У меня тут очередное увлечение старыми советскими фильмами, причем я и не ожидала, что буду смотреть их с таким увлечением, подсадив на это все семейство, включая дитя, которое о Советском Союзе имеет самое смутное представление. Одним из первых мы посмотрели фильм “Доживем до понедельника”. И знаете, странное впечатление – мы увидели это кино совершенно новыми глазами. Вот делюсь раздумьями.
Год выхода фильма – 1968. Многие исследователи считают его годом окончания хрущевской оттепели, связывая, конечно, дату с вступлением советских танков в Прагу. И на экране действительно царит какой-то плотный застой, бунт подростков в этом фильме – не похож на бунты подростков середины 60-х, когда те бросали удобные, протоптанные родителями дорожки в вузы, и убегали на комсомольские стройки или в армию, чтобы “из них сделали людей”. Никто не рвется к станку, к синхрофазотрону, в тайгу к геологам или на вертикаль к альпинистам. Максимум бунта – сжечь сочинения всего класса или объявить, что хочется замуж, чтобы нарожать побольше детишек.
Это – успокоившееся поколение, которое делает мелкие подвиги и мелкие пакости, ожидая планового свершения собственной судьбы согласно задумке родителей и ГОРОНО.
Но главным открытием фильма для нас стал учитель Илья Семенович Мельников в исполнении Вячеслава Тихонова. Сумасшедшее обаяние Тихонова и вечное сияние несравненного Штирлица каким-то образом заставляло всегда воспринимать Илью Семеновича как абсолютно положительного персонажа, кумира зрителей, учеников и молоденькой учительницы английского Натальи Сергеевны. Но мы вообще кого в фильме видим? Воевавшего человека, с боевыми наградами, который будучи весьма солидным по возрасту – живет с мамой. То есть старый холостяк, который тянет лямку в школе и ничегошеньки в этой жизни менять не хочет. Может быть, там призвание и любовь к детям? Нет – мы видим бесконечно уставшего человека, который говорит круглыми фразами о великой любви Шмидта и его супруги, о Герцене, революции и еще чем-то пламенном – но при этом КАК он себя ведет с коллегами? ЧТО он говорит матери несчастного ученика в исполнении обожаемой мною Любови Соколовой, которая эту несколькоминутную роль проводит так, что ты становишься невольным свидетелем постоянного, неутихающего горя матери, так и не узнавшей женского счастья и узнающей, каково быть матерью горе-сына. Как цинично он говорит ей, что не ноги сыну надо развивать, а память… Цинично это сказано, так гордо – как от барина холопке.
Как может благородный человек походя, просто так, из раздражения, оскорбить коллегу, учительницу начальных классов и сделать это при всем коллективе? А поведение с влюбленной в него пучконосной учительницей Светланой Михайловной? Да, стареющая, зажатая тетька, недостаточно красивая и утонченная, топорно кокетничает с тобой, в которого влюблена молодая девица и полшколы впридачу… Но можно же и помилосерднее как-то…
Нет, Илья Семенович не безусловно отрицательный персонаж, вон поэта класса Шестопалова отбил от моментального исключения и – уверена – отобьет на понедельниковом педсовете. Защитит и дотащит до выпускного экзамена. Но неприятные черты у этого человека есть…. Была, наверное, у него какая-то история – которая и сделала учителя таким. Может, была женщина, а может – и другие нюансы проживания и обучения историка в эпоху сталинско-бериевских социальных экспериментов. Ведь 1968 – это совсем рядом с черными марусями и ГУЛАГовскими вышками, а наука история – она ведь на переднем крае… Много раз приходилось Илье Семеновичу перековываться и менять тексты, произносимые на уроках, а если у человека при этом еще и разум работает, и совесть не выжжена. Впору стать желчным и циничным – но ведь и это не извинение хамству.
