В прошлой части мы говорили с вами о том, почему православные почитают Богородицу и святых. Сегодня мы поговорим о главном авторитете для протестантов – о Писании. И я попытаюсь рассказать, почему православные не рассматривают Писание как единственный и непогрешимый авторитет, что такое Священное Предание и какую роль оно играет в нашей церкви
Но для начала я напомню, что в “юридизированном” западном христианстве очень важную роль играет авторитет. У католиков главным авторитетом в церковной жизни является папа Римский – и все, что он произносит ex cathedra становится для католиков истиной в последней инстанции. Слово Папы – слово человека, который воспринял авторитет самого апостола Петра, основателя христианской церкви, это слово самого наместника Бога на земле.
Лютеранство как плод раскола католичества не могло отойти от этого главного принципа западного христианства – нужен авторитет. И вместо дискредетировавшего себя католического авторитета Лютер выдвинул принцип Sola Scriptura, “только Писание”. В качестве главного авторитета для любого протестанта теперь служит Писание, Библия. Винить Лютера за то, что он сделал, разумеется, нельзя – он не был знаком с православием, а потому реформировал лишь западное христианство. Протестанты, возмутившись единовластием (“разве папа – Церковь? Мы все – Церковь!”), по сути, возвели в папы всех желающих. Таким образом, неверное представление католиков о Церкви, даже при правильном антитезисе, отнюдь не привело протестантов к правильному пониманию Церкви.
По сути православные тоже протестанты – они протестуют против того, во что папизм превратил учение Церкви. Но православие сохранило полноту учения Церкви, мы протестуем, оставаясь ВНУТРИ нее. Протестанты, вслед за Лютером, выйдя из учения Церкви, продолжают протестовать там, ВОВНЕ. Потому что цензорские ножницы “отсечем все, кроме Писания”, отсекли протестантизм от истинной жизни Церкви, которая, разумеется, не заключается только в Писании. Потому что ножницы – они только отсекают, но не “пришивают”. Церковь не обогащается, отсекая от себя все, кроме Библии, она только теряет. “Всё, что нужно, есть в Писании”, автоматически означает, что всё, чего нет в Писании, – не нужно. Ненужной становится и сама Церковь как тело Христово.
Но прежде давайте немного отвлечемся и посмотрим, что такое есть Писание?
Это – ТЕКСТ. А любой текст не существует сам по себе, он живет лишь в сотрудничестве – автора и читателя. Без читателя текста нет, есть некая совокупность букв, и лишь читатель оживляет ее, читатель по-своему текст творит.
Это я сейчас не бред несу, а примитивно передаю суть науки под названием герменевтика (помните, мы с вами собирались говорить на эту тему еще в первой части? Вот, собственно, время и подошло).
Чем далее отстоит от нас текст во времени (а зачастую и в пространстве, то есть ГДЕ он был написан), тем более “нам не дано предугадать, как слово наше отзовется”. А уж тем более “нам не дано предугадать”, если речь идет о Библии, книге, от которой мы отстоим столь далеко и по своему культурному уровню, и по духовному. Когда некто берется комментировать Писание, речь идет о нем самом, а не о Евангелии. То, какие места человек выбирает, как комментирует, с какой интонацией – говорит о нем самом больше, чем, может быть, ему хотелось бы самому сказать о себе. И уже то само, что в Библию входят четыре Евангелия, а не одно, говорит о том, что на Христа смотрели четыре человека и по-своему рассказывали о том, что видели и слышали.
Любому, кто читал Евангелие не единожды, вскоре становится ясным – что эту Книгу читаешь всякий раз словно впервые. Не текст меняется, но ЧИТАЮЩИЙ под воздействием Боговдухновенного текста.
Поэтому когда слышишь от протестантского проповедника “мы живем только по Библии”, хочется спросить – и как, получается? Получается понимать в 21 веке текст, написанный несколько тысяч лет назад и “жить по нему”?
И тут же хочется задать другой вопрос: а кто будет лучше понимать текст – тот, кто отстоит от него по времени жизни на сто-двести лет, или тот, кто отстоит на две тысячи? Тот, кто говорит на языке оригинала текста, или тот, кто знает текст в переводе с перевода?
Православие несет через века то осмысление текста, которое было дано людьми первого поколения христиан, людьми, жившими на Ближнем Востоке, а, следовательно, земляками Христа. И я очень сомневаюсь, что это понимание текста – ущербнее того, которое звучит на стадионах на “фестивалях Иисуса”. Более того, я сильно сомневаюсь, что протестантские проповедники вообще знают о том, с КАКИМИ именно текстами они имеют дело.
