воскресенье. Он, как и его брат Вачиравут, родился в субботу, поэтому оба этой цепочке совпадений придавали некоторое значение. Отец следил по часам. Я весьма доволен, что мой первый поступок на этой земле не расстроил его». Так вспоминал о своем появлении на свет Чула Чакрабон, что значит «Чакрабон-младший» — сын Кати и Лека. Кто был совершенно без ума от радости, так это королева Саовабха: родился ее первый и единственный внук. Чула, вспоминая безудержную бабушкину любовь, признавался, что стал «самым великим ее фаворитом». Бабка-королева полностью замкнулась на внуке, не желая принимать во внимание его родителей. Каждый день она должна быта видеть мальчика, а когда тот подрос, брала его на ночь спать в свою спальню. Король же оказался крепким орешком. Чуле исполнилось два года, когда тот впервые пожелал познакомиться с любимчиком королевы Саовабхи. Свидание превзошло все ожидания. Король растаял. «Сегодня видел твоего внука.., — говорил он жене, стараясь скрыть волнение. — Я его сразу полюбил, в конце концов он же моя плоть и кровь и внешне совсем не похож на европейца». Король отнял у себя много счастливых мгновений, потому что, едва познакомившись с внуком и ни разу не увидев своей русской невестки, вскоре умер.

На престол взошел старший брат Лека Вачиравут, который официально признал Катю супругой Лека, а Чулу — королевским принцем. Кроме того, воцарение неженатого бездетного брата давало Леку надежду на трон. Екатерина же Ивановна в таком случае становилась повелительницей Сиама…

Безусловно, рождение Чулы, официальное признание брака принца вдохнули в семейную жизнь супругов новую струю. Екатерина Ивановна заняла заметное положение в столичном обществе. Ее дворец Парускаван как бы соединил традиции Европы и Азии. Еду здесь готовили русские и сиамские повара. По желанию любимой жены Лек оснастил дворец техническими новинками того времени. Широко принимая гостей, супруги и сами не засиживались дома. В 1911 году они со вершили путешествие по Европе, их радушно встретили в Петербурге. Катя побывала в Киеве, где получила полное прощение от своего единственного дяди, не одобрявшего экстравагантного брака с восточным чужестранцем. Эти радостные киевские дни дали Екатерине Ивановне почувствовать то, что она старалась заглушить в себе: нет, Сиам не мог заменить ей родины, а роскошь Парускавана давила своей вычурностью и обилием. По сути, заплети она свои волосы в две рыжие сводившие с ума гимназистов косы и погляди на себя в зеркало, она бы подумала, что ее «сиамский роман» лишь сон. Даже организм Екатерины Ивановны отторгал новую родину. Записные книжки Лека спустя семь лет брака начинают полниться пометками о нездоровье жены. Порой это вызывает его досаду: жена уклоняется от путешествий, развлечений, ее словно тяготит образ жизни, который вполне устраивает его.

Стоило жене сиамского принца покинуть Киев, где все ее помнили как Катюшу Десницкую, как в городе родилась легенда. Константин Паустовский, хранивший в сердце прелестный облик синеглазой девушки, в своей повести «Далекие годы» спустя почти полвека писал: «Придворные ненавидели королеву-иностранку. Ее существование нарушало традиции сиамского двора… Они решили отравить королеву, поправшую древние привычки народа. В пищу королеве начали постепенно подсыпать истертое в тончайший порошок стекло от разбитых электрических лампочек. Через полгода она умерла от кровотечения в кишечнике.

На могиле ее король поставил памятник. Высокий слон из черного мрамора с золотой короной на голове стоял, печально опустив хобот, в густой траве, доходившей ему до колен. Под этой травой лежала Катюша Десницкая — молодая королева Сиама…»

Екатерине Ивановне не было суждено стать королевой Сиама. Но злодеи придворные и битые электрические лампочки были тут ни при чем. То чувство, которое прежде наперекор всему делало Катю и Лека счастливыми, стало тускнеть и истончаться. Драматичность положения Кати усугублялась тем, что семейные нелады застали ее один на один с чужой страной, чужим языком, без тех людей рядом, которых принято называть «своими». Самому ли принцу приглянулась принцесса Чавалит, или придворные решили, воспользовавшись моментом, «заменить» чужестранку — неизвестно.

