О нации шоферов, или заточите свой разум под сверхпотребление

Ссылку на дивную эту статью прислал мне мой товарищ, с которым мы иногда любим поговорить о вечном и насущном. Называется статья “О нации шоферов” и я приведу ее текст практически целиком ниже.

Начинаю цитировать отсюда, потому что до этого следует рассказ о том, что автор интервьюировал самого Бориса Березовского, которого опрашивали много всяких выдающихся личностей, в том числе Ксения Собчак. А теперь цитата:

….Но давайте вернёмся к интервью Собчак и Соколовой. Они поинтересовались, не нужно ли было Березовскому в конце девяностых и начале нулевых годов отказаться от всех гедонических ценностей и жить во имя служения великой идее. Быть может, мол, тогда в нашем государстве всё сложилось бы несколько иначе. На что Березовский честно ответил, что отказаться, возможно, и стоило, но он едва ли смог бы найти в себе для этого силы. Он подчеркнул, что в современном мире деньги превратились в абсолютную ценность, и мир предлагает массу возможностей и удовольствий. Как от такого откажешься?

И вот, что я хочу сказать по этому поводу. Мой папа — крайне бедный человек. Причём он относится какак раз к той категории людей, для кого потребление, власть, статус, гонка за рейтингами и призовыми местами в карьере и жизни ничего не значит. Он не сибарит. Не гедонист. Не алчный и не тщеславный. Он аскет и минималист. Он не пользуется компьютером и по 10 лет подряд не покупает себе новую одежду. Они никогда не посещает кафе, таская на работу стряпню моей мамы в баночках и скляночках.

По роду службы (а он работает личным водителем) ему часто приходится сталкиваться с большим количеством по-настоящему обеспеченных людей. Но я при этом уверен, что они не только не испытывают отвращения по отношению к нему, но в какой-то степени даже восхищаются им и завидуют ему. Ведь, с их точки зрения, это наверняка так здорово, когда человек нашёл в себе силы отказаться от соблазнов и искушений; когда он смог позволить себе то, что не в силах сделать даже Борис Березовский.

Так вот: это всё — чушь собачья. Глупое поверхностное суждение, не предусматривающее глубокий анализ того, что за всем этим стоит. На самом же деле на свете не существует большего греха, чем бедность. Нет человека хуже, чем аскет. Богатые люди могут сколько угодно с восхищением смотреть на «героев» вроде моего отца, которые не видят высшей ценности в деньгах и материальном достатке; разум которых не заточен под сверхпотребление. Но они не представляют, как страдают при этом их семьи, лишённые всего на свете.

Поэтому подобные недальновидные суждения навсегда останутся лишь глупой иллюзией. Отказаться от гедонических ценностей — это не сила. Это порок, слабость и признак прогрессирующего идиотизма. Аскетизм отвратителен и мерзок. И я жду того времени, когда он будет приравнен к преступлению с реальными тюремными сроками. Никто не имеет права безнаказанно оставаться аскетом и как ни в чём не бывало ходить по улицам. Такие люди представляют серьёзную опасность и угрозу. Им должно быть отказано в праве заводить семьи, для которых они не могут обеспечить надлежащее количество материальных благ и достойный уровень жизни. Им должно быть законодательно запрещено жить в мегаполисах, которые представляют собой средоточие идей потребления, роскоши и капитализма. Их место — в лагерях за колючей проволокой.

Ни один обеспеченный человек не должен ни минуты упрекать себя в том, что он якобы слаб, только лишь на том основании, что он не может отказаться от сверхпотребления материальных благ. И говоря об отсутствии национальных идей или подмене их низкокачественными идеями, мы никогда не можем предлагать в качестве альтернативы аскетизм. Потому что это абсолютное преступление. Это зло, стоящее на одном уровне с педофилией или убийствами.

Аскеты не должны быть объектом восхищения. Они не могут претендовать на роль светочей российской государственности. Напротив, они должны быть везде презираемы и всеми гонимы. Всякий аскет должен чётко представлять, что ему ни рады в обществе. Каждый аскет — это деструктивный элемент, требующий немедленной дезактивации.

Поэтому искать ключ спасения нации в отказе от гедонизма — это значит заведомо идти по ложному пути. Идеология потребления и стремления к роскоши является фундаметнальной для развития общества. Но я со слезами на глазах продолжаю наблюдать, как людям, никогда не сталкивавшимися с чудовищными последствиями аскетизма, легко рассуждать о мнимых идеалах.

