Я думала не накроет… Синдром годовщины

Наткнулась на статью психолога о синдроме годовщины где-то месяц назад и подумала, что мне это не пригодится, – потому что ни одного признака того, как все это дело проявляется, я не обнаружила, ну и пошла дальше восвоясях.

Но нет, ближе к 24 февраля все ж накрыло, причем по всему списку сразу, одним махом. Как-то все совпало – неделю назад я тут влетела в нехилую такую операцию в дентальной хирургии, 13 швов, вторичное воспаление, вторая неделя антибиотиков, все как я люблю при условии того, что продолжаю работать и мне все так же приходится много говорить. Удивительным нюансом происходящего оказалось то, что я умудрилась обойтись без болеутоляющих, перетерпела на холодных компрессах – но боль все же поспособствовала отсечению всего лишнего и неизбежной концентрации на себе. Сконцентрировалась, как говорится – а там сидит “это”. И “это”, как оказалось, просто ждало, когда приоткроется легкая брешь наружу. То, что при условии каждодневной работы с Топонимом сидело до поры до времени притихшим, погребенным под слоями сантехников, электриков, котельщиков – и даже пятничного приезда киношников, которые арендовали кусок территории для съемок и мне пришлось еще обговаривать всякие нюансы установки техники, почуяв легкую трещинку в круговой обороне, просочилось – и вуаля, Ирочка, вы нас не ждали, а мы приперлися.

И если поначалу “это” было все же чем-то плохо определяемым, каким-то внутренним беспокойством где-то на задворках восприятия – то сегодня у нас приключилась вспышка, ложимся ногами к взрыву и ползем к ближайшей расселине переживать панические атаки и ручьем текущие слезы. Пришлось тупо садиться и рефлексировать, чтобы не обрушиться в еще более чудесатые расположения на дне ямы страданий со всеми вытекающими последствиями.

Собственно, выливаю на экран, потому что иначе и выгрести не получится, так что не судите строго этот поток сознания, сами понимаете, вменяемость у автора сейчас понижена, а эмоциональность, напротив, шкалит где-то под облаками.

Боже мой, а ведь где-то за месяц до войны я тут публиковала пост со смехуечками, что мы с доктором Пиндершлосс военнообязанные и типа ежели к нам придут с приглашением пойти и чуток повоевать с русскими, то мы всех пошлем на хер, как и остальные приглашаемые, мы че, рехнулись, ведь сама мысль о том, что русские и украинцы могут стрелять в друг друга, казалась каким-то кафкианским бредом, продуктом больного мозга, по сравнению с которым роман “Муха” – кристалльнейший реализм категории ААА. Что такого быть не может, потому что не может быть никогда. И вот этому “никогда” практически завтра исполняется год.

Я очень хорошо помню этот день, 24 февраля, когда я встала, открыла Телеграм и услышала голос белгородской подруги – категорически его не узнав. Я буду помнить ее слова пока меня не накроет старческой деменцией: “Ира, я стою у окна и смотрю, как работают реактивные установки Град”. Реакция моя была соответствующей: категорически непьющая подруга где-то -таки сожрала мухомор и ее накрыло. Я остановила сообщение и промотала его на начало – услышав ровно то же самое – она стоит у окна и по ком-то работает Град. Проснувшийся муж сидел в кровати и его сложное выражение лица я до сих пор могу описать исключительно одним словом: “Ах…й”.

Зато потом я этот день практически не помню – это было совершенное эмоциональное отупение, когда ты что-то делаешь, работаешь, с кем-то что-то решаешь и говоришь по телефону – но совершенно не понимаешь, с кем и о чем, впрочем, какие там решения… и канадцы, и русские, и европейцы, и украинцы слонялись по Топониму как тени и не понимали, что происходит и вообще как такое возможно в 21 веке. Офис превратился в место паломничества – и нам приходилось иметь дело только с одним вопросом – это вообще правда, или в мире случился первый масштабный психологический эксперимент “обмани человечество”.

До сих пор не помню, сколько это отупение длилось, но оно закончилось тем, что я, все же так до конца и не поверив, что это реальность (да, ребята, меня до сих пор иногда штырит мысль, что я сплю), приняла решение, которое и сейчас кажется мне единственным возможным. Я решила не терять людей – потому что это то единственное, что я могу контролировать сама и работать над этим прилагая собственные усилия. Те, кто читает меня давно, наверное, уже понял, что потеря контроля – один из моих самых тяжелых страхов. Я не люблю пить, потому что теряю контроль над своим телом, я не люблю неизвестности, потому что она означает отсутствие контроля над ситуацией, не очень люблю быстро пускать в свою жизнь новых людей, потому что их поведение плохо предсказуемо, а, следовательно, ситуация может выйти из-под контроля, следовательно, мне нужно время узнать человека и чего от него можно ожидать. В общем, таракан это жирный и не всегда удобный, но мы с ним как-то договорились сосуществовать вместе и не допускать появления других тараканов, которые, возможно, окажутся гораздо противнее и невыносимее этого квартиранта – ну и на том хлеб.

