Посттравмат – просто о сложном

Мне недавно пришлось рассказывать одному очень дорогому для меня человеку, что такое посттравматическое расстройство и чем оно опасно. Я сразу скажу – я не психолог, поэтому не нужно воспринимать этот пост как профессиональный, просто мне приходилось иметь с этим дело несколько раз в жизни – и я попытаюсь объяснить, что это такое и как с этим всем быть. Может, кому-то еще пригодится.

Посттравматическое расстройство перестало быть термином из области ведения узкоспециализированных психологов, о нем, кажется, знают все. Для нас, хоть нынешних, хоть бывших жителей Донбасса, происходящее все же является ситуацией 2.0, мы уже видели, что война делает с людьми, мы уже знаем, что может произойти с человеком, ставшим свидетелем чудовищных событий, и мы даже знаем, что может произойти дальше.

Первое мое столкновение с человеком, перекореженным войной, пришлось на 14-й год, со мной вышел на контакт мой бывший студент, которому нужно было помочь информацией, и мы встретились в Скайпе. Я Сашу помню младшекурсником, безбашенным клоуном, который вечно веселил всех окружающих, а меня так доводил до икоты от смеха своими переводческими перлами – а в Скайпе я увидела какое-то совершенно другое лицо, общее впечатление от которого можно передать только вот этой фотографией

Мой знакомый говорит, что потом дед стал выглядеть лучше, но все равно его лицо больше никогда не походило на фото ДО и речь тут не о возрасте.

Но я вернусь к своему разговору с бывшим студентом. Саша поговорил со мной о деле, я описала все возможные опции, которые у него имелись в качестве решения, ну и мы разговорились о жизни. Очень монотонным безобертоновым голосом Саша рассказал, как находился на территории, где велись боевые действия, что он видел, что он пережил… С интонациями, которые мы бы использовали для описания попытки ну не знаю… борьбы с затором труб или ремонта отвалившейся доски, Саша рассказывал, как взрывом разворотило живот его соседа и как он все пытался положить кишечник на место, “а он такой скользкий, Ира, и весь в песке”… Меня потрясла эта совершенно бытовая интонация при описании совершенно адских подробностей – и после нашего разговора я пошла хоть что-то почитать об этом.

Собственно, посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) – это расстройство психики людей, ставших либо жертвами, либо участниками, либо свидетелями каких-то ужасающих для психики событий – войн, катаклизмов, катастроф, преступлений. Иначально психологи наблюдали ПТСР у солдат – и еще Юнг описывал механизм кошмарных сновидений у прошедших фронт воинов или жителей городов, где случалась война. Если говорить предельно в общем и целом, травмирующим обстоятельством всегда является близость смерти, страх смерти – собственно, он и запускает ПТСР, потому что смерти боится любое живое существо.

Почему же солдаты или мирные жители, по описаниям Юнга, просыпались в ужасе от кошмарных сновидений или вовсе не могли или боялись спать? Потому что любой солдат, идущий в атаку, осознает, что смерть – рядом, что она может случиться буквально в любой момент времени, но ему нужно подавить этот страх и идти вперед, он должен сражаться – и он сражается, подавляя этот страх каждый раз, когда приходится вступать в бой. И вроде бы психика привыкает, приспосабливается, но потом, когда наступает некий мирный перерыв – в госпитале ли, или дома в конце войны, его начинают мучить неодолимые кошмары, страшные сновидения, от которых он кричит, обливается потом, может упать с кровами – и после которых очень плохо себя чувствует днем. Эти мучительнейшие трипы заливаются алкоголем, наркотиками, потому что выдержать подобное напряжение не в силах ни один человек – и именно из-за этого среди ветеранов наблюдается такое количество спивающихся и снаркоманивающихся людей напряжение у психики такого накала, бесконечное терзание “кошмар-пробуждение” настолько изматывает, что человек начинает искать анестезии, и самая простая – в изменяющих сознание веществах.

Юнг предлагал лечить эти состояния терапированием очень интересного толка. Он подозревал, что ПТСР проистекает из-за загнанного вглубь и непроработанного страха смерти, а поскольку наша психика – штука самонастраивающаяся, то подсознание начинает само пытаться отремонтировать человека, пытаясь провести его через травмирующее обстоятельство еще раз, чтобы снять напряжение – логика тут проста: снова и снова проживаемое травмирующее обстоятельство теряет накал и силу, оно становится просто воспоминанием. Но вот тут-то подсознание и сталкивается с тем, что человек не в силах даже во сне дойти до финальной точки – по сути умереть, достичь дна страха смерти, пережить ее – и понять, что это не конец. И тогда Юнг предлагал проделать это с человеком в полугипнозе, когда пациента кладут на удобную кушетку, расслабляют его тело, а потом под контролем психотерапевта повторяется та самая атака, тот самый бой, бомбежка – и человек доходит до собственной смерти, проживая ее, чтобы потом открыть глаза и понять, что он жив, а значит – страх напрасен, смерть – это не конец, смерть – не навсегда.