Бедная Светлана Михайловна, имевшая несчастье влюбиться в этого человека. Прошедшая то же горнило сталинской школы, так боящаяся малейших уклонений от указов, инструкций и общей генеральной линии партии. Носящая убожественные партийные костюмы и однообразный пучок на голове. Для нее почувствовать себя женщиной, пусть даже в форме получения стандартного училковского букета – это так дико, так нестандартно. Ответь Илья Семенович на ее чувства – она бы и не знала, что с этой любовью делать. А уж сочинение Нади Огарышевой, которая пишет о своем желании стать женой и матерью для нее – как переворот вселенной с ног на голову. Неужели кто-то может открыто говорить об “ЭТОМ” – и считать “ЭТО” – счастьем, если бедная Светлана Михайловна даже в сублимированном виде “эту грязь” не приемлет. Бедная женщина, чья юность пришлась на страшные военные годы… Выучившаяся на факультете невест, где и в мирное время с мужчинами было более, чем печально, и ставшая девушкой в годы, когда с фронта вернулись только 2% юношей, ее ровесников. Ее счастливая молодая соперница уводит у нее призрачное счастье, Илью Семеновича, и оставляет ее с тетрадками, презрением учеников и горькими слезами в подушку длинными вечерами.
А Наталья Сергеевна Горелова, учительница английского, который после войны повсеместно вытеснил немецкий. В школу пришла то ли от любви к учителю, то ли от желания всем поставить отметки. Бросила жениха на пороге ЗАГСА, жениха престижного и молодого, а теперь вот ухаживает за своим пожилым учителем, чувствуя, что у нее может получиться стать его женой. И ведь получится – кто перед такой красавицей с глазами с поволокой устоит?
Эх, не знает еще Наталья Сергеевна, какая жизнь ждет ее впереди. Как не стал ждать ее Илья Семенович, когда она остановилась поболтать со своими друзьями-ровесниками, так и не будет он ее ждать. Рано или поздно придется ей сменить круг друзей, заматереть-поправиться (а у пожилых мужей жены быстро выравниваются с ними внешне в возрасте), прожить самые расцветные бабские годы со старенькой свекровью, а потом – ловить ночами дыхание стареющего мужа. Спит или сердечко прихватило, может лекарство дать, или грелку положить к ногам… И работа, работа, работа… Педсоветы, выпускные, первые звонки, последние звонки… Пара декретов между делом, отдых с мужем в Пицунде или Анапе, торопливые встречи с лихими однокурсницами с иняза, хвастающимися фарцовскими шмотками и любовниками из хиппи. Интересно, как скоро она поймет, что слепила романтический образ своего учителя скорее из тех уроков, на которых она была, чем из реального человека, из плоти и крови: уставшего, закрывшегося от мира и от самого себя? Да и поймет ли…
А ученики 9 В? Кончилось время поэтов, и стихи Шестопала никому не нужны, скоро их будут слушать на кухнях, а не на площадях или больших концертных залах. Все, что ему остается, завидовать красавцу Батищеву и совершать мелкую пакость под высокопарным слоганом “Здесь покоится счастье 9 В”. Любит ли он свою музу Риту Черкасову в исполнении Ольги Остроумовой, или ему действительно важнее “состояние влюбленности для поэзии”? Трудно сказать, но “счастье – это когда тебя понимают” говорит скорее о том, что никакое состояние ему не интересно. А важна именно эта красотка, которая бросает томные взгляды на пижона Батищева и раздраженные – на него. И что предложить этой красотке ему – нечего, кроме стихов, поступка сомнительной смелости и переполоха учителей по его поводу.
Именно Шестопал будет антагонистом Батищева потом, в перестроечное время, когда один пойдет к Белому Дому махать флагом, а второй под это дело откроет какую-нибудь фирму и отбудет встречать достойную старость в горном швейцарском шалэ с исколотой ботоксом женой и отпрысками-выпускниками Сорбонн и Кембриджей.
Им всем пока нужно дожить до понедельника – и суровому учителю Илье Семеновичу, и красотке Наталье Сергеевне, и Светлане Михайловне, и 9 В. У них еще все впереди: и испытания, и счастье, подпертое матереющей державой, входящей в свой золотой век брежневского застоя. Каждый сможет еще вкусить своего, личного счастья – тем более, что как блаженны они, не знающие своего будущего.