Дорогая Елена Сергеевна и ее ученики

Я пару недель назад пересмотрела рязановский фильм “Дорогая Елена Сергеевна”, снятый в 1988 году и благополучно забытый современниками, помнящими Рязанова по его “Гаражу”, “Иронии судьбы” и “Карнавальной ночи”.

Этот фильм как-то померк рядом с “Маленькой Верой” и “Ассой”, считающимися портретами эпохи, а мне как раз кажется, что “Дорогая Елена Сергеевна” – фильм до сих пор актуальный и в чем-то пророческий, тогда как покажи нынешней молодежи “Ассу” или “Веру” – пожмут плечами, посмеются с безумных нарядов или причин нахождения в унылой зимней Ялте (чего туда ехать, если в Тайланд или Египет можно смотаться).

Для тех, кто фильм смотрел давно, напомню: к героине Нееловой, учительнице-математичке, приходит великолепная четверка учеников-старшеклассников. Повод – якобы день рождения. По ходу действия выясняется, что никаких особенных чувств к Елене Сергеевне у учеников не имеется, им просто нужно взять у нее ключ от сейфа, где хранятся контрольные по математике, и исправить работы, чтобы у каждого получилась правильная оценка в году и не портился аттестат. Все начинается вполне невинно, пока подростки не срываются с катушек, реагируя на непреклонность учительницы, а финал остается вообще открытым, потому что неясно, жива осталась Елена Сергеевна, или решила свести счеты с жизнью.

Пройдемся как всегда по годам и возрастам героев. На дворе 1988 год, Елене Сергеевне – около сорока лет, следовательно, учительница у нас – шестидесятница: палатки, байдарки, походы, “под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги”. Золотое время, расцвет империи – раны войны уже затянулись, репрессии остались позади, лысый Никита пообещал как раз аккурат к 80-му году построить коммунизм. Космос – наш, водородная бомба – наша, целина – наша. Живы и работают идеалы, у поколения Елены Сергеевны – еще не болеют фронтовики-родители (в 80-х у нее уже очень болеет мать-фронтовичка, отчего личная жизнь учительницы не удалась), еще есть вера в светлое будущее, еще стучат сердца надеждой на счастье.

К учительнице приходят десятиклассники, примерно 1972 года рождения, +-. Еще пионеры, еще комсомольцы, но уже не идейные, уже для “поступления и карьеры”. Уже хлебнувшие новой жизни, уже увидевшие разрушение идеалов, которое пришлось на самый тяжкий их возраст: период подросткового отрицания и бунтов.

Ребят четверо: Павлик в исполнении Дмитрия Марьянова (вроде как интеллигент, но так, на расслабоне, не понимает, чего хочет, куда его поступят мама с папой, талантов нет, одаренность – невнятная).

Девушка Павлика Лиля, уже продуманная, уже видящая два типа женщин – серых работяг, не отдохнувших ночью, ведущих недокормленных детей в сады и школы, а потом едущих на постылую работу; и блистающих, словно “букеты в целлофане” дам, устремляющихся в “комки” (коммерческие магазины, где можно было купить всякий жуткий блискучий ширпотреб пр-ва Польши и Турции, по крутизне восприятия сильно превосходивших нынешние бутики), “кооперативные рестораны” и прочие места особо шикарной жизни. Лиля поразила меня тем, что уже относится к своей девственности как к товару, причем ей не стыдно говорить об этом собственной училке.

Третьим в компании числится пролетарий Витек в исполнении Федора Дунаевского. В меру пьющий, в меру хулиганящий, но в меру и добрый, рукастый. Сын алкоголиков без внятного будущего, полностью проваливший контрольную.

Ну и четвертый, мозговой центр компании Володя (Андрей Тихомиров), у которого все давно схвачено, оплачено и прикуплено, великолепную четверку привел к училке с исключительно энтомологическими целям: ему как будущему дипломату крайне интересно увидеть плоды манипуляции людьми.

И вот эти четверо и одна – весь вечер на арене в кадре. Мы увидим развитие сюжета, где все начинается с банальной пробы подкупа – и закончится тяжелой драматической ситуацией, которая могла сработать только с шестидесятницей. И больше ни с кем.

Я смотрела фильм и ловила себя на мысли, что у меня вызывают сочувствие все персонажи, все без исключения, но не потому, что кто-то из них прав, а именно потому, что все они – искалечены, перемолоты своими идеалами, обречены на очень тяжелую и безрадостную жизнь (особенно с учетом того, что пишу я из 21 века и примерно понимаю, что ждет каждого из них). Тяжеловесные громоздкие идеалы Елены Сергеевны, которая разговаривает лозунгами и агитками, и становится похожей на человека только пару раз за фильм: когда она смотрит на танцующих ребят и когда ее ломают, отбирая ключ. В ней проглядывает живой человек, с живыми эмоциями, с живыми, некондовыми, нестандартными мыслями. Во всех остальных случаях, даже если она формально права, ее невыносимо неловко слушать. Она изъясняется как учебник по политэкономии, как конспект по марксистско-ленинской этике. Она не просто не успевает за временем, она вообще вся сформирована из заскорузлых, окаменевших цитат и ссылок, по ней видно, что она не думала, не рассуждала ни об одной идее, которые бросает ученикам в лицо с видом морализатора. Они вылетают из нее, подобно слежавшимся газетам из подписки “Правды”. И ведь кошмар в том, что она учитель, она могла бы достучаться до учеников, могла бы! У нее ведь получается командовать ими – они еще умеют слушаться и подчиняться, даже будучи распаленными собственной бравадой.

