Половое возбуждение Татьяны Лариной, или ознакомилась с опусом Минкина

Я ж танкист знатный, сижу себе в танке, бирюльки перебираю – и не в курсе, что знатный пушкиновед Александр Минкин, который по неведомой ноосфере причине работает не Юрием Лотманом и не Дмитрием Лихачевым, а трудится обозревателем в известной помойке под названием “Московский комсомолец” – прошелся по “Евгению Онегину” в многочастном опусе “Немой Онегин”, где модным нынче языком, которым любит изъяснятся любой “приближенный к иНператору” хоть генерал, вызывающий тюремного сидельца Навального на дуэль”, хоть сам министр культуры – разобрал роман в стихах с новой, незатасканной точки зрения.

Ну как незатасканной… В принципе уже выдвигались смелые предположения, что Евгений Онегин был знатный педофил и Татьяне Лариной было 13, Ольге – 12, поэтому шо Ленский, шо Онегин – по краешку ходили от мерзкой уголовки “растление несовершеннолетних”… Так что оборзеватель Минкин как бэ уже пришел на унавоженное поле, чтобы вырастить там свои личные трактовки и осмысления вечного пушкинского сюжета.

Для начала метну пару цитат, так сказать, чтобы ежели нашелся еще какой танкист, который, как и я, сидел в девственном неведении, – так шоб сразу ознакомился и проникся.

Похоже, это был первый забег в её жизни. Совершенно детренированная, вечно невыспавшаяся (предупреждать зари восход — значит, вставать затемно), целыми днями сидит сиднем; то мечтает, то читает, то у окна, то на балконе. Не удивительно, что она падает на скамью задыхаясь, «жаром пышет». Всклокоченная, потная, исцарапанная, еле дышит — именно такую в следующий миг увидит Онегин и скажет: м-да, учитесь властвовать собою.

А с чего она унеслась опрометью, как угорелая кошка? И как могли Лотман и Набоков (величайшие комментаторы «Онегина», люди чрезвычайно остроумные, ироничные) не заметить хулиганскую выходку Пушкина — смешной и несусветный кросс (это Минкин о побеге Татьяны из имения на скамейку, где ее нашел потом Онегин – И.А.)? Возможно, ширь, глубь и весомость их знаний не допустили легкомыслия.

Вернёмся на секунду к страстно влюблённой Тане:

Приподнялася грудь, ланиты
Мгновенным пламенем покрыты,
Дыханье замерло в устах,
И в слухе шум, и блеск в очах…

Разве непонятно, что с ней вдруг случилось? Это, простите, клиническая картина. Неужели надо приводить термин греческого происхождения, означающий кульминацию сладострастного возбуждения? Загляните в энциклопедический словарь: дыхание учащается, прерывается, лицо (ланиты) мгновенно краснеет, подскакивает давление (первый признак — шум в ушах). Всё ещё сомневаетесь: неужели написано про это? Вот предыдущая, XV строфа:

Погибнешь, милая; но прежде
Ты в ослепительной надежде
Блаженство тёмное зовёшь,
Ты негу жизни узнаёшь,
Ты пьёшь волшебный яд желаний,
Тебя преследуют мечты:
Везде воображаешь ты
Приюты счастливых свиданий;
Везде, везде перед тобой
Твой искуситель роковой.

Тёмное блаженство, нега жизни, яд желаний, воображаемые «счастливые свидания», девушка грезит наяву… Куда откровенней? Положим, Лотман (если увидел) мог промолчать из деликатности, но сладострастник и вуайерист Набоков молчать бы не стал — значит, не увидел. «Застывший блеск глаз»?! Да там пламя, «страшный блеск пожара среди тёмной ночи» (Толстой. Анна Каренина).

А вот и Евгений Онегин в глазах автора:

Что Евгений лицемер — для нас не новость, о том в первой же строфе сказано: ради наследства летит к умирающему дяде прикидываться любящим племянником. Но послушная слеза — это надо уметь. Тут описана скотина типа Анатоля Курагина (см. Л.Н.Толстой. Война и мир).

А про учебник мы сказали не напрасно. Речь именно о науке. В ней Евгений был гений (рифма Пушкина).

Но в чем он истинный был гений,
Что знал он тверже всех наук,
Что было для него измлада
И труд, и мука, и отрада,
Что занимало целый день
Его тоскующую лень, —
Была наука страсти нежной…

Бабник шляется где попало: актрисы, случайные попутчицы, массажистки — в соответствии с похабной поговоркой годится всё, что шевелится, даже жёны друзей. Онегина ничто не останавливало, никаких моральных преград он не знал.