Дискутировать о прелестях аскетизма и называть себя при этом неисправимыми романтиками — значит быть ничуть не лучше тех, кто восхищается тревожной атмосферой немецких лагерей смерти. Аскет — враг своей семьи и враг народа.

И пусть кто-то считает, что мужчина должен построить дом, посадить дерево и вырастить сына. Но я убеждён, что, в первую очередь, достойный мужчина должен быть снобом, сибаритом и эпикурейцем. А остальное не заставит себя ждать.

А те, кто с неистовой верой в праведность своих доводов желают нашей стране как можно больше «героев», сумевших устоять перед бесчисленными искушениями, просто не ведают, что творят. Они, вероятно, желают превратить нашу страну в ад. И если выбирать между нацией зажравшихся лоснящихся чиновников и нацией нищих шоферов, не способных подарить счастье своим близким, то я, вы уж простите, выберу первое.

http://www.snob.ru/profile/26237/blog/55406

А вот и ссылка на статью Максима Лобанова целиком.

Вообще-то я сразу скажу, что мне сей опус кажется троллингом. В Сети есть такие скандальные тетьки вроде мадам Рынской или Лены Миро, которые периодически встряхивают общественность, читающую их живые журналы, всякими неадекватными высказываниями вроде проклятий в сторону мешающих и путающихся под ногами инвалидов или уродливых женщин, масса тела которых выше той нормы, которая представляется автору живого журнала нормальной. Общественность начинает кипеть, брызгать на авторесс кипятком – ну и результат налицо. Тетьки у всех на устах, что им, собственно, и было нужно.

Максим Лобанов, как мне кажется, решил пойти по той же дороге – пробудить народ покипятиться по поводу его статьи и вознести автора к вершинам популярности, которая, конечно же, выразится в хрусте вожделенных купюр и мелькании физиономии в каком-нибудь глянце или экране телевизора.

Максим пошел даже дальше: он не повел себя так, как жж-шные скандалистки, которые выдают какое-нибудь запредельное высказывание, не нагружая его аргументацией ни на три копейки. Нет – Максим решил применить могучее серое вещество для “анализа и синтеза”, и даже для того, чтобы сделать выводы “как нам обустроить Россию”, учитывая глубокий анализ ситуации. Собственно, с анализом и синтезом вы уже имели честь быть ознакомленными – надеюсь, в процессе ознакомления ваши брови не угнездились в районе затылка, и даже если они туда и порывались сходить, то благополучно вернулись на указанное анатомией место.

Что могу сказать. Могу посоветовать Максиму оставить его юношеский максимализм и придыхание перед Борисом Березовским и его соратниками по миллионам, и попробовать просто посмотреть на лица людей, которые шоппингуют в хороших дорогих магазинах. И увидеть нечто общее, что их объединяет: пресыщенность. Эта печать несмываемая, нескрываемая – она делает лица разных рас одинаковыми, узнаваемыми в любой толпе – и не важно, что надето на тело и что человек несет в руках. Это люди, чей разум заточен так, как кажется Максиму правильным образом: на идеалы сверхпотребления. Буквально пару дней назад мы оказались в Ванкувере в очень пафосном месте – торговой галерее, где сосредоточились все самые “вкусные” магазины люксового класса. Поскольку сейчас время покупки рождественских подарков, галерея была полна народа, отмеченного именно этой печатью пресыщенности. Среди сияющих зеркал, полок, уставленных сумками, обувью, одеждой – бродили люди, красивые, ухоженные – с каменными лицами и ледяным спокойствием в глазах. Этих людей ничем нельзя удивить, им не к чему стремиться и нечего желать – потому что любой предмет в этих магазинах им доступен даже не в единственном экземпляре: многие могли бы скупить все эти магазины с манекенами, зеркалами и елками в шариках включительно.

Что может возбудить интерес этих людей? Новая модель телефона? Бриллиант особо крупных размеров? Платье из шкуры розового питона? Автомобиль, инкрустированный бриллиантами? А ведь именно это предлагает им общество сверхпотребления – все новые и новые вещи взамен тех, которые устарели, то есть им исполнился год. И ничего более.