У ребят – у каждого будет своя Голгофа.

Павлик – получит свое никакущее образование, послоняется по жизни никем, устроится на работу каким-нибудь менеджером по продажам чего-нибудь кому-нибудь, пожирует в нулевые, получит кризисом по темечку и будет, скорей всего, наводнять сеть ностальгическими воспоминаниями об СССР, прославляя нынешнего рулевого и ругая прежнего.

Лиля – Лилю мне жальче всех. Для того, чтобы грамотно распорядиться своим телом в соответствие со своими планами, ей не хватает важных качеств, вернее, не так, у нее есть лишнее: сердце и совесть. В душе она девочка добрая и сострадательная. В сцене имитации изнасилования (а, как я говорила, эту сцену можно было провернуть исключительно с шестидесятницей, потому что если бы подобную сцену решились отыграть в моем присутствии, я бы села поудобнее, взяла бы яблоко и начала давать особенно ценные рекомендации, явно не способствующие возникновению подростковой эрекции, столь необходимой для собственно процесса) – так вот, в этой сцене Лиля повела себя как настоящая жертва, ей в голову не могло прийти, что ее друзья способны на такое даже в шутку. Она не оказалась способной подыграть – просто не поняв, что происходит. А это значит, она не цинична, не догадлива и не испорчена. Она просто отчаянно не хочет жить так, как ее мать и “те женщины из автобуса”, но еще не понимает, что нужно делать, для того, чтобы так не жить. Думаю, если у нее и получится стать женой “статусного человека”, то ее либо ждет вдовство, потому что редкий браток доживал до нулевых, либо – чуть позже ее все же обменяют на две по двадцать, потому что она постареет, расплывется и перестанет соответствовать своему мужу.

Однако, скорее всего, ничего у нее не получится. Помыкается, попытается пристроить себя, да и вернется к Павлику. Родит, расплывется – и услышит от своей дочери текст о том, что “жить как ты я не хочу и не буду”. И вот у дочки как раз может получиться: пристроить себя к какому-нибудь богатому туловищу в качестве содержанки. Мамина мечта реализуется в “деточке”.

Витька ждет одно: алкоголизм. Он уже вполне себе готов проспиртовать и без того проспиртованное. Чтобы Витек не спился, ему нужно дать стимул работать, работать много и хорошо, работать на себя. Реализации себя в то время – ждать не приходилось, так что, думаю, будущее Витька весьма прозрачно и печально.

Ну и Володенька. У Володеньки как раз в наше время все складывается прекрасно и даже лучше. Володенька явно либо в МИДе, либо бери выше, рулит в башнях. Все необходимые качества для прекрасного самоощущения в наше время у Володеньки имеются: он беспринципен, лжив, флюгерист, любит манипулировать людьми и совершенно лишен любой рефлексии. Очень ценный кадр для любой системы – поэтому вот за Володеньку я как раз совершенно спокойна. Такие нигде не пропадают.

Ну и наконец – посмотрев фильм, я задала себе вопрос: а что бы я делала на месте Елены Сергеевны? Я ж типа тоже педагог. И тут я поняла, что нашла бы выход. Мне было бы жаль ребят, скажу честно. И лично я бы рассадила эту компашку по разным углам и дала еще раз время решить контрольную. А потом – поменяла бы проваленные работы на те, которые они бы решили в моем присутствии за то же время. Причем я бы реально не помогала – но и не мешала. Я бы дала второй шанс – чтобы не придраться. Ты хотел попробовать еще раз? Вот тебе твой шанс. Я согласна пойти на должностное преступление ради твоего будущего – но ты будешь решать в моем присутствии, и честно, без булды. И если провалишь второй раз – ну селяви, тебе шанс был дан еще раз, у тебя не получилось.

Таким образом, я бы убила несколько зайцев. Вовочка бы оказался неправ в своей манипуляции, ситуацию бы было предложено решить неожиданным для него образом. У Витька бы появился шанс что-то сделать самому, попробовать исправить оценку самостоятельно, своим трудом. Ну и парочке Павлик-Лиля – был бы предоставлен шанс улучшить результаты. И знаете, что было бы в результате? Помимо того, что аттестаты реально были бы, возможно, спасены, у меня как у учителя бы появился действенный шанс что-то донести до этих ребятишек. Не просто заламывая руки констатировать, что “вы все конъюнктурное продуманное говно”, а реально попробовать заставить их задуматься, можно ли жить с той кашей в голове, которая у них варится. Нормально ли – торговать девственностью, придумывать планы выбивания ключей любой ценой, покупать-юлить-договариваться…

Достучаться можно, я со всей ответственностью заявляю: и единственным условием этого является неподкупность учителя. Ученик, который тебя не купил, – говорит с тобой на равных, даже если ты беднее его. У него просто нет никаких рычагов давления на тебя, ты – его учитель, а он – твой ученик, роли распределены и никоим образом не меняются.

Но увы – не Елене Сергеевне об этом знать. Ее несчастье состоит в том, что она усвоила прописные истины своей эпохи, но ни разу не задумывалась, как и почему они работают. Никто в этой ситуации не оказался гибким и снисходительным к друг другу. И если подростки редко сострадательны и гибки, то учитель же – мог поднапрячься… Хотя, впрочем… Тогда бы не было фильма и нам не было бы о чем думать.