Диво балетнаго бамонда, или о боярыне Томпсон

Дернуло же меня пойти по следам ваших запросов и ознакомиться с дамой, которая периодически мелькала на страницах нашей одежной хроники. Спасибо, граждане бояре, удружили, сделали мой вечер.

А и садитесь рядком, граждане завистнеги, смерды и холопы, начнем, лузгая семачки, глядеть на красивую жизнь.

В некотором царстве, в предалеком государстве под названием Советский Союз, в 1975 году от рождества Христова, родилась на свет девица, нареченная папенькой с маменькой Яковлевыми Ольгою. И царил в том государстве жуткий зверь под названием Застой. И тут диво дивное – чудо чудное, сама Ольга сказывает, что в том Застое у ней бабка с дедом не абы где жили, а в самом Гномьем Королевстве, по-иностранному Швейцарии. И те дед с бабкой прям в тот Застой нашей девице почтовыми голубями цельные посылки с заморскими нарядами слали! Вот ведь какая девица была, непростая – и тут в нашей сказке, дорогие мои завистнеги и смерды, вырисовывается первая загадка. Кто же были славные бояре, родители нашей девицы, что у них в том Застое мамка с тятькой в Гномьем Королевстве проживали и свободно чадушкам дары присылали?

А вторая моя загадка будет такая.

Опустите глазки долу, милые мои смердушки, и очи ваши обратите на белы ноженьки девицы.

Как вам? Хороши ноженьки? Ну тогда я вам еще одни ноженьки покажу, плясуньи Оностосеи, что многие лета отплясывала, царей да бояр развлекала мудреными танцами, в самой Хранции удуманными, под названием балетЪ! Те плясуньи заморскими плясками с самого титешного возраста заняты, оттого белы ноженьки у них зело чудесато глядятся. Вот и наша Оленька баит, мол, как в рубашонке неподпоясанная еще ходила – была сразу отдана в обучение хранцузским пляскам, но вот чудо-чудное: белы ноженьки нашей Оленьки совсем не закостенели от башмачков с древяными стаканами, что все плясуньи носить должны и на них фигуры всякие вертеть. Видать, из Гномьего королевства ей и зелье присылали могучее и чудодейственное. Ну или мы, завистливые смерды, иное можем удумать, пока нас не высекли…

А мой смердяной ум еще и другое подкинул…

Сказывают, что те плясуньи как руки не так скрутят, али прыгнут не на хранцузский манер, так их мастера-наставнички сразу батогами-то и прибивают на месте. Оттого к совершенному году у них руки с ногами прям сразу в нужный узел рраз – и встали. Как у деревянной куклы буратины… А туточки на парсуне – наша Оленька навроде и плясовую завела, а руки у ней – как у кузнеца апосля того, как он у всей княжеской конницы подковы сменит. Ох, боюсь, хранцузским мастерам за такое не батоги, а дубину бы доставать пристало.

Ну океюшки, всхмуритесь вы, мои любые завистнеги, то такое – у девки и коса длинная, и язык не короче могет быть. Да и вовсе не плясунья она, как сказывается в глянцевых лубках, а цельный искусствовед из-за самого моря-окияна, и обучалась не каким-то пьяненьким дьячком, а в цельном Стэнфорде! Вот возьмем лубок “Гламур” и сами почитаем, что наша Оленька бает:

У мамы была замечательная портниха.­ Она жила в Медведково, в обычном блочном доме, но ее квартира была похожа на сказочное царство. Метры шифона и крепдешина, бисер, блестки, жемчуг. Я своими глазами видела, как всякие твиды превращаются в платья и другие наряды.

Ась? “Всякие твиды”? Мы ведь не ослышались? Правильно же за боярыней записали? Правильно. А мы хоть и смерды с вами, однако ж знаем, как умеют гутарить работники, кои в своем деле мастера. Вот лекарь не скажет: “Всякие бациллы вызывают болезни”, а кузнец – что “из всяких железок куются подковы и мечи”. Всяк мастер по-своему говорит, наособицу. По тому, как говорит – и узнается дока. А тут – “всякие твиды”… Да еще платья…

Однако ж пришло время и дальше наш сказ вести. Откель у нашей Оленьки появился заморский сокол из важной семьи Томпсонов – гламурные лубки молчат. Сказывают, что батенька сокола выкупил большую мастерскую домишек-телег под мудреным названием “трейлер”, в коих местная беднота жить полюбила, да и стал богат. У сокола есть сестрица, дюже премудрая, вот она соколу и отваливает денежку немалую, чтобы он в дела управления батенькиным дело не влезал, а был занят другими делами – красивых девок запечатлевать на лубки, да детишек Оленьке делать. Шестеро у них по лавкам, ага.

