Новые пляски на костях

Если вы имеете аккаунт хотя бы в какой-то из социальных сетей, вы не могли не замечать интересной штуки.

Люди сотнями и тысячами перепощивают жалостливые истории из серии “плакала вся маршрутка”. Бабушки, за которых платят в очереди, подобранные в холодных подъездах котики, девушки с колясками, вслед которым кричат “шалава”, а она усыновила брошенного в мусорнике младенца. Да что говорить – человек, хотя бы немного обитающий в сети, встречает эти истории на каждом шагу.

Но я заметила и другое – подобная сентиментальность, особенно у женщин, означает еще и совершенно потрясающую воображение жестокость. От обладательниц профилей, украшенных беленькими котятками и цветочками на лугах, сдобренных всеми этими жалостливыми историями про бедных бабушек и цветы от Маяковского, порой слышишь такое, что потом сутками не можешь натянуть ни на какую голову.

Недавно вот случилась в Харькове трагедия: рухнул самолет с курсантами-летчиками, погибли молодые парни. В семьи пришло страшное горе. В основном народ шлет соболезнования, тем более отрадно, что русские люди тоже не остались в стороне – я читала десятки постов и статей с выражением скорби по поводу случившегося. Но имеется и другой тип реакций: восторженные пляски на костях, выкрики про карму, так и надо, даже радость и пожелания, чтобы еще что-нибудь рухнуло и погибли “нацисты”.

Знаете, я еще могу как-то головой понять дончан и луганчан, которые, возможно, такое напишут – люди живут в условиях жесточайшего посттравматического расстройства, их жизнь и поныне тяжела и в экономическом, и в психологическом плане (хотя к чести всех моих знакомых – я не увидела ни одного поста подобного содержания), они до сих пор шкурой своей, каждой клеточкой тела помнят, что такое бомбежки и обстрелы. Но повторюсь – никто из моих знакомых луганчан или дончан ни словом не обмолвился о “так и надо”.

Кто-то грустно написал, что, наверное, Господь не дал этим будущим летчикам выполнить преступный приказ и взять на руки настоящую кровь; кто-то вспомнил, что в этом самолете разбился сын летчика, погибшего в сбитом над Луганским аэропортом военном самолете, – и искренне посочувствовал женщине, потерявшей с разницей в несколько лет мужа и сына.

Но все это моя лента… А вот лента моего кореша-журналиста – поражает другими постами. Он выразил соболезнование по поводу гибели курсантов – и понеслось. Самое нейтральное – это про “карму”, все остальное – оказалось слишком даже для моих глаз, привыкших ко всякому. Курсантов сравнивали с фашистскими летчиками, с нелюдями, нерусью (новое выученное мной слово наряду с вырусью), бандеровцами и сжигавшими в Одессе людей в Доме Профсоюзов.

При всей моей несимпатии к нынешнему украинскому модусу вивенди – я все же понимаю, что существует некая черта, за которую нельзя переходить. Эта черта – отношение к мертвым, даже если это враги. Я бесчисленное количество раз рассказывала то, что потрясало меня с самого детства, когда я впервые услышала эти рассказы от бабушки. То, что когда их деревню освободили советские войска, бабы взяли с собой подростков и детей и пошли хоронить солдат. Всех солдат – и фашистов, и своих. Грузили трупы на телеги, собирая их с улиц, копали в полях рвы, стаскивали туда тела… Именно с этих похорон у крестной бабушки выпадение матки – от непосильной страшной тяжести таскаемых на себе телег (лошадей перебили), с этих похорон и бабушкины проблемы со здоровьем – когда она, будучи подростком возраста моей дочери, закапывала лопатой солдат – не обращая внимание, звезда у них на форме или свастика. Потому что – есть черта, за которую нельзя переходить, есть вещи, которые невозможно делать нравственно вменяемому человеку.

Прошло много лет, но пока я не стала осознанно православным человеком, пока не родила ребенка и не пережила пару столкновений с ожиданием смертельного диагноза, я до конца не понимала – что означает подобная нравственная вменяемость. Нет, я ни коим образом не сравниваю себя с этими женщинами – я просто объясняю, что приблизилась к пониманию причин их поступков только пережив некие события в жизни, которые сняли с души корку равнодушия и безразличия, которая неизбежно покрывает человека, живущего в мирное время, в довольствии и безопасности.