Юнг весьма преуспевал в этой терапии – но это действительно, по его словам, опасное и монотонное занятие, заставлять пациента проживать травму несколько раз, чтобы психика сняла напряжение, а потом можно было заниматься проработкой сопутствующих травме неполадок.

Но уже даже из этого описания становится понятно, что запускает развитие ПТСР – страх, страх смерти, и вот тут мы и приходим к очень важной штуке, которую мне нужно было объяснить своему близкому человеку.

Бояться – не стыдно, бояться – естественно и нужно, и чем лучше человек осознает, что ему страшно, чем яснее он принимает свой страх, тем меньше вероятность того, что ПТСР у него достигнет критического уровня. Что в 2014 году, что сейчас – огромное количество русских и украинцев считает, что страх – это постыдное чувство, что боятся – трусы и моральные уроды, что “русские не сдаются”, а “украинцы – потомки козаков”, что страх – спутник предателей и плохих патриотов. Я не шучу, ребята, я специально проверяла, действительно ли эти тезисы являются основой поведения людей в условиях этой войны – и обнаружила, что “если ты боишься – то ты не патриот”, и страна тут вообще не имеет значения. Близкий мне человек настолько выпадает из этой парадигмы, что мне пришлось сначала доказывать, что страх не имеет отношения ни к героизму, ни к патриотизму, ни к любви к родине.

Я больше скажу – в этом конкретном случае сработал аргумент для христианина. Ведь Христос тоже боялся – до кровавого пота, до бессонного ужаса боялся Он смерти, моля Бога пронести мимо сию чашу. И если смерти боялся наш Бог, то отчего же Его творение должно стыдиться этого страха? Отчего этот страх – признак нелюбви к родине и плохого к ней отношения? Да, Господь боялся смерти – но шел на нее сознательно, отказываясь от легионов ангелов, готовых тут же прийти Ему на помощь. Он не скрывал своего страха – и мы читаем о нем в Евангелии. Страх – естественен для любого живого существа, смерть для нас – противоестественна, мы все ее боимся, но осознать свой страх – сделать половину дела для победы над ним. “Да, я боюсь, мне страшно – и это нормально, это естественно, это – присуще любому живому существу, а значит – страх не имеет ничего общего ни с моей любовью к родине, ни с моим патриотизмом, ни с тем, какой я человек”. Скажу больше, опытные солдаты на войне знают, что выживает как раз не тот, кто смело идет в окопе без каски, а тот, кто пригнется от шальной пули. Настоящий герой – не тот, кто не боится (тут вообще речь идет либо о патологии, либо о патологической же трусости, которая только компенсируется показной бравадой), а тот, кто понимает, что боится – и идет против своего страха, побеждает его ради высшей цели, – и есть настоящий герой, у которого есть шанс выжить в бою или на задании.

Итак, осознание и принятие своего страха – первый шаг к снижению вероятности возникновения тяжелой степени ПТСР, но как вообще понять, что оно развивается?

Если травмирующее обстоятельство случилось, а психолога, работающего с острой стадией стресса, рядом не оказалось, то где-то еще месяц человек может испытывать нарушения сна, угнетенное состояние психики, депрессию, подавленность, апатию, чередующиеся с вспышками гнева. Помните, я рассказывала, как Настина подруга покончила с собой? В школе работали психологи, дети были два месяца под постоянным наблюдением, их без звука отпускали с уроков, если им нужно было срочно пройти в кабинет психологической помощи, но эти месяцы были не самыми простыми для нас, родителей. Я была буквально девочкой для битья, боксерской грушей, куда Настя сливала все свои эмоции – от ярости до рыданий. Хорошо, что сестра предупредила меня об этом – иначе я бы просто сошла с ума. Но знаете, что помогло по-настоящему?