В общем, примерно вы уже представляете, каков этот опус… Самое прикольное то, что новоявленный критик, прошедшись, так сказать, по героям, не остановился на достигнутом, и дальше понес околесицу о Пушкине, в особенности о его юношеском разврате, в кучу смешались старик Державин, новейшая постановка “Онегина”

(тут следует пояснить, что в данный момент вы созерцаете сцену Онегин-Ольга на балу у Лариных, где Онегин лапает Ольгу за аккордеон, символизирующий привезенные Ленским “учености плоды” из Геттингена. О постановке Минкин отзывается весьма лестно как о передовом прочтении, так сказать, романа в стихах)…

В той же куче оказались Керн и Волконская, цензор Пушкина Николай Первый, Борис Годунов, рассуждения, почему у Пушкина свобода – гибельная, почему главы Онегина публиковались с такими перерывами, рассуждения о том, почему “Онегин” – роман в стихах, а “Мертвые души” – поэма; там же нашлось место Толстому, версии, что Татьяна Ларина – внебрачная дочка Дмитрия, нагулянная мамашей от ГРАНДИСОНА ( всем забывшим объясню, что это литературный персонаж – И.А.), начитанности Минкина, пинкам в адрес “многоуважаемых” Лотмана и Набокова и совсем неуважаемой журналистке Морсовой, обозвавшей Минкина представителем пятой колонны, поливающей грязью “наше все”.

Искренне пытаясь разобраться в незаконченном труде обозревателя, растянутом на 17 частей, я поняла, что мне сильно слабо понять, что он хотел сказать и что доказать. Тем более, что читать стилек подворотен для меня, обезображенной обучением на каком-никаком, но филфаке – оказалось действительно непосильным трудом, и где-то с части третьей разбиралась в извивах мысли автора я сдерживая рвотные позывы.

А потом вдруг расслабилась и поняла, что ничего особенно удивительного не происходит. Вернее – происходит совершенно закономерное: профессионализм ушел, ушел с Лотманом, Ивановым, Лихачевым, Трауберг, Чуковским и многими другими… Профессионалам неоткуда больше браться – вернее, им никто не дает слова. Они сидят в своих институтах на нищенских окладах и в нашем мире все меньше остается людей, которые будут способны вообще понять то, что они могут сказать. Читателям больше не нужно знать о том, что письмо Татьяны Онегину – это письмо провинциальной барышни, поступившей сверхлегкомысленно, необдуманно, крайне неприлично. Что написав мужчине первой письмо с признанием в любви – она поступила еще страшнее, чем современная дурочка, посылающая пранкеру свои обнаженные фото. Если бы Онегин открыл тайну этого письма, ни Татьяна, ни Ольга – не вышли бы замуж, с семьей Лариных бы прервали общение как с упавшими на самое дно – и позабыть подобный ужас смогли бы лет эдак через двадцать.

Что письмо это – написано девушкой, плохо знавшей по-русски, что девушка эта – начиталась фривольных французских и моралистических английских романов и мыслила именно клише из этих романов, которые у нее смешались в дикую смесь, замешанную тем не менее, на русском темпераменте и русском же архетипическом материале… Что Онегин – вопреки всем своим разочарованиям в жизни и тотальной хандре – оказался способен на благородство и Татьяну не погубил… Нет-нет, все это совершенно не интересно; интересно – где там у запыхавшейся Татьяны, едва дышащей в корсете, половое возбуждение, и кого там сношал Онегин помимо проституток и жен друзей.

А самое печальное – что это пишет не прыщеватый выпускник филфака, которому не давали даже девочки из группы, настолько печальным оказался анамнез, а пожилой мужчина с вроде как именем в журналистике. И этому мужчине – не стыдно. Не стыдно выдвигать вышеизложенные версии, походя, выказывая “глубокое уважение” попенять Лотману и Набокову на узость зрения и скромные умолчания, не стыдно подписываться своим именем и отвечать за изложенное своей журналистской честью (ах, Бог мой, ну какая же я устаревшая тупица, сама хоть понимаю, что ищу у обозревателя “МК”).

И знаете, что самое дурацкое? Что отвечали Минкину – в таком ключе:

Как ведёт себя враг в чужой стране? С чего начинает любой завоеватель? С уничтожения памятников национальной культуры — традиций, религии, архитектуры, литературы и т.д. На что направлено варварство завоевателя? На вытравливание исторических и культурных корней народа, на истребление его достоинства и самосознания. Именно так, как ненавистник всего русского позиционирует себя журналист Минкин.

Это Наталья Морсова, журналистка, обрушившаяся на Минкина с критикой в еще одном новомодном стиле: “37 год, передовица Правды”.

Вот самое хреновое во всей этой ситуации то, что помимо культурной деградации общества происходит еще брезгливое молчание культуртрегеров по поводу всей той ахинеи, которую несут активные идиоты, потерявшие всякое представление о стыде. Все эти фоменковские и мулдашевские “открытия” стали популярны потому, что ученые просто молчат. Или им не дают говорить – закрывая просветительские передачи вроде “Очевидное-невероятное”. То же самое с литературой – сложные для восприятия произведения трактуются малограмотными и бойкими на язык неучами, но некому просто выступить с критикой этой белиберды и разъяснениями, в чем именно эти малограмотные трактовщики ошибаются. А может, для них просто нет площадок – потому что кому сейчас интересно читать о том, почему письмо Татьяны – могло считаться скандалом и был ли Ленский хорошим поэтом. Гораздо интереснее – подумать, где там у Татьяны признаки полового возбуждения и сколько женщин поимел Онегин… Все то же заглядывание под юбку.

Только раньше признаваться в таких пристрастиях было стыдно, а сейчас – это в некотором роде даже победа. Хорошо, что не дожили Александр Сергеевич, Дмитрий Сергеевич и Юрий Михайлович… Не знают, в кого превратились благодарные потомки.