Ситуация войны – это максимальная потеря контроля над чем бы то ни было, включая собственную жизнь. Бомба, пуля, сошедший с ума от крови солдат, сошедшее с ума правительство, сходящие с ума от страха люди… Все это разрушает реальность и совершенно меняет мир человека. Но когда ты далеко, действительно географически далеко от этого ужаса, то у тебя остается нечто, что ты действительно можешь делать и что может поддаваться твоему волевому усилию. Тем более при условии, что ты по сути рожден в СССР и не можешь не квалифицировать эту войну иначе, чем гражданскую. Ты знаешь все аргументы всех сторон, ты понимаешь, что как у любой войны – у нее есть две правды, твоя голова после первичного шока начинает пытаться как-то систематизировать происходящее, ты мигрируешь от “вот это наши” и “нет, вот это наши” до “чума на оба ваших дома”, ты проходишь все стадии ярости, торга и отрицания, доходишь до смирения и внезапно открывшейся полной неспособности воспринимать любые политические новости (я никогда не думала, что так бывает, но конкретно сейчас я перестала слушать новости в принципе, любые, когда обнаружила, что когда появляется говорящая на любом языке голова, мой мозг что-то такое хитрое делает – и я перестаю воспринимать любой язык, даже родной, я вроде смотрю, вижу, как человек шевелит губами, понимаю отдельные слова, но они совершенно не складываются в связный текст, словно нейронная сетка рубит синтаксические связи и слова остаются отдельными друг от друга и не нагруженными совершенно никаким смыслом, словно читаешь словарь, а не текст).

И во всем этом хаосе ты вдруг обнаруживаешь единственную идею, которая оказывается способной закрепить рушащийся мир в хотя бы каком-то подобии стабильности. Люди. Твои люди. Неотделимые от тебя – и ставшие не просто частью твоего прошлого, а частью твоей самоидентичности. Я писала об этом в статье “Ты есть”, когда мы похоронили друга моего детства Сережу – еще не теряв на тот момент очень близких друзей, я тогда не знала, что, оказывается, что наш мир состоит не только из географии и каких-то материальных объектов, но и из людей, которые составляют неотделимую часть реальности – и тебе вовсе не нужно находиться с ними рядом, достаточно раз в несколько лет обменяться поздравлениями, а иногда – просто осознавать, что они есть. Они где-то есть – и твой мир, сложенный не только и столько из планеты Земля, сколько из переплетенного с пространством настоящего и прошлого, воспоминаний и надежд на будущее, чувств, связей, пронизывающих весь этот универсум, является стабильным местом, придающим тебе силы и уверенность в моменты, когда кажется, что все пропало и ничего не поддается никакому изменению от твоих усилий, только благодаря наличию в нем твоих людей.

Если вы когда-нибудь задумывались, какая у вас, выражаясь геймерским языком, мана – такой подарок из Небесной Диспетчерской, который явно воспринимается не вашей заслугой, а именно подарком, выданным бонусом к жизни, то вы обнаружите довольно странные вещи. Кому-то дается отличная память или красота, кому-то – харизма, работающая вопреки невыразительным внешним данным, кому-то способность нравиться противоположному полу, кого-то преследуют деньги и то, что называется фартовостью, а кто-то обладает великолепным юмором или даром слова. Так вот, моя мана – это люди. Я совершенно точно ничем этого не заслужила, но у меня есть настоящие подруги, которые дружно смеются над всеми анекдотами о женской дружбе, потому что анекдоты сочиняют и смеются над ними те, кто вообще не понимает о том, о чем говорят. У меня есть настоящие друзья мужчины, с которыми мы испытываем к друг другу именно дружеские, а не закомуфлированные эротические чувства, потому что все прочно и главное счастливо окольцованы, а значит, мы друг для друга личности, а не носители пола. Жизнь посылала и посылает мне прекрасных людей, с которыми не сложилось дружбы, но сложились очень крепкие приятельские или просто теплые отношения хороших знакомых – когда ты действительно радуешься, что с этими людьми мы случились друг у друга – и не хочешь этих отношений терять, просто потому, что жизнь наша от этого станет беднее.

Может, это прозвучит эгоистично, судить не мне – но тогда, после 24 февраля, я поняла, что сама никого из них не отдам. Вот не отдам и все – потому что когда я думала, КОМУ должна их отдать, у меня все внутри закипало в диком протесте. Войне, их нужно было отдать войне. Да, можно было выстроить кучи силлогизмов, стройных и ясных – что, дескать, нужно выбрать сторону, нельзя оставаться вовне, нужно понимать, кто друг и кто враг, нужно выбирать, кто сволочь, а кто жертва, нужно понимать, что ты не можешь быть чистенькой, а все остальные будут грязными и в крови. Все эти аргументы, ребята, я слушаю уже год – и никогда не осужу тех, кто их приводит, по одной очень простой и жесткой причине. Я в Канаде, я действительно в стороне, а те, кто так говорит, – они там, в аду. А судить тех, кто в аду, можно только тем, кто рядом с ними, а не где-то далеко.