Буду говорить исключительно о русскоязычных проповедниках, потому что специально интересовалась только вопросами перевода Библии на русский язык. Скажем, многие ли протестанты знают, что греческий перевод Ветхого Завета древнее оригинала? Парадоксально, правда? Но это именно так. Мы, русскоязычные читатели (о других языках, повторяю, у меня сведений просто нет), знаем русский перевод с так называемой масоретской версии Ветхого Завета. Но масоретская версия была отобрана через 900 (!!!) лет после рождества Христова. Потому что после иудейского рассеяния и исчезновения Храма у иудеев появилось очень много списков с Танаха (Ветхого Завета), соответственно, переписчики могли допускать неточности, ошибки. И поэтому совет раввинов постановил уничтожить все сомнительные свитки, под которые попали все свитки подряд – и утвердить как единственно возможный специально отобранный ими масоретский текст. Православные толкователи первых веков христианства читали Септуагинту, перевод семидесяти, сделанные с древних свитков Танаха. Таким образом, когда раввины постановили уничтожить все тексты, кроме масоретского, православная церковь оказалась перед фактом, что Септуагинта, греческий перевод с иврита, оказался древнее масоретского текста.
Септуагинта была переведена на старославянский, но не была переведена на русский – планам издателей помешала революция 17-го года. И таким образом, русские тексты Ветхого Завета, которые сейчас читают и толкуют протестанты, содержат в себе неточности. Нет, смысл и суть Книги неизменны – но любому мало-мальски образованному человеку понятно, что неточности текста ведут к неточностям толкования, если не обращать внимание на иные варианты этого текста. Скажем, на текст в оригинале. Или на тот факт, что оригинал оказывается моложе перевода, сделанного на другой язык.
Писание не может быть совершенно самодостаточным – любое понимание текста является его истолкованием. Но никакого “абсолютно точного” отражения не существует и не может существовать – Писание послужило орудием искушения Христа дьяволом в пустыне. И апостол Павел предупреждал: “Никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собой” (2 Петр. 1,20).
Значит, без помощи Самого Бога понимать Писание невозможно. Для адекватного истолкования текстов Библии нужно восхождение к тем же источникам духа, к которому восходили и авторы Библии. И да простят меня протестантские пасторы – но я скорее приму то, что к этому источнику восходили Иоанн Златоуст, Василий Великий, Симеон Новый Богослов и другие, по выражению о. Сергия Булгакова “гении религиозности”, чем современные проповедники, имеющие за плечами полугодовые пасторские курсы и кучу мирских страстей, грехов и забот в анамнезе. Я совершенно уверена, что люди, которые смогли в возможно максимальной полноте принять и использовать опыт духовности, то есть святые люди, имеют большее право на толкование текстов Священного Писания, чем те, кто объявляют, что в них “работает Святой Дух”.
Более того, выражение “протестантизм – религия профессоров” актуально только для “старого протестантизма” – то есть лютеранства, кальвинизма, англиканства. Это действительно деноминации, имеющие опыт серьезного богословия, профессора богословия были единственным авторитетом старого протестантства. Но современные протестантские деноминации – баптисты, пятидесятники, адвентисты – вообще не имеют опыта богословия, ни глубокой, ни разработанной традиции у них нет. Более того, современные протестантские церкви не дали мировой культуре вообще никаких имен – ни поэтов, ни прозаиков, ни философов, ни художников.
Таким образом, за толкование Евангелия берутся действительно очень разные люди, которые несут нам свое ПОНИМАНИЕ.
