В конце второго курса нас, филологов, настигает фольклорная практика. Самые одержимые едут в глухие деревни и записывают там рассказки и песни, мы же с подругой не были такими заядлыми сборщиками народного творчества, поэтому собрали материал в селе, находящемся совсем рядом с городом. Кстати, мы получили высший балл, потому что материал был действительно оригинален – когда в чисто сельские вещи вписался еще и городской фольклор. Но суть не в этом, а в том, что на отчетной встрече с руководителями нам прочли лекции об истоках сказок. И мы были поражены, насколько все глубого и серьезно. Все знакомые с детсва царевичи, гуси-лебеди, бабки Ёжки и Кощеи обрели вдруг нагруженность совсем иными смыслами.
Недавно я вспомнила ту самую практику и ту самую лекцию. И решила, что нужно написать о сказках и их смыслах. Может, это станет интересным и вам.
Итак, в некотором царстве, в некотором государстве…
Казалось бы степенный и медленный зачин тут же сменяется быстрым действием… Нечто случается очень быстро – завязывается сюжет волшебной сказки.
Что же такого особенного есть в сказочных сюжетах?
Ну например, проживание царевны в высоком тереме или на ветвях высокого дерева. Почему там? Чем плохи палаты или дворец?
Оказывается, в древности существовал запрет для царя (который в древние времена был не просто правителем, а посредником между людьми и миром духов. Царь выполнял еще и функции жреца – и если вы покопаетесь в памяти, то вспомните учебники истории Древнего мира, где определенно видели вот такую иллюстрацию:
Это царь-жрец, которого вполне вероятно могли убивать во цвете лет, когда он оканчивал выполнять свои обязанности посредника между людьми и богами. Отголоски этих мистерий мы видим в древнейшей военной игре, в которую солдаты еще играли с пытаемым Иисусом Христом. Его избрали царем, обрядили в багряницу (это царский цвет, который невозможно было носить никому не царского рода), водрузили на него терновый венец и объявили царем иудейским. Особенность этой игры была в том, что сутки “царя” слушались, а затем – казнили. Отголоски этих мистерий в поговорке “калиф на час” и европейских обычаях избирать “майского короля и королеву”. Сейчас все заканчивается мирно и вполне почетно, а в древние времена вслед за избранием и почестями следовало жертвоприношение избранных духам природы. Так вот – одной из особенностей почитания царя в древнее время – когда царей уже не приносили так часто в жертву, а стали относиться более почтенно – была невозможность ступить на землю. Царь должен был быть буквально носим на руках, если ему приходилось выйти из дворца. Те же правила касались и царских отпрысков.
Вот почему принцессы проживают в башнях, теремах и на ветвях деревьев – им нельзя касаться ногой земли. Более того, им нельзя выходить из своего убежища без соответствующих обрядов. И в сказках мы видим запрет на отлучку. Впоследствие запрет на отлучку коснется не только детей царя – но и крестьян, купцов и солдат. Да хоть “Гуси-лебеди” вспомните – мать с отцом строго-настрого запрещают Аленушке выходить со двора, ее работа – только беречь братца.
Разумеется, потом происходит ослушание – либо беда (беды в сказках происходят разнообразные – от похищения до изгнания из дома), и после этого начинается сбор в дорогу.
Элемент передвижения, дороги, вообще общий и для мифа, и для эпопеи, и для сказки. Кстати, описание самого пути – исчезающе редко для сказок – чаще всего бросается скупая фраза “Долго ли ехал, коротко ли, но вскоре…” Пространство сказки – это вещь очень таинственная. Вспомните “Марью-Моревну”, как Иван-царевич ехал к Кощею, чтобы украсть жену. Туда он едет относительно быстро, а вот оттуда кощеев конь говорит, что можно насеять пшеницы, подождать, пока взойдет и поспеет, потом напечь хлеба, наесться-отоспаться, догнать – и то догоним”. То есть около полугода езды – если смотреть на календарь.
Пространство действительно ведет себя странно и поэтому отягощать слушателя (или позже – читателя) подробностями пути рассказчик смысла не видит. Зато он подробно описывает, что герой берет с собой в дорогу, причем чаще всего предметы могут не пригодиться в пути. Вспомните – в сказке об Иване-царевиче и сером волке конь царевича пригодился только на корм серому разбойнику. Три железеных посоха, три каменных просфоры и три чугунных колпака пригодились купеческой дочери, разыскивающей Финиста-Ясна сокола, только для измерения времени в пути. Палица, которую берут с собой мужчины, вообще может выпасть из канвы повествования.