Но я очень слабый человек – и действительно считаю людей главным подарком в своей жизни. И я физически не могу выбросить из нее русскую Надю или украинскую Иришку просто потому, что сейчас страны воюют между собой. Я не могу выбрать русского Костю и отказаться от львовянина Лешки или наоборот, потому что кем бы ты в конце концов ни пожертвовал, результат будет один – ты вырвешь из сердца кусок и на этом месте останется пустота, которую никто и ничего больше не заполнит, потому что и Костя, и Лешка, и Надя, и Иришка – и еще десятки моих людей были не только некими человеками, с которыми нас сталкивала жизнь, – мы стали частью друг друга, мы стали буквально теми, кто мы есть, благодаря друг другу, и ампутация любого из нас не сделает жизнь легче. Нет, она сделает без того нелегкую штуку жизнь гораздо тяжелее и невыносимее, хотя поначалу покажется, что ты сделал верный выбор и встал на правильную сторону.

Нет, ребята, не стал – потому что по гамбургскому счету ты сознательно выбросил из своей жизни человека, принеся его в жертву войне. Именно войне – а не стороне добра, именно тем, кто ее затеял и, прикрываясь великими лозунгами, считает, что совершает правое дело и борется с мировым злом. И выбрасывая человека ради идеи – ты всего лишь оскудняешь его и свою жизнь, сея пустоту там, где могло бы быть нечто доброе вопреки всем обстоятельствам и поправкам на историю.

И знаете, что? Бог сделал мне еще один подарок – я действительно не потеряла ни одного человека. Даже на этом блоге – всего лишь двое из всех вас больше не могут оставлять комментарии, всего лишь двое. А из своих близких невиртуальных людей – не потерялось никого.

Это не моя заслуга, вот вообще нет – это общая работа, тяжелая работа над отношениями, когда ты просто обозначаешь позицию: “По своей воле я тебя не потеряю, ты готов захотеть того же самого?” И вдруг оказалось, что мы готовы. Да, с оговорками, да, с договоренностью не бить по больному, с обозначением запретных тем и красных флажков, с обсуждением, что говорить можно и что нельзя – и еще обязательным обещанием сказать, если к границе приближаешься, и мгновенного замолкания и отката назад. И вы знаете, весь этот год мы говорили – говорили о Луганске и Буче, о Донецке и Харькове, о Москве и Белгороде, об Одессе и Львове. Я выслушивала то, что мне было больно и горько слышать, а мои друзья слушали тоже больные и горькие для них вещи, но осторожно, как по минному полю, мы шли к обозначению своих позиций – и одновременному обещанию, что эти позиции не помешают нам оставаться близкими людьми. Что одно дело – что там делают паны, а другое, что у нас, холопов, не будут трещать чубы, мы сумеем хотя бы попытаться сесть и услышать друг друга, не отдаваясь на волю ненависти в попытках найти точки соприкосновения, а не разлома.

Именно это осознание – накануне годовщины этой проклятой “спецоперации” – и помогло мне преодолеть тот самый синдром из названия. Я ничего не могла и не могу сделать с этой катастрофой, которая до сих пор воспринимается как ночной кошмар, нет никаких возможностей повлиять на ситуацию с гражданской позиции – мой голос ничего не решает; нет никаких шансов на то, что эта ситуация разрешится в скором времени. Но единственное, что я смогла сделать, – это остаться с теми людьми, которые стали неотрывной частью моей жизни, остаться друг у друга – показывая пример того, что простые люди не хотят воевать и всегда смогут договориться с друг другом, если оставить их в покое.

Во всем этом адище, во всей этой гребанной исторической воронке, во всем этом океане, не снившемся ни Кафке, ни Босху, и никому из человеческих художников или писателей, а приходившем пророкам в пугающих видениях конца мира, оставить островки даже не света, куда тут до света. Нет, просто осознания того, что человек может принять решение протянуть и принять руку ближнего – и не отпускать ее вопреки всей ненависти, оголтелому ору и проклятиям, заклинаниям про “никогда и навсегда” и прочим адским подменам борьбы за все хорошее против всего плохого, которые так часто оказываются для людей блестящими обманками, влекущими их совсем не в ту сторону, где обитают те самые воины света, к армии которых они желают присоединиться. Просто протянутые друг другу руки – и желание их не разъединять. Вот все то, что мы смогли сделать друг для друга.

Наверное, это исчезающе мало в масштабах происходящего – но как же это много в пределах одной человеческой жизни, во всяком случае, моей. Спасибо, ребята, что не отпускаете рук.