А ведь в Библии есть разночтения, которые меняют богословский смысл целой фразы – вернее, не в Библии, а в разных ее списках. Вот примеры, которые я нашла у А. Кураева:
Например, в некоторых рукописях Евр. 2, 9 читается как “Дабы Ему, по благодати (“hariti”) Божией, вкусить смерть за всех”. В других же вместо “hariti” стоит “horis”: “вдали”. И тогда получается, что Христос вкусил смерть “вдали от Бога”, “вне Бога” (и этот апостольский стих воскрешает в памяти крик Спасителя на Голгофе: “Боже Мой, почему Ты Меня оставил?!”). Он, Иисус, один оставлен Богом — чтобы более никто из нас не оставался со смертью один на один…
Еще пример разночтения — молитва Христа на Тайной Вечере: “Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал!” (Ин. 17, 11, ср. 17, 12). В синодальном русском переводе эти слова поняты переводчиками как передача апостолов Отцом Сыну. Однако ряд рукописей, на которые опираются некоторые современные переводы Евангелия, содержат чтение не “данные” (действительно могущее в этой фразе относиться только к ученикам), но “данное” (то есть единственное число среднего рода), и при таком написании Христос говорит именно о том, что Отец дал Сыну Свое имя: “Отче Святый! соблюди же их во имя Твое, которое Ты Мне дал!”. Контекстуально логичнее тот перевод, который говорит о передаче имени Отца Сыну: ведь в Флп. 2, 9-11 апостол говорит, что “Бог дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних, и всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца”. Сын “славнейшее наследовал имя” (см. Евр. 1, 4). Такое чтение разрушает все построения “свидетелей Иеговы”, ибо оказывается, что именно Имя Свое, то есть имя Иеговы, Отец даровал Сыну.
В древнейших рукописях Писания нет ни разбиений между словами, ни знаков препинания, ни заглавных букв. Например, как прочитать: “Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу” (Мф. 3, 3) или “Глас вопиющего: в пустыне приготовьте путь Господу” (Ис. 40, 3)? В первом случае мы слышим человека, который из пустыни, вдали от городов кричит горожанам: “ Эй вы, там, в городах! Готовьтесь: Господь грядет!”. Во втором случае это голос, раздающийся на городской площади и призывающий выйти из городов, из вместилищ греха и пошлости, и в пустыне, обнаженными от обветшавших одежд культуры, встретить Творца миров. От расположения знака препинания смысл меняется довольно значительно…
Обращаю внимание еще на одну деталь: мы не древние греки и не говорим на древнегреческом. Посему мы ВСЕГДА имеем дело с переводом. И как переводчик ответственно вам заявляю: перевод – это ВСЕГДА интерпретация. В переводоведении есть термин “калька”, то есть дословный перевод. Так вот, если вам хоть раз приходилось держать в руках “кальку”, то вы должны знать, что в ней – вообще ничего не понятно. Переводчик всегда трансформирует текст – он изменяет законы одного языка на законы другого. И именно это делает текст понятным.
Переводчик должен учитывать не просто законы языка, но и культуру той страны, на язык которой он делает перевод. Как вы думаете, при переводе Библии на китайский язык, можно было переводить слова Христа “Я Хлеб Жизни” буквально? В Китае хлеба не едят, в Китае едят рис. Поэтому китаец, слыша “Я Хлеб Жизни” воспримет это так же, как мы воспримем китайский конечный текст: “Я – Рис Жизни”. Каждому народу переводчик должен дать понятную ему ассоциацию. Еще одна сложность: слова Павла: “Я – насадил, Аполлос поливал, но взрастил Бог”. Для нас все ясно, а для тех, кто растит рис по колено в воде? Еще поливать? И переводчик трансформирует текст в понятное на Востоке: “Я насадил, Аполлос привязывал ростки к палочкам…”.
А вот еще переводческая находка. Знаменитые апостольские слова “видим как сквозь тусклое стекло, гадательно”. В греческом оригинале стоит “зеркало”. Почему пришлось менять текст? Да все потому, что во времена апостолов не было венецианских зеркал, зеркалом служили отполированные металлические круги. И ясное дело – видеть в них можно было лишь свой силуэт да искаженные черты лица. И нам, которые пользуются современными зеркалами, уже не понять бы было “видно как в зеркале, гадательно”.
А ужас переводчиков – многозначные слова? Скажем, древнееврейское слово АМАН, которое означает и знание, и веру. Как переводить? А еврейское слово АЛМА, которое означает и деву, и молодую женщину, только что вышедшую замуж? И как толковать тогда пророка Исаию, который говорит: “Се, Дева (алма) во чреве приимет и родит Сына” (Ис. 7,14). Идет ли тут речь об обычном деле – родах молодой женщины, или о переменах судеб мира, когда Девственная Мать родит Сына-Слово?
А сколько ересей родилось оттого, что слово “плоть” неверно понималось как антоним души? А в греческом языке “плоть” еще может означать любую живую тварь, созданную Богом (“Всякая плоть узнает, что я Господь” (Ис. 49,26).