…Миф о якобы ничего не подозревающих женах наверняка придуман мужчинами, ставящими под сомнение уровень женской интуиции: запах измены Катя уловила со страниц писем Лека. Они догоняли ее в путешествии, в которое она на сей раз отправилась одна. Муж писал о принцессе Чавалит как об очаровательном ребенке. Жена же обнаружила здесь шифрограмму задетого за живое мужского сердца.

Вернувшись, Катя должна быта признать: у нее появилась соперница. Пятнадцатилетняя принцесса Чавалит, похожая на статуэтку, грациозная и веселая, действительно могла увлечь кого угодно. Начало было положено: Лек, ничего не скрывавший от жены, писал ей, что проводит время в молодежной компании, где царствует Чавалит. Теперь же принц признался — он не может не видеть Чавалит. Но и Катю потерять не хочет.

Катя набралась мужества. Она не только не постаралась изолировать мужа от Чавалит, но, напротив, прилагала все усилия, чтобы девушка была у него перед глазами. Катя звала ее в гости, они вместе отправлялись в кино, на прогулки верхом. Ей хотелось определенности. Лек должен решить, кто из двух нужен ему. Она, Катя, не может быть ни первой, ни второй женой, а только единственной.

«Я хочу всего-навсего сказать, что, как ни стараюсь, не могу понять твоих чувств единовременно к принцессе и ко мне. Где правда?.. Да, конечно, я тебя измучила в последнее время всеми этими вопросами, но и ты должен понять меня. В прошлом мы жили действительно как один человек, разделяя и мысли, и чувства друг друга. У меня разрывается сердце, как подумаю, что ты хочешь жить иначе… Думай обо мне как о больном человеке, что ты единственное его лекарство… Лек, ты так мучаешь меня всем этим…». Так писала Катя мужу, уединившись в загородном доме, где дожидалась решения своего будущего. Наконец, устав ждать, она вернулась в Бангкок. Здесь произошло последнее объяснение. …Стояло лето 1919 года. Позади было двенадцать лет супружеской жизни, еще год мучительных раздумий, в которых июньским утром Катя сама поставила точку. Она исчезла из Бангкока, не попрощавшись даже со своим сыном. Через месяц принц Чакрабон подписал бумаги о разводе.

Несомненно, не случись революции, Катя вернулась бы в Россию. Ехать же туда тогда было бы безумием.

Она осела в Шанхае, где включилась в работу по оказанию помощи бежавшим из Совдепии. Здесь же Катя получила телеграмму о смерти Лека. …Парускаван сделался прибежищем другой хозяйки — Чавалит. Ее признавали гражданской женой Лека, но брат король отказался дать разрешение на брак. Леку пришлось пережить и потерю матери, королевы Саовабхи. В июне 1920 года он предпринял с Чавалит и Чулой переход на яхте в Сингапур. В море принц сильно простудился. У Лека сделалось воспаление легких, и, проболев две недели, он умер. Уже на похоронах Лека Катя поняла, что Бангкок ее терпит с плохо скрываемым раздражением. Чулу, наследника трона, ей не отдадут. Во дворце подчеркивали: здесь есть кому о нем позаботиться Оставив 12-летнего сына в Сиаме, Катя вернулась в Шанхай. Вскоре она вышла замуж за американского инженера по имени Гарри Клинтон Стоун и с ним перебралась в Париж. Сын Кати так и не стал королем Сиама. После смерти отца его послали на учебу в Англию. Чула пристрастился к мотоспорту и в конце концов стал участвовать в гонках как профессионал. Его и его русскую маму, несмотря ни на что, соединяли чувства, в которых были и тепло, и нежность. Они постоянно переписывались. В своих письмах Екатерина Ивановна просила прощения у сына за его вынужденное сиротство и старалась объяснить ему, какие силы помешали им быть вместе. Об отце Чулы она вспоминала с неизменной любовью и уважением. Чула женился на англичанке, которая родила ему единственную дочь Наризу. Когда та выросла, то бывая, а иногда живя в Таиланде подолгу в загородном доме своих деда Лека и бабушки Кати, находила сундуки со старыми бумагами. Они проливали свет на семейные предания. В Англии уже вышла книга, где Нариза Чакрабон рассказала о необыкновенном романе сиамского принца и киевской гимназистки.

СТАТЬЯ ЛЮДМИЛЫ ТРЕТЬЯКОВОЙ