Так почему эти предметы либо не служат прямому назначению, либо вообще выпадают из повествования? Высказываются предположения, что герой сказки осуществляет не просто путешествие, а путешествие в загробный мир, поэтому предметы, которые он берет с собой, носят не функциональный, а ритуальный характер. Их опускают с умершим в могилу, а материал, из которых они сделаны (скажем, железный колпак) говорят о длине пути, а не удобстве в носке.
Таким образом, герой должен попасть в царство мертвых. Но это не простая задача – поэтому ему должен кто-то помочь. И помощником этим зачастую является наша хорошая знакомая с самого детства.
БАБА ЯГА
Баба Яга – это странный персонаж. Она может быть дарительницей, когда добрый молодец накормлен-напоен-спать уложен-одарен. Она может быть похитительницей детей и людоедкой. А может быть эдакой постаревшей валькирией-воительницей. Но так или иначе она связана с царством мертвых – ведь именно к ее избушке приходят герои в конце пути или к кульминации действия.
Почему Ягу связывают с царством мертвых и какое отношение к этому имеют дети? Самое прямое, потому что кроме мотива “схода в Некию” (то есть в могилу) взрослых героев, существует еще мотив “инициации ребенка”. А инициация в древнем мире всегда была связана со смертью. Ребенок как бы умирал и заново рождался – уже как взрослый член племени. Обряды инициации были жестоки – я уже писала о них, когда писала о язычестве. И проводили их самые старые члены племени, шаманы, ведуньи. И проводили где? Если речь идет о европейской цивилизации – то в лесу. Самом глухом и скрытом от посторонних глаз месте.
Кстати, внешность Яги – очень характерна. У нее преувеличенные женские половые признаки (в сказках часто говорится о ее огромной груди), она ходит на костяной ноге и еще – она хозяйка леса, ее слушаются звери и птицы. Это еще один момент, указывающий на царство мертвых и тотемных животных. В древности люди верили, что умершие превращаются в тотемных животных рода и явно связывали смерть с превращением в зверя. Хозяйка зверей – яга – восходит к богиням охоты, которые имели еще функцию богинь мертвых. Вспомним Артемиду-Гекату или Кибелу-Астарту.
Дом яги всегда находится в лесу, самой глухой его чаще. Лес выполняет функцию сети, задерживающей передвижение в ту и иную сторону (вспомним сказки, когда герой, убегающий от погони, бросал гребешок и на его месте вырастал дремучий лес, задерживающий преследователя). Лес – словно фильтр, задерживающий чужаков, забирающихся на недозволенную территорию. Пройти его можно либо тому, у кого есть важная цель, либо перескочить его сверху (на коне), либо насильно уничтожив его (вспомним, как яга грызла деревья, чтобы настичь убегавших детей).
Лес, эта сеть, окружает некое сакральное место – священное место посвящения или вход в Некию, царство мертвых. То есть сам по себе лес еще не несет важной смысловой нагрузки, он должен скрывать нечто важное.
В случае анализа образа бабы Яги – лес скрывает избушку на курьих ножках.
Вспомним странные описания этой избушки: без окон без дверей, поворачивается к лесу задом, к герою передом. То есть входом своим она обращена в царство, которое недоступно пока герою, и чтобы войти в нее, ее надо повернуть. Попасть в нее трудно, потому что иногда эта избушка вообще не имеет входных отверстий. Миновать эту избушку невозможно – поэтому герою нужно обязательно исхитриться и войти в нее.
А вот следующие строки “лежит на печи баба Яга-костяная нога, нос в потолок врос” – дает исследователям повод предполагать, что избушка – не что иное, как гроб. Где обитает охранник входа в царство мертвых. А курьи ножки этой самой избушки говорят о тех древних временах, когда люди еще имели тотемы и поклонялись силе животных. Охранник в царство мертвых и его дом имеют не только человеческих облик: куриные ноги возводят избу к тому самому мистическому входу в иной мир, когда человеку приходилось проскакивать через некое отверстие в животном (вспомните Крошечку Хаврошечку с ее прохождениями через коровье ухо, прохождения крестьянских сынов через лошадиное ухо Сивки-Бурки, или сказания индейцев, когда в царство мертвых можно было проникнуть через открытый клюв орла).
