ЛУГАНСК
встретил нас нечеловеческой жарой — после прохладного дрезденского и московского лета попасть в тридцативосьмиградусную жару было сильно. Посильнее «Фауста» Гете. Плавящийся под ногами асфальт, не колышимый ни малейшим ветерком зной, ровная как стол, степь вокруг — давно забытые реалии покинутой родины.
Нас встретил наш старинный и очень любимый друг и кум, повез по городу — осмотреться после пятилетнего отсутствия.
Что можем сказать… многие места просто не узнали. Запомненные доотъездные улицы и дома оказались измененными новостройками, рекламными щитами, летними площадками и невесть откуда взявшимися клумбами. В общем и целом город узнавался, как узнается в женщине знакомая когда-то тебе девочка — с трудом и некоторой печалью о том, что время идет, все меняется и ты в том числе.
Трудно сказать, что мы чувствовали: вроде бы с одной стороны город стал ярче выглядеть, с другой… контрастность между богатством и бедностью, ухоженностью и заброшенностью была столь разительна, что мы не удержались и просто сделали несколько снимков. В них — весь Луганск.
Знакомая улица
И только теперь стало ясно, какими глазами смотрели на город те многочисленные иностранцы, которые приезжали сюда и которых водила я по местным достопримечательностям. Теперь я очень хорошо понимаю слова швейцарского математика, серьезно спрашивавшего меня о том, не оставлен ли город вечным памятником фашистским бомбежкам. Я очень хорошо понимаю взгляды гостей, которые приходили к нам в дом. Тогда я ничего не понимала, понимание пришло сейчас, когда на город смотришь взглядом, пять лет смотревшим на Европу. Впрочем, слова тут лишние, фотографии сами скажут обо всем.
В юности, когда я была веселой и язвительной филологичкой, я иногда думала о том, как смешно приехать куда-нибудь в захолустье и повеселиться, глядя на местных жителей. Теперь, когда жизнь рассказала мне, насколько постыдно так делать, я еще раз вспомнила, какой жестокой идиоткой была на самом деле. Да, небольшая прогулка по городу осталась незабываемой именно потому, что каждый шаг — который, кстати сказать, давался действительно очень трудно, потому что во-первых, я приехала в модном в Европе сарафане по землю, совершенно запамятовав, насколько пыльные в городе дороги, во-вторых, к сарафану прилагались босоножки на танкетке, которые моментально сделали ходьбу по пересеченной местности болезненной для связок.
А в-третьих, мы просто забыли, что такое эти дороги, эти дворы, эти люди, зажатые, окаменевшие, даже если идут прогулочным шагом по главной улице города, нарядные и вроде бы веселые. Пластика тех, кто не живет, а выживает. И уже не смешно, уже стыдно за свои тогдашние мысли, за свою расслабленность, за свои европейские, купленные хоть и на распродажах, но изначально дорогие вещи, за свою отпускную веселость и незадумчивость о завтрашнем дне. И ты вроде бы понимаешь, что стыдиться нечего, что людям, проходящим перед тобой, сейчас хорошо — они отдыхают, расслабившись насколько можно. Но твоя щитовидка, скребущаяся с того момента, как ты вышла из самолета, и напоминающая тебе, что уровень радиации в этой местности выше уровня ее переносимости, говорит о том, что в воздухе слишком много грязи. Твоя кожа, через два часа после прибытия покрывающаяся нарывами и фурункулами, вопит, чтобы ты убиралась вон, потому что организм начал работать в режиме опасности. Твой ребенок, ни разу не бывавший в месте, где он был зачат, уже через час плачет, снимая сандалик с ножки, на которой уже образовалась под носочком мокнущая язвочка и ты лихорадочно роешься в аптечке, уложенной в два пакета и предусмотрительно взятой с собой, ища мазь от нарывов. И уже зудит кожа рук — а ты точно знаешь, что вся вода, используемая тобой — артезианская и отфильтрованная.
И понимая, что с тобой происходит реакция на окружающую тебя экологию, еще больнее сердцу — когда ты понимаешь, что встреченные тобой ровесники выглядят старше тебя не потому, что ты прекрасно сохраняешься, а потому, что живут они в ситуации, где экологическая катастрофа стала повседневным делом. И живи ты в этих условиях, ты бы тоже была точно такой же.