А само толкование? Знаменитый совет апостола Павла: “Каждый оставайся в том звании, в котором призван. Рабом ли ты призван, не смущайся; но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся” (1 Кор. 7, 20-21). Лютер понимал этот текст как призыв к свободе. Церковно-славянский текст предлагает противоположную трактовку: “Но аще и можешь свободен быти, больше поработи себя”. Греческий источник говорит: “избери лучшее”. Для Иоанна Златоуста, который толковал данный отрывок, греческий язык был родным. Но и он в своем толковании понимает эти слова Павла как предложение остаться в рабстве. Значит, тут уже дело в личном смысловом предпочтении толкователя. Скажем, французский язык предлагает перевод этого места Библии как “обрати к пользе твое положение раба”.
И толкование данного отрывка уже отходит от собственно грамматических вопросов и подходит к духовному опыту людей. У греков, да и вообще у народов античности, было гораздо больше несвободы, чем у современных жителей мира. И в этом опыте страдания и боли открывалось нечто, что нашему “западному менталитету” недоступно. И монашество, духовный православный опыт, только оттенило, углубило тот духовный опыт древности, который говорит, что в “раю нераспятых нет”, что более тяжелый и узкий путь как раз и является более коротким путем к Богу.
Еще один вид неизбежной интерпретации – это акценты. В Библии нигде не сказано, что вот этот стих, дескать, главнее всех остальных. А значит, акценты ставят сами толкующие. Да и сам метод “надергивания цитат” привел к тому, что обосновать Библией можно любую подлость. И то количество сект, с которым мы имеем дело в наше время, обусловлено как раз вот таким свободным толкованием с использованием вольно вынутых из контекста цитат. И это не новодел нашего мира – уже Ириней Лионский, живший во 2-м веке, сравнивает еретиков с людьми, которые составляют образ собаки или лисы из кусочков мозаики, которая представляет образ царя.
Протестанты тоже набирают цитаты, и используют умолчания в своей проповеди, поэтому когда мы слышим “мы живем только по Библии”, хочется сразу спросить, где лопатка, которую должен иметь каждый иудей, чтобы закапывать за собой естественные отправления (это из Второзакония). Причем их нужно тоже отправлять “за станом”, а не в собственной квартире с канализацией. И где четыре кисточки на одежде, потому что тот, у кого их нет, – да будет проклят. И как быть “Да будет епископ одной жены муж”, если этот протестантский епископ – женщина? И как быть с тем, что протестантский пастор садится обедать вместе с семьей, когда Христос сказал: “Будьте как птицы небесные”? И почему все грешники до сих пор без жерновов на шее, ведь оправдывала же инквизиция свои деяния словами Христа о жернове на шее грешника? И почему у протестантских начальников нет меча, ведь ап. Петр писал, что “не напрасно начальник носит свой меч”?
Так что лукавят протестантские пасторы, говоря, что живут только по Библии. Невозможно в нашем мире вести такой образ жизни, а посему нужно говорить, что протестанты ведут образ жизни, соответственный со СВОИМ ПОНИМАНИЕМ БИБЛИИ. Это будет и честнее, и точнее. Вот только с беспрекословностью авторитета придется повременить. Потому что если бы был единый авторитет – не было бы 20 000 (!!!) различных протестантских церквей, сект и школ, которые зачастую проповедуют совершенно противоположные вещи. Адвентисты отрицают бессмертие души, а баптисты – признают. Пятидесятники не считают за христиан тех, кто не трясется вместе с ними в священном экстазе. Одни протестантские направления говорят, что Христос с бедными и нищими, а другие утверждают, что если у тебя нет денег, то тебя Бог не любит. И все это происходит с потрясениями в руках одним и тем же текстом Священного Писания!
Когда православный спорит с протестантом, речь идет не о споре с Библией, а о споре с человеческим пониманием и трактованием Книги. Именно поэтому эти дискуссии возможны и нужны.
И в любой религиозной традиции мира единство текста определяется единством его толкования, то есть ТРАДИЦИЕЙ. Она сохранена православной церковью и совершенно утрачена протестантизмом – увы, это горькая правда.
Однако кроме Священного Писания православная церковь признает Священное Предание. Словосочетание, которое почему-то очень раздражает протестантов. Поэтому стоит рассказать, что понимает церковь под этим термином.
Сразу оговорюсь – Предание – это совершенно не “сборник бабьих сказок, где кто чего сказал”, как я неоднократно слышала от протестантов. Признаюсь честно, для того, чтобы понять, что понимает Церковь под Священным Преданием, мне пришлось долго читать книги, а потом ломать голову. Это очень трудно понять слету-сразгону. Нужно думать, анализировать и однозначно просить Бога помочь пониманию.