Но полноте нам языками-то молоть, пора и глазам труд дать – на лубки любоваться, завистью исходить, смердство собственное осознавать.

Во всех лубках сказано, что стиль у палат – старорусский. Да вы и сами знаете, сколько по избам да дворянским усадьбам таких парсун – прям видимо-невидимо, как мухоморов по лесам. Меж парсунами Спас висит, прямо над дверью; в красном углу, видать, места не хватило, так хозяйка над дверью место нашла, кажись, подкова все время падала да по лбу хозяев и побивала. Детишечки палаты вот украшают как могут – а то ведь древний исконно русский зверь лиаперд, из коего седалища под хозяйские афедроны сотворены, так и радует взор любителей старины и уюта.

Все в этих палатах к месту – и иконостас над печкой камином, а середь икон – хозяйкина парсуна в богатой раме; да и камин тот не камин, а склад рам для парсун. И китайские вазы, и голландская плитка, и греческая головка Афродиты, и тарелки-гжель, и потертый персидский ковер, и мебель Людовик 14, перетянутая этническими холстинами – вот как все покрошено в один котел, так там и бурлит-варится, нам, дуракам, показывает, как палаты должны глядеться в старорусском стиле.

Снова-здорово – зверь лиаперд из брянских лесов, кресло хранцузского короля Людовика, лежанка с богатой бахромой. Самовар с телевизором, светильник красный, светильник литой, люстра хрустальная со свечами, стулья двух видов… Да в любом месте древней Руси такого навалом – любые коробейники принесут.

Тут прямо со стульями богато – Киса Воробьянинов бы с ума сошел от завидков. Мне особливо прозрачные стулья нравятся, которые у окна за самоваром скрыты. Да и со светильниками тоже небедно. Хошь – люстру хрустальную жги, хошь – торшер, хошь – голубые в сеть втыкай, а хошь – за книгами на столике самовар двигай и тоже зажигай, шоб горело.

Вот какие палаты занятные. Говорят, хотели их продать за цельных пять миллионов зеленых денег, да не нашлось ценителей такой красоты, пришлось скидку делать. Немного, видать, ценителей-то, сплошь смерды да замшелые тупицы, которые не знают ничего про Древнюю Русь.

Да полноте, однако же, что мы все о палатах да о палатах, пора и самой боярыне позавидовать. Нарядам нарядным да душегреям богатым.

Вот на барыне халат рытого бархату, да кушак горохами веселыми разрисованный. К халату дорожка вязанная пришита – чтоб халат веселей топорщился и колом стоял.

А вот взяли парчу да и пошили наряд бабы на чайнике, мехом воротник оторочен – чтоб не дуло на балах и гланды не простужались

А вот наша барыня ситчику Ивановского прикупили да платье из него и пошили. То, что колготы ногам придают вид разбитого проказой – так то не беда, главное – жабо правильного цвета под газовый платок поддеть, отвлечь недоуменные взоры.

Ох и богатая мануфактура у боярыни! Все сама, все своей буйной головушкой! А вазы-то вазы! А жабо с бусами да воланами, рантами по кофте да клеткой по юбке! Ну чуток вылезут глаза – так то от красоты!

А тут еще боярыня говаривала, что придерживается консервативного стиля в детской одежде. Ну так вот вам консервативный стиль – любуйтесь. А я пока буду думу-думать, что же тогда у боярыне не-консервативный стиль.

Вот привалили вам бусы с сережками, здоровенные, шо тот тувалет хрустальный, купцом старшей дочери привезенный. Сидите вы и думаете: как же такое богатство выгулять и чтоб все от зависти легкие выхаркали? Вот вам Ольга подсказку соорудила: достаньте из сундуков самый яркий и геометрически сложный наряд – и прицепите сверху свои каменья. Все близлежащие сирые и убогие повалятся в кому, кликуши будут кликать, припадочные – припадут, паралитики восстанут, слепые прозреют. Вам – честь с почетом, гостям – потеха.

Но как же быть, ежели вас позвали на маскарад? Проще простого – пока все маскируют лица, замаскируйте сиськи и вас никто не узнает под маской!

Ударим древнерусским стилем по буржуинскому Аскотту! Глупые англицкие боярыни надели шляпки и костюмы в тон? У русской душою Ольги имеется в закромах зелье победы! Банная шапка, от деда оставшаяся, цветастый халат, бабкой завещанный, сверху халат заезжего бая из казахских степей, башмаки кеды, торба клатч. Вот и готова боярыня на потеху заморскую идти, кони дохнут от восторга, Аскотт сорван – некому скакать.