Да, мы встретились с нашими бабушками и с давними друзьями нашей семьи, бабушки увидели правнучку, нас, а ведь их возраст — это возраст, когда каждый день может стать последним. И это просто прекрасно, но сейчас, когда я пишу эти строки, я понимаю, что визит в родной город стал визитом не просто в прошлое, а в место, куда по большому счету не нужно было бы возвращаться. Потому что кроме радости встречи этот визит принес тупую, прессующую боль. И только наш друг, крестный нашей дочки, и его замечательная жена помогали нам справляться с то и дело накатывающей депрессией. Если бы не они, совсем бы нам было туго. Два с половиной дня — именно столько мы провели в Луганске. Этого хватило, чтобы сделать главное — навестить бабушек, встретить старинных друзей семьи, найти — притом совершенно неожиданно — потерявшегося в течение пяти лет нашего отсутствия еще одного друга, мистически материализовавшегося перед нами, когда мы внезапно решили пройтись пешком от одной бабушки к другой.
А потом сесть на самолет и полететь обратно в Москву.
Что могу сказать в общем и целом.
Город вырос и стал другим. Мода обуславливается непреходящей жарой, хотя смотреть на разгуливающих практически в белье мужчин и женщин диковато. Отдельный памятник надо ставить дамам, разгуливающим по улицам на высоченных шпильках. Я как пострадавшая от этих же улиц ответственно заявляю: они каждый день совершают практически невозможное. Более того, их ноги вдобавок еще выглядят чистыми, я же драила их все время и все равно была похожа на крестьянку, с весны до осени разгуливающую босиком — настолько сразу же ступни стали пыльными и грязными. Мода Луганска — это какая-то отдельно существующая мода, развивающаяся скорее перпендикулярно тому, что происходит в Европе. Во всяком случае актуальных платформ с высокими каблуками, макси-сарафанов и ярких хипповых аксессуаров я не видела. А вот прозрачные блестящие короткие вещи, стразы и пайетки даже на мужских футболках, каблуки-гвоздики и босоножки из тонких ремешков как раз были в ходу. Удивило отсутствие дресс-кода в казалось бы серьезных юридических конторах. Удивил супермаркет золота и отсутствие асфальтированных дорог и освещения в элитном поселке, где проживали потенциальные клиенты этого супермаркета, удивило огромное количество дорогих машин, ездящих по убитым дорогам, где аттракционом кошмаров являются трамвайные пути; удивили способы, которые применяются, чтобы тебя надуть, а ты, привыкший к проживанию в правовом государстве, где даже надувательство происходит сквозь прорехи в законодательстве и никак иначе, можешь только выслушивать друга, который, как малому дитю, объясняет, куда надо смотреть, чтобы понять, что тебя вот сейчас нагло надули. Удивляют истории ведения местного бизнеса и политических игр, поражает борд, глядя на который ты думаешь, что какой-то богатый колдун решил себя отрекламировать, а на деле оказывается, что вот это реклама кандидата в президенты Украины и таких бордов на каждом углу — по паре штук.
И ты уже устаешь удивляться и принимаешь свою невписываемость как аксиому — опуская руки и надеясь, что твой отъезд прекратит все это само собой.
И вот уже аэропорт с милыми подробностями туалета:
и
и мимолетное приключение, когда нас снимают с самолета как матерых террористов и отводят прямо по летному полю в сторонку, чтобы выяснить, как мы пробрались на борт и с какими целями. И лишь потом, после несколькоминутного стояния под адским солнцем, выясняется, что нам просто забыли поставить печать о прохождении контроля и потому мы и оказались группой террористов, младшему и самому опасному из которых 4 с половиной года. К некоторому разочарованию почтеннейших пассажиров, приготовившихся к спектаклю, нас отпускают и мы торопливо занимаем места в самолете, где все же нет плавящего мартеновским жаром солнца и облегченно вздыхаем: все, летим.
И нам снова везет: наш самолет, обогнувший большой грозовой фронт, приземляется во Внуково еще до того, как сама гроза начинается. Что испытали остальные самолеты, приземлявшиеся на четверть часа позже, представить себе сложно, потому что гроза была действительно серьезной. Причем удивила парность событий: в Луганске жара сменилась ураганом буквально за полчаса, сильнейшая гроза привела к тому, что в поселке, где мы жили у друга, выключили свет. Прилетев в Москву на следующий день, мы испытали то же самое — сильнейшая гроза повредила что-то и мы снова прилетели в поселок в друзьям, где снова несколько часов сидели без света.
А на следующий день, едва соберя багаж, мы отправились дальше.