Начну с единственно авторитетного для протестантов Писания:
“Чему вы научились, что приняли и слышали и видели во мне, то исполняйте, и Бог мира будет с вами” (Филип. 4:9).
“О Тимофей! храни преданное тебе” (1 Тим. 6:20).
“Итак, братия, стойте и держите предания, которым вы научены или словом, или посланием нашим” (2 Фес. 2:15)
“Хвалю вас, братия, что вы все мое помните и держите предания так, как я передал вам” (1 Кор. 11:2)
“Мы непрестанно благодарим Бога, что, принявши от нас слышанное слово Божие (т.е. устно преподанное), вы приняли не как слово человеческое (которое по произнесении скоро замирает), но как слово Божие, каково оно есть поистине, которое и действует в вас верующих” (1 Фес. 2:13)
“Завещаем же вам, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа удаляться от всякого брата, поступающего бесчинно, а не по преданию, которое принял от нас” (2 Фес. 3:6).
Из приведенных отрывков мы однозначно видим, что апостолы не просто знали о предании, но и использовали его в проповеди и в становлении церкви.
Священное Предание было важным для отцов православной церкви:
Евсевий, епископ Кесарии Палестин. († 340 г.), пишет, “что святой Игнатий Антиохийский (по преданию церкви – тот самый ребенок, которого взял на руки Христос, когда говорил, чтобы не запрещали детям приходить к Нему, поэтому Игнатия еще называют Богоносцем, † 107 г.) своими устными беседами и наставлениями укреплял христиан тех городов, через которые путешествовал, и увещевал более всего беречься возникавших и распространявшихся именно тогда ересей. В особенности же убеждал твердо держаться апостольских преданий, которые для безопасности счел нужным подтвердить собственным свидетельством и заключить в письмена.”
Святой Ириней, епископ Лионский, учит: “когда же мы отсылаем их (еретиков) к тому преданию, которое происходит от апостолов и сохраняется в церквах через преемство пресвитеров (епископов), то они противятся преданию, говоря, что они премудрее не только пресвитеров (епископов), но и апостолов, и что они нашли чистую истину. Ибо [говорят] апостолы к словам Спасителя примешали нечто от закона… С такими-то людьми мы должны, любезный друг, сражаться, — c людьми, которые подобно змеям, стараются отовсюду ускользнуть… Все, желающие видеть истину, могут во всякой Церкви узнать предание апостолов, открытое во всем мире; и мы можем перечислить епископов, поставленных апостолами в Церквах, и преемников их до нас, которые ничего не учили и не знали такого, что эти еретики бредят.” Поименовав епископов Римской Церкви, святой Ириней продолжает: “В таком порядке и в таком преемстве церковное предание от апостолов и проповедь истины дошли до нас. И это служит самым полным доказательством, что одна и та же животворная вера сохранялась в Церкви от апостолов доныне и предана в истинном виде… Многие племена варваров, верующих во Христа, имеют спасение свое без хартии или чернил, написанное в сердцах своих Духом, и тщательно блюдут древнее предание… Принявшие эту веру не письменно суть варвары относительно нашего языка, но в отношении учения, нрава и образа жизни они по вере своей весьма мудры и угождают Богу, живя во всякой правде, чистоте и мудрости. И если бы кто стал проповедовать этим людям еретические измышления, говоря с ними на их собственном языке, тотчас бы, зажимая уши, убежали, как можно далее, не терпя даже слышать богохульную беседу. Таким то образом, вследствие того древнего апостольского предания, они даже не допускают в ум свой чудовищной речи еретиков.”
Ориген († 255 г.) говорит: “мы должны хранить церковное учение, преданное от апостолов через порядок преемства, и пребывающее в церквах даже доселе: только той истине должно веровать, которая ни в чем не отступает от церковного и апостольского предания.”
В работах святых отцов Церкви наблюдается одна вещь: они не противопоставляли Предание и Писание, в них обоих они видели “плерому”, то есть полноту учения Церкви. Прошу однако обратить внимание – Отцы РАЗДЕЛЯЛИ Писание и Предание, но не противопоставляя их друг другу (противопоставление совершенно не обязательно при обдумывании чего-либо). Как раз разделение пришло из протестантского богословия Лютера и Кальвина, но в святоотеческом наследии этого разделения с противопоставлением нет. Как писал В.Н Лосский “Защитникам Предания пришлось доказывать необходимость соединить эти две противопоставленные (протестантизмом – И.А.) друг другу реальности, так как каждая из них в отдельности взятая была неполноценна.” Эти работы по “соединению” появились относительно недавно, потому что у святых отцов этого разделения вообще не было.
