“Прометей” – проба поразмыслить над вопросами веры в контексте фильма

Я уже писала в общем и целом бурчательную рецензию на этот фильм, но не могу остановиться раздумывать над тем, зачем авторы вплели в чисто фантастическую ленту проблему веры. Мозг крутил-крутил вопрос, и чтобы он не кипел, выплескиваю варево на компьютерный экран.

С вопросом веры мы сталкиваемся практически сразу: еще не видя главной героини, доктора Шоу, мы сразу же узнаем о ней важную вещь: она – христианка. Более того, она носит нательный крест, что сужает конфессиональную принадлежность до очень узкого списка.

Робот с говорящим именем Давид сканирует ее сон в криокапсуле и видит отрывок воспоминания об отце – именно тогда девочка впервые слышит о том, что вера может быть иррациональной: ее отец говорит, что верит, что умершая мать находится в раю.

Услышав эту фразу, признаюсь, я скисла. Потому что подобное трактование веры – это трактование людей с ней знакомых понаслышке. Именно маркирование веры как “иррациональная” – всегда говорит о том, что о вере рассуждает человек от нее либо далекий, либо едва ступивший на путь понимания, что такое вера (читай, на путь веры).

В общем, так и оказалось: авторы фильма расставили везде маячки “про веру”, но все они – как бы это помягче сказать – не пытаются подтянуть массового зрителя до своего уровня, а наоборот, опускаются до уровня среднестатистического человека в кинотеатре.

То есть если называть корабль – то обязательно “Прометеем”, чтобы все знали, кто таков. Ну а общемифологизированное представление об этом титане – известно. Эдакий герой, похитивший огонь у богов, чтобы отдать его людям, за что и пострадал от жестоких олимпийцев. Настоящий Прометей греческий мифов – персонаж малоприятный. Жулик, вор со странным чувством юмора, который не слишком страдал милосердием по отношению к людям, а скорее, хотел насолить богам. Вот и надо подумать после этого – стоило ли называть так корабль или нет. Однако – массовый зритель тут же сассоциирует название корабля с чем-то героическим-прегероическим, спасшим человечество от очередной угрозы тотального армагеддона.

Ну а дальше авторы не слишком маскируя выделяют две линии: творец-тварь. Люди как творцы киборгов вроде Давида – и отношения между ними, и “инженеры” как творцы людей – и попытки отношений с ними. Попытки, надо сказать, плачевные. Впрочем, по ходу фильма я несколько раз приветствовала желание инженеров уничтожить людей при помощи хитрых созданий, которые в результате должны стать “чужими”, порвавшими всех, окромя тетьки в исполнении Сигурни Уивер в цикле “Чужой”. Потому что количество идиотских поступков, которые совершали члены команды “Прометея”, зашкаливало все представления о том, каким должен быть человек разумный, да и на человека умелого эти “ученые” не тянули. Скорее, на стайку идиотских подростков, у которых причинно-следственные связи в мозгах не работают по причинам гормонального шторма.

А сами попытки попричитать на тему “ой, какие инженеры злющие” – они же совершенно дурацкие в свете того, как человеки обращаются с собственным созданием Давидом, не считая его вообще достойным хотя бы нормальной любезности. Люди ведут себя с киборгом, который иногда гораздо более похож на человека, как самые настоящие свиньи – и только доктор Шоу хотя бы иногда относится к нему как к равному себе существу. Ну и какие-такие после этого претензии к “инженерам”? Коли в собственных глазах – лесосплав?

Ну да оставим эти тонкости – и вновь посмотрим на собственно вопросы веры в фильме. Самое странное, что каждый герой фильма во что-то верит, но его вера оказывается такой же иррациональной, как и представления о ней авторов. Доктор Элизабет Шоу вначале верит в “добрых пришельцев”, потом – в то, что они дадут ей ответ, а не просто оторвут голову, как она уже изволила убедиться на практике. Ее бойфренд верит в то, что ради того, чтобы узнать ответ на интересующий вопрос, можно сделать “все, что угодно” – без раздумий. Снежная Королева корабля верит в то, что ее жизнь составляет великую ценность. Капитан верит в то, что он “всего лишь капитан”. Заказчик экспедиции верит в то, что станет бессмертным. Даже робот Давид не освобожден от веры – в то, что если он будет вести себя как человек, он станет человеком.