Итак, мы увидели, что бабу Ягу и ее жилище нельзя свести даже к простым сравнениям – мертвец в гробу. Тут все гораздо сложнее, символизм их образов восходит к древнейшим временам мифологического мышления человечества.
Но продолжим – когда герою, наконец, удавалось проникнуть в избушку, его встречали возгласы: “Фу-фу-фу, русским духом пахнет”. Эта деталь доказывает нам, что предположение о том, что баба Яга – сторож входа в царство мертвых, может быть верным. Тут важен не русский дух, а человеческий. Мертвецы, вернее их души, которые сходят в царство смерти, бестелесны. Они – не обладают запахом. А тут – пахнет человеком, живым человеком. Интересная деталь – в сказаниях людей всего мира – хоть американских индейцев, хоть африканских племен, хоть европейцев, хоть населения Востока, есть общая черта. Запах живых неприятен мертвым. Именно отсюда это “фу” Яги. И именно отсюда – баня, омовение. Ритуальное омовение, если быть точным. Яга омывает героя, чтобы его запах не раздражал обитателей ее мира.
Заметьте еще одну черту: первое упоминание о еде – именно в доме бабы Яги. Это тоже не случайность. Те, кто должны спуститься в царство мертвых, должны не просто поесть, а поесть особой еды. Ритуальной еды. И только тогда – когда совершено ритуальное омовение и ритуальный обед, только тогда начинается следующий этам знакомства героя и Яги.
“Дело пытаешь или от дела лытаешь” – предполагается, что герой расскажет, зачем он предпринял свое путешествие. А затем пройдет испытание добродетелью или силой – ему нужно либо пасти кобылиц, либо пройти испытание сном, когда он не должен заснуть при сотворении заклинаний.
На минуту отвлечемся, чтобы обратить внимание на другой мотив – встречи Яги с детьми. Тут речь шла о посвящении во взрослого, и детей чаще всего отводили в лес (заметьте, никогда мать, только отец). Потому что мать не имела права принимать участие в обрядах, это делали только мужчины, даже если речь шла о девочках. Как вариант отведения в лес можно вспомнить похищение ребенка (ритуальное похищение с целью обряда инициации), либо инсценировка его продажи (мы с подругой лично записывали обряд, который дожил до наших дней, когда ребенка “продавали заезжим купцам”). Обряд этот проводился над испуганными или заикающимися детьми в наше время с терапевтической целью и только после лекций о сказках мы с ней поняли, какая невообразимая древность лежит за всем этим “купите мальчика, недорого просим”.
Что же происходило с детьми, которые попадали в лес?
А происходил с ними обряд посвящения. Иногда это было обрезание/татуирование/шрамирование, приучение терпеть любую боль и повиноваться старшим (так воспитывали будущих воинов), иногда степень жестокости обрядов и их длительность доходила до такой степени, что ребенок от боли по-настоящему терял память и не помнил, кто он. Ему могло по-настоящему показаться, что он умер и воскрес. Его могли опоить ядовитыми напитками, вызывающими галлюцинации, могли отсечь палец. Отголоски всех этих испытаний видны в волшебных сказках – от отрубленных голов жен Синей Бороды до разрубания Ивана-Царевича на куски (как символ временной смерти) или отрезания у девушки и снятия с пальца колечка (помните, у Пушкина купеческая дочка Наташа разоблачает разбойника: “А с чьей руки это кольцо?”).
Очень важную роль в обряде инициации играл огонь – вот откуда у бабы Яги желание жарить детей.
Таким образом, баба Яга для детей – была образом некоей праматери, шаманки-ведуньи, которая выступала как человек, проводящий инициацию.
Для взрослых героев сказок – она была сторожем в царство мертвых, куда герой должен был проникнуть, чтобы выполнить задание или избавиться от настигшей его беды.
Стоит обратить внимание еще и на то, что баба Яга выступает в роли тещи. На ее дочери или племяннице женится герой сказки – и это отголоски старых обрядов перехода юноши в род девушки. Во многих уголках нашей планеты обряд инициации юноши проводило племя или семья его невесты, и именно юноша уходил из своего рода. И именно поэтому в сказках баба Яга оказывается родственницей невесты, но никогда – жениха.
Итак, мы видим, что баба Яга имеет несколько, если можно так выразиться, “профессий”. Она – дарительница, но она же – та самая “страшная мать”, которая проводит обряд инициации ребенка.
(to be continued…)