Наверное, личный пример – самый лучший. Знающие меня, не дадут солгать: я жила в провинции. Глубокой провинции. Юность моя прошла в те самые “гудящие девяностые”, когда не платили зарплат и в нашем шахтерском городке негде было подработать, чтобы прокормить семью. Реальностью нашей семьи была одежда на трех женщин: маму, меня и сестру, благо комплекция была одинаковой для всех трех. Один свитер в очередь носился сначала на работу, потом – в институт, потом – в школу. На выпускном балу я была в туфлях, купленных себе моей вечномодной бабушкой, которая и в весьма преклонном возрасте была падкой на шпильки и западноевропейские фирмы вроде Габора или Саламандры (высшего советского шика). Туфли брались взаймы – с отдачей и клятвами не испортить их. Сестра на выпускной брала колье у подруги взаймы. Правда, к тому времени в стране появилась Бурда – и наша рукодельница-мама начала шить, чтобы хоть как-то приодеть своих девчонок, которым тоже хотелось быть модными.

В общем, анамнез ясен: провинциальной девице в страшном сне не могло привидеться, что на ней когда-нибудь очутится произведение кого-нибудь громкоименного, помещающего рекламу в Воге. А ведь так хотелось быть красиво одетой и накрашенной – и кому в двадцать лет этого не хочется.

А потом жизнь изменилась – и у меня появились первые вещи тех самых громкоименных, пусть купленные в аутлетах – но на имя на лейбле это не влияет. Вы думаете, что-то в моей жизни изменилось? Я стала счастливее, веселее, красивее или моложе? А вот ничего подобного – глядя на громкие имена, я торжественно говорю – с их появлением в жизни не меняется ничего. Да, на тебя начинают мило глядеть продавцы, предлагая свои услуги с разной степенью навязчивости, но разве это отношение можно считать искренним, когда тебя просто считают кредитоспособным и пытаются всучить товар в ожидании хороших процентов. Да, на улице тебя оглядывают с любопытством или критичностью – но что это меняет? Проблемы остаются проблемами – их количество не уменьшается, они просто становятся другими. Думая, что это депрессия, я поспрошала сестру, которая точно так же проходила прогресс от деления одежды на троих до покупки брендовых вещей. Она может подтвердить – наличие в гардеробе тряпок от Веры Вонг или очков от Кашарель ничего в жизни не меняет. Просто в шкафу становится меньше места – и еще одна юношеская мечта сбывается, не принося ни ощущения счастья, ни гармонии, ни покоя. И ты отчетливо понимаешь, что все вышеназванное лежит в абсолютно иных сферах, далеких от витрин, ценников и кассовых аппаратов.

Рано или поздно начинаешь понимать, что тряпки, техника, украшения – это такая фигня, которая не способна подарить тебе ощущение счастья. Даже просто ощущение удовлетворенности жизнью – и то не достигается. Эти категории – от наличия брендовых тряпок вообще не зависят. И я пришла к тому, что подобно получившему плащ от героя Федора Дунаевского в фильме “Курьер”, начала мечтать “о чем-то другом”. Я когда-то мечтала о золотых сережках, компьютере, мобильном телефоне, потом – Айфоне, потом – первом кольце с бриллиантом… И получая мечтаемое понимала, что иметь это – хорошо, но радости от этого – как от фальшивых елочных игрушек из известного анекдота. И если ты не научишься черпать источник счастья в нематериальном – вере, надежде, любви, мудрости, то никогда в жизни не станешь счастливым.

Это чувство пресыщенности – приходит и остается с тобой навсегда. Его можно отогнать все новыми мечтами о чем-то материальном, но чем больше вещей появляется, тем с большей вероятностью возврат пресыщения будет более агрессивным, затягивающим, утопляющим в своей безысходности.

И именно эту реальность предлагает милейший вьюноша Максим Лобанов в качестве программы по спасению родины. Видимо, Максим все еще мечтает о своем миллионе и предполагает, сколько классных гаджетов он прикупит, чтобы удовлетворить заточенный на сверхпотребление разум. Он еще не знает, что его ждет разверстая пасть, которую он будет пытаться накормить все новыми и новыми вещами, а она, подобно черной дыре, будет все поглощать и поглощать вещи, а Максим уподобится данаидам, пытающимся залить пропасть водой, черпаемой решетом.