Разделение отделяющее понятия всегда будет несовершенным, оно как бы берет неизвестный термин, сопоставляет его с известным и выводит его признаки на основании известного. То есть протестанты взяли Предание, сопоставили его с Писанием и вывели отсюда то, что, якобы, Предание – это такое “иное Писание”, некие записанные мысли, деяния и пр. Как если бы некто взял и разделил молоко на молочный порошок и воду и начал описывать свойства порошка на основе фактов, известных о воде. Это неверный ход размышления, он приведет к абсурду. И такое понимание Предания и Писания на основе разделения и противопоставления – тоже неверно.
Не совсем корректно говорить, что, мол, Писание – это Библия, а Предание – это Деяния Вселенских или Поместных Соборов, творения святых отцов, канонические установления, литургика, иконография, благочестивые обычаи и многое другое. В какой-то степени, если сильно примитивизировать, это так, но мы ведь не хотим думать примитивно.
Снова процитирую В. Н Лосского: “Мы можем приблизиться к более точному представлению о Предании, оставив этот термин за одной только устной передачей истин веры. Различение между Преданием и Писанием по-прежнему сохраняется, но вместо того, чтобы изолировать друг от друга два источника Откровения, противопоставляются два способа его передачи: с одной стороны – проповедь апостолов и их последователей, так же как и всякая проповедь, идущая от живого авторитета Церкви; с другой – Священное Писание и все другие письменные выражения Богооткровенной истины (причем последние друг от друга будут отличаться степенью признания их авторитетности Церковью).”
И тут мы приходим к тому, что первенство можно отдать Преданию, так как вначале и Христос, и апостолы проповедовали устно, и лишь затем истина была записана. Но заметьте, ПЕРВЕНСТВО это не заключено в “кто главнее”, а в “что вначале по времени”. Церковь проповедовала богооткровенную истину, она могла проповедовать ее устно, могла – письменно, но от этого истина не менялась. Можно даже сказать так: Церковь могла бы обойтись без Писания, но не могла бы без Предания, потому что Писание – это запись Предания.
И все же не в этом суть различения – письмо или слово. Как говорил Лев Аслан “Выше и выше, глубже и глубже”. Святые отцы первых веков, в частности Василий Великий (4 век), трактовал Предание как учение, которое остается тайным. Он различал догму и керигму, причем догмат в его понимании было тайной в учении, которая не обнародуется, а хранится в молчании: “Молчание есть тайна жизни будущего века”. Кerigma, что означает на языке Hового Завета “проповедь”, – всегда открытое провозглашение, будь то доктринальное определение, формальное предписание соблюдения чего-либо, канонический акт или всенародная церковная молитва. Но это не эзотерические знания, которые хранятся несколькими посвященными, это тайна, которая была известна всем христианам в противоположность к тем, кто еще не стал членом Тела Христова, так называемым “оглашенным”, тем, кто будет подготовлен к принятию тайны с катехизацией. Кроме того, догма всегда могла стать керигмой, если дело касалось с открытым высказыванием мнения Церкви (скажем, против ересей).
Итак, если полученные от апостолов предания не становятся широко известными, а остаются незаписанными и сокровенными, то это мудрый промысел устройства Церкви, которая открывает сокровенные глубины своего учения лишь тогда, когда их открытое провозглашение становится необходимостью. Здесь мы видим одну из евангельских антиномий: с одной стороны не следует давать святыни псам и расточать бисера перед свиньями (Мф.7,6), с другой – “нет ничего тайного, что не стало бы явным” (Мф.10,26; Лк.12,2).
Теперь, как видите, речь идет не о простом противопоставлении речи устной и письменной, мы углубились в самую суть вещей. Есть нечто, что охраняется тайной, и именно поэтому не должно запечатляться письменно, и есть то, что стало предметом проповеди, открытого возглашения, а, следовательно, может быть записано. Церковь очень хорошо понимает, как быстро можно “скатиться” к превращению тайны в “магические рецепты” типа “стань туда, поклонись столько раз, произнеси столько-то молитв”. В.Н. Лосский писал: “…несомненно, что эти сокрытые предания свидетельствуют о “мистерическом” характере христианского познания. Откровенная Истина действительно не мертвая буква, а живое слово; к ней можно прийти только в Церкви через таинства, как посвященные в “тайну, сокрытую от веков и родов, ныне же открытую святым Его” (Кол. 1, 26).