Смена места жительства. Идея о переезда пришла в голову именно тогда, когда мы поняли, что терапия вроде бы помогает, но Настя ходит по тем же улицам, где они гуляли с подружкой, сидит на тех же лавочках, забегает в те же кафешки. У нас очень хорошая школа – и сменить ее было практически невозможно, и тогда психолог посоветовала нам переезд – это сработало. Смена пейзажа за окном, сам стресс от переезда и его обстоятельства, когда мы жили три месяца во временной квартире и спали на матрасах на полу, ремонты, выбор новой мебели и аксессуаров для дома, бесконечный трэшак с домом – все это оказало отличный терапевтический эффект, и я могу посоветовать подобную вещь для помощи кому-то в ПТСР. Я знаю, что переезд – может быть невозможным из-за многих обстоятельств, но ремонт – может помочь сменить окружающий пейзаж и дать психике возможность словно очутиться в новых обстоятельствах, в новом окружении, как бы начать с новой страницы.

Так вот, примерно месяц после травмы психика предельно разбалансирована, человека носит от эмоции к эмоции, он плохо спит и плохо контролирует себя, но все же у большинства подсознание справляется с ситуацией и начинает лечить психику посредством сновидений, неких интуитивных озарений из серии “если хочешь пойти погулять – погуляй, тебе это полезно” и так далее. Для приемлемой адаптации потребуется полгода (помните, я все время говорю о волшебных 6 месяцах, которые требуются нашей психике для приспособления к новым обстоятельствам, после чего становится легче). Но у некоего процента пострадавших все же разовьется ПТСР – и как раз чем глубже загонялся страх, чем активнее человек отвергал его, тем острее будет расстройство, тут, наверное, можно провести аналогию с до предела сжатой пружиной: если ее не сжимать от упора, она не выстрелит потом прямо в лоб, а вот ежели постараться жать и жать, обратная реакция будет весьма болезненной.

И вот тут без психолога просто не обойтись.

Итак, если у вас или ваших близких, переживших некое травмирующее событие, наблюдаются следующие симптомы, которые со временем только нарастают, нужно задуматься о профессиональной помощи.

• Депрессия
• Гипертревожность
• Постоянные кошмары
• Флэшбеки с неадекватной реакцией (грубо говоря, человека вывезли из зоны войны или стихийного бедствия, но он реагирует так, как будто он все еще там. Например, беженец уже в безопасном месте, но на любой громкий звук он реагирует тем, что бросается на землю и прикрывает голову руками, подобные вещи наблюдали очень многие жители Европы, когда к ним только начали привозить украинских беженцев).
• Эмоциональное отупение (когда психика вообще ни на что реагирует и человек похож на робота, автоматически выполняющего некие повседневные рутинные вещи, и ничто не способно вызвать эмоционального отклика, даже собственные дети).
• Острое чувство вины (повод не важен: “я выжил, а мои друзья нет”, “я ем, а мои близкие голодают”, “я в безопасности, а мои близкие нет”)
• Поиски облегчения в любых изменяющих сознание веществах (алкоголь, наркотики)

Чуть реже наблюдаются следующие симптопы:

• Расстройство памяти (когда травмирующее обстоятельство либо забывается, либо напротив – мучает тем, что память его не стирает с течением времени)
• Бесконечное чувство вины, когда человек начинает обвинять себя в произошедшем, даже если это очевидная глупость
• Стойкое отчуждение от всех людей, включая самых близких
• Полная неспособность испытывать любые положительные эмоции
• Когнитивные нарушения (неспособность воспринимать простые тексты, запоминать простую последовательность действий)
• Аутоагрессия

В общем, если подобные симптомы длятся дольше месяца, особенно дольше трех – нужно бегом бежать к психологу, сами вы не справитесь.

Психолог, кстати, тут нужен не всякий. Я слышала историю о том, как парень, прошедший чеченскую войну, действительно дошел до ручки и все же решил пойти к специалисту, потому что потерял семью (жена не смогла с ним жить, он стал опасен для их ребенка), даже родная мать уже не могла находиться рядом, все было слишком страшно. Он пошел к лучшей и самой раскрученной психологине города (надо сказать, речь идет не о Москве или Питере, но и не о мухосранске) и попытался с ней побеседовать. В результате женщина расплакалась и сказала, что не сможет с ним работать, и я не удивлена. Моя сестра, работая с не самыми несчастными людьми, иногда вынуждена сдерживать себя, чтобы не расплакаться при пациентах, потому что порой уровень горя у людей таков, что вообще не понятно, как они находят в себе силы жить, а вести пациентов с ПТСР – это отдельная отрасль психологии и отдельное умение для психолога не включаться в процесс, чтобы помочь человеку и одновременно не добить свою собственную душу.