Аскеты для Максима непонятны – более того, они его пугают. Даже если он троллит и его статья целиком коньюнктурна – сам выбор темы говорит о том, что автор не понимает добровольного отказа от потребительства и это непонимание пробуждает в нем негативные эмоции. Неизвестное и непознаваемое страшит – и вызывает агрессию. Максиму как раз кажется, что он проанализировал аскетов и понял, что они – как маньяки, не поддаются логическому осмыслению. А значит, они преступны и место им – в лучшем случае в резервациях, а в худшем – за решеткой. Но анализ Максима – как раз вне логики, потому что опирается на эмоции, а не на факты. Обиженный на папу мальчик, которому не купили желанные вещи, который до сих пор не может простить возможный смех ровесников, возможную зависть к ним, возможные слезы в подушку по ночам… Мальчик, который еще не понял, что вещи – не обнимут, не поцелуют на ночь, не вытрут слезы, не подставят плечо в беде… Мальчик, который еще не понял, что аскет отказывается от вещей не потому, что преступен, глуп или подл. Что в жизни аскета есть иной смысл, который делает вещи – второстепенными, значащими исчезающе мало. И смысл это – не в других вещах, не в материальном, а в идее, идеальном в самом широком смысле этого слова. Именно нахождение этого смысла делает человека равнодушным к благам, которые предлагает общество потребления, потому что найденный смысл по ценности не сопоставим со всеми вещами мира.

Человек, выходящий из рабства вещей, становится для остающихся в рабстве (пусть даже с золотым ошейником) терра инкогнита. Причины, побудившие его добровольно снять ошейник пугают своей непознаваемостью, а результат – страшит, потому что идеал, который заставляет отказаться от вещизма, нельзя потрогать, надеть или понюхать. Как говорится, “шея мерзнет без ошейника”, а посему те, кто его снимают или не надевали – объявляются безумцами или преступниками.

Не знаю, чем закончится история Максима, моя же – закончилась попытками занять золотую середину. Идеалы настоящего аскетизма мне не по плечу, но и гедонизм со светлыми идеалами заточки разума под идеи сверхпотребления кажутся мне пустой блестяшкой, лишенной какой бы то ни было привлекательности. В результате в моем гардеробе мирно ужились брюки, ровесники моего брака, которому стукнет пятнадцать лет, и какие-то вполне презентабельные вещи, отвечающие идеалам, близким Максимовскому представлению о комильфо. Мне все еще нравятся красивые вещи, но одновременно в жизни моей не случится катастрофы, если я их не куплю. Мне нравится хорошо одеваться и пользоваться косметикой – но выбираю я вещи теперь по принципу “нравится-не нравится”, а не “шо там на лейбле написано”. Мне нравится дарить дочке подарки, но я хочу, чтобы она умела мечтать о чем-то, а не заваливать ее всем – и побольше. А еще – я объясняю ей, что вещи никогда и никому не приносили счастья. Иначе почему за высокими заборами дорогих домов – столько горя?

Что же касается преступности аскетизма по отношению к детям – то не менее преступно делать из них пресыщенных гедонистов в самом нежном возрасте, лишая их желаний и мечтаний детства. Не менее преступно поселять в их глазах пустоту и разочарование в жизни. Не менее преступно убеждать их, что вещи – главнее всего на свете. Спросите ребенка: что для него важнее всего? Любящие мама и папа – теплая атмосфера в семье, чувство защищенности. Ни компьютеры, ни тряпки, ни игрушки не дают этих чувств – их дают только люди. И только человек, свободный от рабства материальному, способен это понять и наделить любовью, а не ее суррогатами, выраженными в новых игрушках или технике. Только человек, разум которого свободен от идеала сверхпотребления, сможет понять, что сверхпотребление – не согреет холодной ночью и не утрет слезы.

Думаю, Максим скоро поймет, что богатые люди, которые восхищаются его отцом, делают это не по простоте душевной и не от незнакомства с концепцией спасения России через идеалы гедонизма. Просто есть те, кто понимают, но на шее у них ошейник, и понимают то, что сил снять его нет. И те, кто этот ошейник считают не просто нормой, а – всеобщей повинностью. А есть те, у кого ошейника нет – и в отношении к их свободе и пролегает разница между первыми и вторыми.