Те церковные предания как части Предания (мы о них уже упоминали, это крестное знамение, обряды, относящиеся к крещению, благословение елея, евхаристическая эпиклеза, обычай обращаться на восток во время молитвы, не преклонять колен в воскресные дни, в период Пятидесятницы и другое) стоят на грани этого самого Предания с большой буквы. Участие в тайне, которая дается Откровением и через церковные таинства, дает нам некое знание, “гнозис Бога”, явленный нам по милости Господней; исповедание Троицы, Таинство Крещения дает нам некое познание Бога, вводит нас в свет. И вот тут предания, слышанные нами из уст Христа и апостолов и записанные, ставшие Писанием, и собственно предания, о которых мы говорили, как бы горизонтальное измерение нашей жизни, входит в соприкосновение с “вертикалью Предания, с сообщением Духа Святого, в каждом слове откровенной Истины раскрывающем перед членами Церкви бесконечную перспективу Тайны. От преданий, какими нам их показывает Василий Великий, надо идти дальше и узнавать отличное от них само Предание” (В.Н. Лосский “Предание и предания”).
Если остановиться на этом уровне, мы все равно останемся на горизонтали, потому что мы останемся на общем уровне слов – сокрытых или проповеданных. Но нам надо выйти за грань словесного – и тогда мы снова предстанем перед необходимостью входа в область молчания. “Тот, кто истинно обладает словом Христа, тот может слышать даже Его молчание”, говорит святой Игнатий Антиохийский Богоносец (1-2 век). Евангелия донесли нам множество упоминаний о том, что Христос не только говорил, но и молчал. Самое известное молчание Христа – это Его ответ на вопрос Пилата о том, что есть истина. Вспомним еще слова Христа к Своим слушателям: “Имеяй уши слышати, да слышит”. Эти зоны молчания противостоят словам в Писании. Но это молчание не является пустым, оно наполнено Богооткровенной истиной, к нему не нужно ничего добавлять.
Нельзя противопоставить Предание Писанию, разделив их и поставив на разные полюса.
“Если Писание и все то, что может быть сказано написанными или произнесенными словами, литургическими изображениями, или же иными символами, если все это – различные способы выражать Истину, то Священное Предание – единственный способ воспринимать Истину. Мы говорим именно “единственный”, а не единообразный, потому что в Предании, в очищенном его понятии, нет ничего формального. Оно не навязывает человеческой совести формальных гарантий истин веры, но раскрывает их внутреннюю достоверность. Оно – не содержание Откровения, но свет, его пронизывающий; оно – не слово, но живое дуновение, дающее слышание слов одновременно со слушанием молчания, из которого слово исходит, оно не есть Истина, но сообщение Духа Истины, вне Которого нельзя познать Истину. “Hикто не может назвать Иисуса Господом, только как Духом Святым” (1Кор.12,3)” (В.Н.Лосский, та же работа).
Таким образом Предание – это жизнь Святого Духа в Церкви, которая сообщает каждому члену Церкви постигать и понимать Истину в присущем ей свете, а не по способности человеческого разума, это истинный гнозис, дающийся по милости Бога, а не по усилиям человека, Предание не зависит от языков, философий, культур, времени и пространства, и именно в этой независимости вся истина Предания.
Предание, по словам митрополита Филарета, – не только в видимой словесной передаче учений Церкви, в правилах благочестия и обрядах, оно – в невидимом, но действенном сообщении благодати и освящения. И хотя нужно различать то, что передается (устные и письменные предания) от того единственного способа, которым эта передача в Духе Святом воспринимается (Предание как основа христианского познания), все же эти два момента друг от друга неотделимы; отсюда проистекает и внутренняя нерасторжимость термина “предание”, который одновременно относится и к горизонтальной, и к вертикальной линии Истины, которой обладает Церковь. Поэтому именно Дух Святой должен освятить всякую передачу истин, именно огонь Пятидесятницы осуществляет данную Церкви способность: сознавать Богооткровенную истину, различать истинное и ложное в свете Духа Святого: “изволися Духу Святому и нам” (Деян.15,28).
