Лента ФБ полна радующихся смерти мужа Маргариты Симоньян, развеселых шутеек и победных “земля стекловатой”.
А я вспоминаю вот этот пост
Понимаете, ребята, карма и все эти теории о том, как повернется колесо и как даст больно в следующей жизни – все это так себе объяснения. Мне ближе всего самое простое.
Когда ты совершаешь зло – словом ли, делом, ты напоминаешь человека, бросающего камни в воду. От маленького камушка волны нет, так, рябь небольшая. От камня побольше – уже и волна появляется, можно получить, скажем, ноги мокрые. Но бывают камни, которые зашибают бросающего таким цунами, что мало не кажется. Просто как любое большое событие – оно занимает чуть больше времени – пока тот камень упадет, пока волна появится, пока вода от берега отойдет, пока сформируется гребень…
Тигран Кеосаян был так себе человек, о нем оставили не самые хорошие воспоминания девушки, которых он достаточно паскудно имел будучи уже женатым на Алене Хмельницкой (не хочу повторять сплетни на этих страницах, просто не самые хорошие он с женщинами вещи делал, скажем так). О нем оставили не самые теплые воспоминания коллеги и друзья. Но то такэ – кто из нас имеет нимб величиной с мушкетерскую шляпу? На самом деле только и остается, что грехами меряться.
Но вот когда Тигран встретил свою Маргариту и начал делать то, что делал последние годы… Тут, наверное, бездна и обратила на него свое внимание. Это как с Зеленским… был милый парнишка, студент-кавээнщик, потом посредственный актер; мелкие шалости, мелкие радости, мелкие пакости, мелкие безобразия… А потом херак – и стал тем, кем стал. И от крови на руках теперь не отмыться, как бы там ни вскрикивали патриотические сторонники “войны до победы над Россией”. Кровь, много крови – пролитой на самом деле не за великую родину, а скорей по насередке больших денег, часть из которых оседает в карманах бывшего актера, а бОльшая часть – распределяется между теми дяденьками, которые и затеяли этот бедлам ради своего чудесного гешефта.
То же самое с Путиным. Был серенький человечек, услужливый, спокойный, производящий впечатление серьезного и надежного. Конечно, жена многое могла рассказать, но кто ту курицу слушать хотел… А теперь останется в народной памяти как человек в очередной раз утопивший Россию и полмира в крови. Нет больше мелких шалостей и мелких пакостей. От Курска, так сказать, до Курска…
Так и у Тиграна… До Маргариты – ну такэ, рога у Хмельницкой ветвились, девчонки поиметые унижение запихивали подальше и продолжали столицу покорять…. А вот потом – все стало гораздо серьезней. Тут уж не про забесплатно оттраханные студенточки пошли волны пускать, тут “совращение малых сих” пошло в дело, а эти волны – туфельки не замачивают. Эти волны кабы не дома в горах сносят.
Он сейчас ушел туда, где каждый его поступок будет взвешен и оценен – и кто бы и что ни говорил ему вслед, на него никак не повлияет. А вот на говорящих – вполне.
Поэтому я не буду бросать камни вслед умершему, свои собственные волны вон окатывают каждую минуту. Просто когда Маргарита С. ищет, “кто ж их так проклял”, хочется подсказать, что не там она ищет. Если на совести – ложь о бесланских детях, смех над погибающими украинцами, рафаэлки для Навального и те тонны пропагандистской лжи, которыми эта пара годами кормила людей, чьи-то проклятия не нужны. Камни были брошены – и оставалось только ждать, когда в порту появится первая высокая волна.
Но вообще нынешнее состояние Сети удручает. Симоньян и Кеосаян хохотали и шутили над убиваемым Навальным и украинскими людьми, теперь шутят и хохочут над мертвым Кеосаяном и смертельно больной Симоньян… Хочется спросить всех этих великих и неполживых борцунов со всем плохим ради всего хорошего – а чем вы тогда отличаетесь? Те ненавидели Навального и веселились по поводу его смерти. Вы ненавидите их – и тоже веселитесь и хохочете над смертью и болезнью. Разница-то в чем? Если нечто тебе кажется плохим, – тогда можно? Тогда ты не такой моральный урод?
Херовая новость в том, что если человек смеется над чужой смертью и болезнью, он априори моральный урод. У него что-то явно поломалось в базовых настройках и нуждается в большом ремонте. Есть вещи, над которыми нельзя смеяться, даже если речь идет о самых больших чудовищах вроде Гитлера или Сталина. Потому что мертвым – все равно, а вот ты, живой и настоящий, глумясь над тем, над чем глумиться нельзя, калечишь свою душу совершенно непоправимо. И если надо объяснять, почему, – я отвечу.