Тому парню, кстати, помогли в протестантской церкви – и я, кажется, понимаю, почему у протестантов получается достаточно успешно реабилитировать людей с расстройствами психики (хоть с ПТСР, хоть с наркоманиями и алкоголизмом). Человеку очень важно дать одновременно смысл жизни (а протестанты очень активны в помощи бездомным, наркоманам, алкоголикам); одна из моих жиличек рассказала, что ее бывший любимый человек, с которым она прошла все стадии созависимости, нашла в себе силы соскочить и начать жить по-новой, в конце концов нашел спасение у протестантов, она однажды встретила его случайно у ночлежки, где он раздавал бездомным бутерброды. Он выглядел вполне благополучно и рассказал, что его практически умиравшего подобрал пастор, выходил и теперь он тоже помогает таким же попавшим в беду. Это действительно мощный стимул жить, новая цель в жизни, которая позволяет человеку почувствовать себя нужным и важным и отказаться от медленного самоуничтожения при помощи наркотиков и алкоголя.

Так же протестанты предельно занимают прихожан, четко регламентируют жизнь: вот тут мы молимся, вот тут у нас совместный труд, вот тут – помогаем людям, вот тут – вместе отдыхаем… Плюс – мощные положительные эмоции от музыки и общих движений тела. Кстати, психиатры заметили, что люди с ПТСР гораздо лучше проходят терапию, если параллельно они играют в Тетрис. Парадоксально – но вроде бы простая игра, которая требует однако напряжения интеллекта и концентрации, оказывает очень позитивное воздействие на психику, позволяя отвлечься от негативных эмоций, в случае с ПТСР поставленных словно на вечную зацикленность.

Поймите меня правильно – я сейчас не агитирую всех тут же вскочить и побежать к протестантам, я описываю вам, какие именно вещи помогают людям с ПТСР выйти из негативного поля эмоционального расстройства; я была бы счастлива, если бы православная церковь активнее развивала такое направление, а не строила всякие военные храмы – причем сейчас это становится настоящей необходимостью: две православные страны воюют, и рано или поздно война закончится, а значит – солдаты пойдут домой, беженцы уже имеются и в России, и в Украине, и по всему миру. И весь ужас заключается в том, что как бы там политики ни камлали, что бы нам по телевизору ни вещали, война эта – гражданская, и страшней гражданской войны для психики людей нет ничего, она дотла выжигает душу, она настолько калечит, что отголоски этого кошмара придется расхлебывать еще очень долго, а значит – и церкви, и психологам нужно готовиться к потоку искалеченных людей, остро нуждающихся в помощи.

Но в любом случае – всем нам теперь важно еще и понимать, что такое посттравмат и как с ним быть, слишком много людей будут сейчас вовлечены в последствия войны, слишком много пострадавших будет с обеих стороны – и слишком разнится ситуация от, казалось бы, такой знакомой нам по Великой Отечественной. Наши деды – были советскими людьми, людьми качественно иной формации, чем мы, война тогда была оборонительной, они защищали свою землю, да и после войны была голодуха и необходимость восстанавливать страну, им просто некогда было проживать свой ПТСР – а мы, будучи внуками ветеранов, уже имели дело с отдаленными во времени последствиями, когда по-настоящему воевавшие ничего не хотели рассказывать о пережитом, и только изредка могли рассказать нечто, от чего потом годами обливалось кровью сердце.

Воевавшие в ВОВ – были детьми тех, кто воевали в Гражданскую, они пережили последствия революции, голодуху, репрессии, колхозы и прочие кошмары становления советской власти. Их готовили к войне всегда – со школьной скамьи, они сдавали нормы ГТО и с закрытыми глазами могли разобрать и собрать автоматы, они росли и формировались с идеей мировой революции и борьбы с мировым капиталом, это было предельно военизированное и идеологизированное поколение.

Что у нас? Мы, поколение внуков ветеранов, уже не понимали, что такое война, а наши дети, которые сейчас, собственно, подходят под призывной возраст, вообще не понимают, не соображают, что это такое. Телевизионные порнокамлания на тему “можем повторить” вместо “никогда снова”, иссиликоненные певички ртом, изображающие санитарок в мини-юбочках, и гладенькие певцы, бродящие по клипам с игрушечными автоматами, косплея танкистов и связистов; киношечки про танковые драйвы, где благородные нацисты пожимают руки ничуть не похудевшим в плену советским танкистам… шутеры и танчики, георгиевские ленточки на рюкзачках и развеселые номера, где серп и молот трахает свастику…. Все это – создало у наших детей иллюзию, что война – это такой веселый трип, где можно пересохраниться, вновь чуток пострелять, а потом – сфотографироваться в бравой позе для соцсетей.

А война – это кровь, грязь, осатанение и бесконечная смерть рядом. Своя или друга – не важно. Война – особенно гражданская – это убийство людей своей крови, своей веры и своего мировоззрения. Это бессмысленное уничтожение друг друга – прикрытое лозунгами, которые не подкреплены настоящей идеологией, а значит, это уничтожение приобретает характер действительно совершенно адской бессмысленности.