Эти женщины – пусть живя в атеистической стране, сохранили в душе христианское отношение к человеку: разделяй грех и грешника. Смерть, этот великий уравнитель, который придет ко всем нам без исключения – и есть этот финальный водораздел, разделяющий грешника и его грехи. Душа с бременем сотворенного в жизни – идет к Господу на суд, а оставшееся тело – всего лишь прах, который должен вернуться к праху. И этот последний долг – должен быть отдан человеку невзирая ни на что, потому что судить его имеет право только Господь. Даже языческий мир знал этот закон последнего долга. Помните суть трагедии “Антигона”? Антигона невзирая на смертельную опасность желала похоронить тело казненного брата, бросая Креонту, что хоронить мертвых – это часть неписанных, но данных богами законов. Задолго до Христа – людям был известен этот извечный нравственный закон: отдай телу последний долг живого. Похорони человека как человека, не оставляй его валяться падалью, поедаемой псами.

Возвращаясь к бабушкиным односельчанкам – скажу, что у них как ни у кого было моральное право устроить на костях пир. Но они не стали этого делать. Как не стали радоваться и ликовать женщины, стоявшие на улицах городов, по которым вели пленных немцев. Они протягивали врагам хлеб – по сути разделяя этот хлеб между своими голодными детьми и своими врагами. Я читала воспоминания пленных японцев, которые были поражены тем, что их жалели и лагерные врачи, леча их наравне со всеми, и женщины, подкармливавшие голодных пленных, бросая за колючку то хлеб, то картошку, то лук от цинги.

Вы знаете – это ведь беспримерный моральный подвиг, протянуть врагу, убийце твоих сограждан, кусок хлеба. Найти в себе силы пожалеть его.

От наших современников не требуется таких высот – тот, кто не страдал в своей жизни, вряд ли будет способен дойти до высшего подражания Христу: “Боже, прости им, ибо не ведают, что творят”. Но просто смолчать – не трудно же? Хотя бы оставить мертвецам самим погребать своих мертвецов – и не произнести ни слова.

Но нет. Сидя в теплых квартирах со всеми удобствами, сытые, довольные собой, эти люди вслух, под своими фотографиями, неанонимно – извергают из себя слова радости по поводу гибели людей. По сути – расписываясь в том, что они жестоки и немилосердны, хотя и способны прослезиться над историей “нищей бабушки с картошечкой на кассе”. Тем более способны – что и бабушке-то помогать не надо, просто перепостить историю, чтобы и другие поплакали.

Кстати, по ходу вот вам и ответ – почему все эти сентиментальные истории настолько популярны. Потому что люди стали жестокими, заскорузли в самодовольстве и тепле, потеряли способность к сочувствию.

В военных воспоминаниях немецких солдат имеется одна история о Мадонне, плакавшей над полем брани. Солдаты отдыхали после боя, была лунная ночь, и вдруг в окопах с обеих сторон услышали женский плач. Душераздирающий плач, настолько жалобный, что с обеих сторон солдаты высунулись, не опасаясь, что их подстрелят. По полю шла женщина в покрывале и оплакивала мертвых воинов. Она так убивалась над ними, так жалобно рыдала, что у солдат сердце остановилось. И вдруг над полем пронесся крик: “Мадонна, это Дева Мария!” Советские солдаты тоже Ее увидели – потом, когда в наше время встречались немцы и русские, воевавшие во Второй Мировой (а такие встречи были, если кто не знает, пока были живы ветераны), журналист, освещавший эту встречу, и записал эту историю, когда два старика, сидевшие тогда в тех самых окопах, поделились этим воспоминанием, обнаружив, что действительно видели одно и то же. Дева Мария оплакивала всех – и немцев, и русских, потому что все мы по сути Ее дети, все по сути достойны жалости… И те, кто сражается за правое дело, защищая свою землю – и те, кто пришли на нее как враги. Первые – спасают свою душу, кладя за други жизнь, а вот вторые – губят ее, беря на себя страшный грех человекоубийства. Мы, люди, не святые, вряд ли способны на жалость к ним – но приблизившийся к Богу, который есть Любовь, постигают всю суть прощения врага. Опустивший топор святой Серафим Саровский, – и есть иллюстрация к этому примеру.

Повторяю – мы простые люди, грешные и жестокосердные. Наверное, нам и не нужно прощать – не знаю, как кто, а у меня с чувствами прощения туговато. Но можно хотя бы молчать. Не высказывать вслух свою радость по поводу чьей-то смерти. Даже не соболезновать, если эти слова кажутся лицемерными.

Молчание – единственный, как мне кажется, достойный вид реакции, если погиб твой враг. А эти курсанты – даже не успели стать чьими-то врагами. Может, Господь и вправду не дал им взять на руки чужую кровь – только Ему ведомо. Но исходиться радостью? Что тогда отличает всех радующихся от ликующих по поводу “одесских шашлычков” или “сидящих по подвалам ублюдков”?