Вот зазря боярыня цветочки-то на место не приделала, у ней уж богатый опыт по маскарадам ходить и вместо лица перси наливные маскировать.

Как-то баила боярыня, шо дюж уважает крой по косой. Вот обманули беднягу злые тати – не раскрыли тайны, что крой по косой – это не когда у закройщика с глазами беда.

Вот об этом образе даже заморский лубок Татлер гутарил – мол, дескать, тонкий вкус у Ольги Томпсон, уходящий в глубину русской истории. Ну оно да, в каждой дворянской усадьбе такие жабо к обеду надевали. А уж крестьяне как кружев наплетут – так давай сразу их между собой кулемать, чтобы на сарафан прицепить. Все так и ходили – даже Ольга Томпсон это подтверждает.

Ейный муж тоже не отстает – вот у жены имеется древний русский наряд пончо, отороченный песцами, так у мужа имеется шапка-пирожок, все бояре в древнерусском политбюро так ходили, главное – цвет пирожка чтобы с галстуком не диссонировал.

А теперь, дорогие мои, настал час достать из нашей шкатулочки главный секрет. Что у нас бывает, если наша боярыня выходит из образа?

Получается вот такой пирог ни с чем.

Я как села писать свой сказ, почитала-поглядела о ней, да и поняла, что Ольга – это такая лебедь белая (из нашей классификации женщин), балетные и цирковые таких называют “пи…да на цыпочках”. Слушаешь ее, смотришь на нее – вроде ж благородное благородство, кокошники-сарафаны-хруст французской булки. Плавные жесты и разговоры про “духовность русской женщины” на беглом, но не слишком цветистом английском или до зубовного скрежета скучном русском. Все кондово-правильно, нудно до сведения скул и не за что зацепиться.

Но потом понимаешь, что когда-то девочка “в 12 лет купила кружевные митенки как у Мадонны и юбку-клеш в пол” и никто ей не сказал: “Оленька, не позорься”. Кто-то злой или равнодушный (а может, и слепо любящий) восхитился и изумился – и девочка поверила, что у нее хороший вкус.

А потом удачное замужество – и вот о тебе уже пишут самые знаменитые журналы – в исключительно комплиментарном ключе. И никто (кроме завистников и смердов, разумеется) на замечает, что ежели Оленька старательно, с дотошностью кондовой отличницы, копирует чужую эклектику, то у нее получается идиотизм на палочке, а когда ей надоедает копирование и она решает одеться просто – на выходе получается такая скучища, что тоже не за что зацепиться. Ну ок, надела ты леопардовый принт под черное платье в горошек. И что? Или взяла красивое голубое платье и подпоясала его белой ленточкой под грудь, испортив силуэт. И что дальше? Платье стало интереснее? Оно стало лучше сидеть на фигуре? Нет, его просто испортили – и все. Надела ты костюм в пайетках с чалмой – и что? Да ничего! Все равно осталось скучной и ничем не выдающейся имитаторшей. Как твои “уникальные гобелены” имитировали ивановские ситцы, так и ты сама имитируешь-имитируешь, а толку никакого. Эклектика, которая настоящая, – это уровень модного снайпера, когда из чего-то совершенно вроде не сочетающегося, но соединенного вопреки – возникает шедевр. Над эклектикой в Ольгином исполнении хоть посмеяться можно, настолько все это убожественно смотрится, а над “обычными нарядами” – ни посмеяться, ни восхититься. Пожать плечами да и дальше листать.

Пирог ни с чем.

Впрочем, я сбилась с ранее взятого тона. Прощенья просим, дорогие смерды и примкнувшие к нам недоценители древнерусского.

Вот сижу я у своего окошечка, простая недорусская баба, и все думаю – ну где же, где же они, светочи стиля? Куда бежать грамоте модной учиться? На кого равняться? Куда ни брось взор – везде то благородные дворяне в тиарах на балах у всяких ювелиров пляшут, то полюбовницы да женки чиновных да лихих людей шелками да бархатами похваляются, да стоят они как дом, а красоты в них – как у корыта.

И всяк себя таким чудом чудным, дивом дивным обсказывает, что самим нам остается только в ничтожество впасть – да из него и не вылазить. Все одно что б мы ни сказанули из сей ямы – одно завистью да смердячеством объяснится. Ну кому как – а мне и так сойдет. Лишь бы глянцевые лубки нам свежие новости с балов носили – веселиться не мешали.

Тут и сказке моей конец