Понять Писание как неотделимую часть Предания можно только в истинной Церкви, единство Писания может быть понято только в Предании, в свете Духа Святого, сообщенном членам единого Тела Христова.
Только Церковь способна распознать единый Дух, действовавший во всем Писании, как только человек оказывается вне Церкви, он начинает искать “чувствительности” и “чудес”, заменяя ими истинное действие Святого Духа, направленное вовсе не на говорение иными языками или всяческие трюки. Предание иногда именуется “критическим духом церкви”, наподобие “критического духа науки”. Он (этот дух) нужен для распознания отличия дел Божиих от дел рук человеческих. Древняя церковь, разделенная расстояниями, которые лишь для человека нашего времени кажутся вполне преодолимыми, на самом же деле добраться от берегов Британии до Египта тогда было делом многонедельного пути, – так вот, Церковь, не обладавшая способностями быстро связаться одной общине с другой, вполне одновременно приняла одни Евангелия и отвергла другие, приняла одни послания апостолов и не приняла другие (скажем, текст Евангелия, который называется 1 Посланием к Коринфянам, на самом деле не является первым, и в самом Послании об этом явно сказано. Но Церковь приняла актуальное второе Послание и не приняла первое. Таким образом, проявился Промысел Божий, так как в том самом несохранившемся в оригинале первом Послании содержались ошибочные мнения Павла как ЧЕЛОВЕКА, а не боговдухновленного апостола).
Но не только Писание, но и устные предания апостолов сохраняются только в свете Предания, раскрывающего Церкви их смысл и значение. Священное Предание – это не окосневшее образование, это вполне динамическая сила, которая сохраняет Истину в постоянном обновлении. И снова не нужно понимать “обновление” как замену старого новым, иначе протестантские профессора богословия были бы признаны однозначно лучше апостолов-рыбаков. Динамизм Предания защищает Церковь от закоснения, превращения таинств в магические обряды, Святой Дух постоянно обновляет Своим живым дыханием истину Церкви, сохраняет способность Церкви понимать и принимать Истину, данную Богом, во всей возможной полноте. Обращаю внимание – возможной для нашего времени и состояния полноте, так как конечная полнота Истины является приметой Будущего Века. Познавать в возможной полноте – означает не прогрессировать в понимании, потому что как мы понимали Святую Троицу с третьего века, так и понимаем в 21 веке. Познавать в возможной полноте означает для каждого христианина развитие ЕГО САМОГО внутри Тела Христова, а Церковь будет преподавать Истину по мере возрастания каждого человека, а оно, как вы понимаете, может быть для каждого своим.
Работа церкви, освящаемой знанием Предания, – защищать себя от ересей, не развивая уже имеющиеся в ней догматы, но защищая их от посягновений тех, кто решил, что может лучше понимать истину, и при этом в своем этом “лучшем понимании” решившем изменить или перетолковать имеющееся. В этом единство противоположностей, которая не дает Церкви закоснеть – боговдухновенные Отцы сформулировали все догматы, но при этом для богословов остается огромное пространство для размышлений об Истине. “В любой момент своего исторического бытия Церковь формулирует Истину веры в своих догматах; они всегда выражают умопознаваемую в свете Предания полноту, которую никогда не могут до конца раскрыть. Истина, полностью раскрытая, не была бы живой Полнотой, присущей Откровению: “Полнота” и рациональное раскрытие друг друга исключают. Hо если Тайна, открытая Христом и познаваемая в Духе Святом, не может быть объяснена, она тем не менее не остается невыраженной. Ибо “вся полнота Божества живет телесно во Христе” (Кол.2,9), и эта Полнота воплотившегося Божественного Слова выражается как в Писаниях, так и в “сокращенных словесах”, т. е. в Символах веры, или же в каких-либо других догматических определениях” (В.Н. Лосский).
Итак, мы попробовали сегодня хотя бы обозначить то, что понимает Церковь под Преданием. И думаю, понимание это гораздо сложнее, чем мы все могли себе представить. И посему мне очень хочется, чтобы православных перестали, наконец, именовать еретиками, обвиняя в том, что мы отошли от истины и захламили церковь бабьими сказками.
Вряд ли рассмотренное нами учение о Предании можно назвать бабьей сказкой, думаю, даже на энциклопедию можно не замахиваться. Учение Православной Церкви нельзя подогнать под какое-то стандартное определение, потому что оно – не дело рук человека. А куда ж нам, грешным, приклеивать ярлыки к тому, что было дано Богом?
(Продолжение следует)