Смерть – это великий уравнитель. Она приходит за всеми – за королями и нищими, богатыми и бедными, старыми и молодыми, праведниками и грешниками. Все рано или поздно встретятся с ней – и вопрос, “А каково мне помирать будет?” – вопрос совершенно не праздный. Так вот, если ты смеешься и радуешься чужой боли и смерти, значит, вопрос про собственное помирание никогда не приходил тебе в голову. Ты весело и задорно вторгаешься в ту область, которая для тебя совершенно закрыта собственноручно выбранной слепотой, хотя ты совершенно точно в это место придешь, стопроцентно и неопустительно. Но слеп ты или зряч, в этой области – свои законы, в них нет сносок “вообще-то смеяться над раковым больным нельзя, но если это Симоньян – то можно”. Там нет примечаний “шутить над мертвым нельзя, но если это Навальный – то можно”. Там есть один закон: “Смерть и боль – это не о смешно, это о сочувствии и жалости. А если не можешь пожалеть – просто помолчи”.
И если тезис о покалеченности души все равно остается непонятым, тогда остается только предложить просто поглядеть на казус. Вот человек шуткует шутки про смерть – а вот смерть сама приходит за ним, а вокруг – тот же смех и радость, только уже по его поводу. Так, может, стоить остановиться, прежде чем пошутить очередную шутку, – и спросить себя: “Погоди, вот он шутил и смеялся – и закончилось все так вот ужасно. Может, и мне лучше оставить шутейки при себе? А то вдруг и ко мне этот бумеранг неведается?”
Судя по всему – вопросами этими задаются немногие. А жаль…
Когда слышишь о смерти кого-то богатого и знаменитого, вспоминаются слова из Канона о усопших многих:
“Вои́стинну суета всяческая, житие же сень и соние, ибо всуе мяте́тся всяк земнородный, я́коже рече́ Писание: егда мир приобрящем, тогда во гроб вселимся, иде́же вкупе царие и нищии”.
А когда слышишь о смерти человека, который много сил и времени потратил на достижение власти, стяжание богатства, приобретение славы или на что-то ещё в этом роде, то вспоминаются слова Иоанна Златоуста:
“Человек не доживает и до ста лет, а суетиться на тысячу”.
Грустно, что понимание этих простых истин приходит обычно (если вообще приходит) в постбальзаковском возрасте.
Завидую тем, кто понял их в юности и жил соответственно этому пониманию.
А я понять не могу, они ж с супругой себя православными называли, по церквям ходили… А че, не думали о том, каково помирать будет и куда такая жизнь завести может?
Когда я оглядываюсь на свою жизнь, у меня возникает тот же вопрос к самому себе. Как можно было регулярно ходить в церковь, исповедоваться, причащаться, поститься, зачитываться православной литературой и при этом позволять себе так грешить?
До поры до времени большинству из нас наши собственные грехи кажутся незначительными, порой даже просто милыми и трогательными слабостями. А чужие, как правило, вызывают праведное осуждение. Хотя, если другой человек грешит тем же грехом, что и мы сами, мы нередко способны отнестись к этому с пониманием. Но к греху, который нам не свойствен, мы обычно беспощадны.
Только святые судят себя строже, чем других. И чем человек чище, тем болезненнее переживает свой малейший грех. Как Сисой Великий, который говорил перед смертью: «Не знаю, положил ли я и начало покаянию».
Ещё один момент: чем больше у человека власти и богатства, тем больше зла он способен совершить. Это как в крыловской басне “Ручей”, где ручеёк ругал реку за то, сколько она причиняет убытков своими разливами, и говорил, что сам-то он не такой. А потом полили дожди, ручей сам вышел из берегов и натворил беды не меньше, чем река.
Ну, и давление среды. Человек очень зависит от мнения и примера окружающих. Скажем, в старой патриархальной деревне воровство считалось страшным грехом, за него и побить могли, и убить. И воровства не было – во всяком случая у себя в деревне. Можно было на неделю уехать и оставить дверь незапертой, никто бы не зашёл. А в большом городе воров было много, кражи были чем-то обычным, и многие не видели большой беды в том, чтоб стянуть какую-нибудь вещь, которая плохо лежит. Даже в святом месте могли обокрасть. В Москве до революции в Иверской часовне вовсю орудовали карманники. А ведь вроде все были православные, с крестом на шее.
Так и со всеми другими грехами: как Илья, так и я.
Так и в наших элитах. С одной стороны если не быть, то хотя бы слыть православным сейчас считается хорошим тоном. С другой стороны, нравы там далеко не святоотеческие. Так там и рассуждают: все так делают, а я что – рыжий? А если кто-то начнёт обличать в грехе, ему скажут: “Да ты фанатик, сектант какой-то”.
И так в любой социальной среде. Есть грехи социально неприемлемые, позорные, а есть общепринятые, как бы простительные. И надо иметь очень крепкую веру, чтобы не поддаваться этому духу, плыть против течения.