Ну и соответственно представлениям авторов фильма, иррациональность веры оказывается наказанной – все “веры” оказываются разрушенными. Никто так и не стал бессмертным, все померли страшной и нелепой смертью, а доктор Шоу улетает с головой Давида в глубины космоса – и вряд ли добьется ответа от “инженеров”: слишком не-человеческие это товарищи, даже при условии полного совпадения с нашим геномом… И видок у них такой говорящий (во всяком случае, тем, кто, по слову апостола Павла, знает, во что он верит).

Увы, создателям фильма ничего не известно о верующих людях – они судят по нам по своим представлениям, родившихся в их собственных головах. Им неизвестно то, что вера – это не убежденность в реальности того, чего на свете не бывает. “Вера – это об-личение вещей невидимых” (это церковнославянский перевод слова апостола Павла). По-русски это определение звучит как: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». Как видите, переводчикам пришлось расширить фразу, чтобы один-единственный славянский глагол “обличение” стал более понятным.

Церковнославянский перевод вообще удачнее русского, как и сам церковнославянский язык – богаче и более насыщен смыслами. Об-личение – это знание о некой реальности, недоступной эмпирике. Эта реальность приобретает лик в акте нашей веры. То есть вера – это не иррациональное и слепое чувство, не убежденность в нереальном – это наше действие. Действие, которое выводит иную реальность в реальность нашей жизни, это особым образом организуемая наша жизнь, которая полностью изменяется под воздействием веры.

Вера не имеет ничего общего со словами отца доктора Шоу: “Мама я раю, потому что я так верю”. Верующий человек скажет: “Мама в раю, потому что рай существует”. И вопрос: “Докажи” будет по сути подобен вопросу: “Докажи мне существование совести или докажи существование любви”. Античность не знала понятия совесть – но значит ли это, что совесть появилась у людей только начиная с эпохи Средневековья? Никакого “любвемера” на свете не существует, никаких доказательств ее существования в области рацио – нет. Но все согласны, что она – существует.

В нашем мире тысячи вещей существуют вне нашего эмпирического опыта, но убежденность людей в их существовании не относит их к иррациональным фанатикам. И только если дело касается проблемы веры в Бога – все круто изменяется. Человек верующий попадает в категорию странных, мракобесных созданий, которые верят в полную чепуху, существование которой нельзя доказать.

Но в том-то и дело, что это – миф о вере в головах “просвещенных свободомыслящих”. Вера – это всегда знание. Знание объекта веры. Невозможно верить в то, чего не знаешь. И вера – это всегда действие. Избитая фраза, призванная подбодрить упавшего духом: “Я в тебя верю, держись”, – ведь не акт посиделок с медитацией на тему “существует ли близкий мне человек на самом деле”. Это – акт поддержки, некое действие, призванное помочь другу. Вера в свою любовь двух влюбленных – это не доказательства их бытия в реальном мире, приводимое один одному на свиданиях. Это – тоже деяние, особым образом организующее их жизнь.

Поэтому не бывает иррациональной веры. Вера всегда рациональна, потому что она всегда знает свой объект.

Есть в фильме два момента, которые заставляют меня думать, что создатели все-таки задумываются о христианстве. Совершенно субъективно пишу, вполне могу ошибаться.
Но доктор Шоу единственная в фильме два раза была спасена от смерти криком “Господи!” Потому что только она Бога и призывала Его в минуты опасности. Только она одна в Него и верила на этом корабле. Может, это такой книксен в сторону посыла: “Ну ладно, если Бог есть, но есть и инопланетяне, то может быть, Бог нас не создавал, а создали инопланетяне – но их же тоже кто-то создал, так может, это и есть Бог?”

В этой ситуации мне все же ближе принцип бритвы Оккама – незачем привлекать лишние сущности. В мире достаточно существ помимо товарищей в летающих тарелках.

В общем и целом, по поводу фильма я все еще бурчу. Единственное, что производит там однозначное (и гнетущее) впечатление – это пейзажи. Собственно, художник, их создававший, принадлежит к крайне пессимистическому направлению в искусстве, так что это дает о себе знать. Слово “понравилось” тут как-то излишне, но впечатлило – однозначно.

Leave a Comment