Это не может не иметь последствий – и последствия будут. И вот тут важно понимать, как с этими последствиями быть и куда бежать. А главное – чего нельзя делать категорически. Первое – не пить и не колоться, это не помогает, а сильно усугубляет проблему. Второе – не заедать стресс.

Тут, наверное, нужно еще отступить от темы. Дело в том, что наука недавно доказала, что стрессовые обстоятельства импринтятся нашим организмом на уровне генов. Помните, я как-то описывала исследования голландцев по поводу голода? Что голодающая мать словно приучает ребенка к тому, что он родится в голодный мир – и у детей голодавших матерей наблюдались расстройства пищевого поведения и болезни, связанные с этим – вроде диабета. Так вот, дело даже не в том, что плод до рождения понимает, что матери нечего есть, все еще глубже и тревожнее. Дело в том, что голод меняет, грубо говоря, нашу генетику (равно как и стресс и другие катастрофические обстоятельства), клетки впечатывают информацию о переживаемых ненормальных обстоятельствах, и передают эту информацию по наследству (никакой мистики, просто они запечатлевают информацию о состоянии организма на уровне гормонов, содержания витаминов и минералов и прочих показателей, которые мозг сохраняет как текущую данность, чтобы потом корректировать жизнь тела с учетом новых обстоятельств – замедлять или разгонять метаболизм, припрятывать питательные вещества или спокойно их расходовать, задействовать депо ферритина или обходиться повседневными запасами).

Дети и внуки голодавших имеют проблемы, связанные с расстройством пищевого поведения, даже если их матери/бабушки голодали задолго до наступления беременности. Эффект снижается на правнуках – и исчезает по цепочке поколений дальше. А теперь посмотрите на историю СССР с бесконечным голодом и недоеданием – и посмотрите на нас. Я уже имею сведения от своего круга общения о том, что попадавшие под обстрелы мои знакомые начинали неконтролируемо поедать немыслимые для нормального человека объемы пищи, даже не замечая, что едят.

Именно с этого момента я перестала считать стрессовое переедание признаком распущенности – моя знакомая попадала под обстрелы и с ужасом рассказывала, как заглатывала в один момент КИЛОГРАММ еды, даже не замечая, что ест.

Я до сих пор не понимаю, ни как она не понимала, что ест, ни куда это в ней все девалось – она миниатюрная женщина с небольшим весом. Но с тех пор я знаю, что такое стрессовое переедание и понимаю, что человек иногда не понимает, что ест, это проходит мимо его сознания, он не чувствует ни голода, ни насыщения, он вообще обнаруживает, что ел, видя пустую коробку с едой, которая еще недавно была полной.

Так вот – нужно понимать, что наши предки почти все голодали, а значит, мы можем быть склонны к стрессовому перееданию, и раз мы это понимаем, постараться избегать еды тогда, когда не голодны. Та моя знакомая просто убирала от себя еду, если понимала, что может наступить обстрел и она снова может начать есть.

Ну и, наконец, нужно очень ясно понять, что мы – не всесильны, мы – всего лишь люди, поэтому страх – наше естественное состояние. Бояться смерти мы должны, это – закон сохранения вида. Но если так получилось, что мы все же загнали страх внутрь – и получаем ПТСР, нужно идти сдаваться врачам. Психиатрам ли, психологам ли, – не важно. Мы не справимся сами, если проходит время, а легче не становится, мы не лечим аппендицит мантрами и гангрену подорожником, мы обязаны идти искать медицинскую помощь там, где тело не справится регенерацией. Наша психика тоже имеет лимиты самопочинки – и если они исчерпаны, очень важно пойти туда, где нам помогут.

Но вообще, ребята, будьте готовы к тому, что легко не будет.

Моя подруга недавно позвонила в очень сильно расстроенном состоянии. К ним начали возвращаться солдаты с полей сражений этой проклятой войны. Подруга говорит, что на них жутко смотреть – седые мальчишки двадцати лет с изборожденными морщинами молодыми лицами и мертвыми глазами. Сколько их еще вернется домой – и сколько их останется со своим ужасом один на один?

Ребята, если такие есть в вашем окружении, постарайтесь достучаться до них и убедить искать помощи. Одни они не справятся – а что может быть со всеми нами, если их будет много, мы знаем… Вспомните возвращавшихся из Афгана и Чечни – и умножьте это на масштаб конфликта.

Помогай нам всем Господь, что еще скажешь.