Это – Анна Каренина. Вернее, это старшая дочь А.С. Пушкина Мария Гартунг – но именно ее внешность вдохновила Толстого на то, чтобы отдать ее одной из самых его любимых и противоречивых героинь. Настолько противоречивых, что когда Льва Николаевича упрекали, что Анна так плохо кончила, он пожимал плечами и отвечал, что она сама так сделала и он тут совершенно не при чем.
Этот роман я читала трижды: в школе – для отметки, на филфаке – по тому же поводу, и теперь – через двадцать с лишним лет после окончания школы. И скажу вам по секрету – это три совершенно разных романа 🙂
Школьное восприятие текста я даже в расчет не беру: из всего прочитанного я помню нудятину авторского слога, полное недоумение, по какому поводу весь сыр-бор с бросанием под поезд и подробно прочитанное описание бала Кити.
Студенческое восприятие – мало чем отличалось, потому что на тот момент я была свободной, погруженной в учебу и подработку барышней с совершенным ветром в голове, поэтому помимо все той же невозможной нудятины авторского слога и того же недоумения по поводу сыра-бора с поездом – я еще внимательнейшим образом обратила внимание на объяснение Кити и Левина. А поскольку был смотрен фильм “Анна Каренина”, то у преподавателей не возникло никаких нареканий по поводу того, как я сдала экзамен по русской литературе 19 века. И очень долгое время мне хватало этого запаса знаний об этой книге, чтобы иметь о ней суждение.
Но рано или поздно нужно прекращать позориться – и я взяла-такие в руки этот роман и прочла его еще раз. Особенно в свете недавно отсмотренных свежих экранизаций.
Что могу сказать – слог Толстого почему-то перестал мне казаться нудным 🙂 Стоило повзрослеть на 20 лет, чтобы оценить неторопливость авторского повествования и внутреннее время романа. И стоило выйти замуж и родить ребенка, чтобы, наконец, оценить “мысль семейную”, которую так хотел донести до читателей Толстой.
И если раньше, в молодости, все было четко и ясно: вот старый муж Каренин, уродливый и скучный. Вот красавица Анна, которая мучается и терзается в браке без любви. А вот блестящий красавец Вронский, который поматросил и бросил Анну, которая упала под поезд из-за реакционного поведения царского общества и недостойного поведения любовника. Но теперь все – смешалось еще хуже, чем в доме Облонских. Потому что нет в этом романе ничего простого и нет в нем однозначных персонажей – положительных или отрицательных. Все в них намешано – как перемешано все в нашей жизни.
Вот Анна. Воспитанная теткой, выданная замуж за Каренина столь двусмысленно, что это могло бы показаться оскорбительным. (Кстати, “каренон” по-гречески – голова, Толстой дал Алексею Александровичу говорящую фамилию, чтобы подчеркнуть рассудочность его жизни). Тетка Анны поставила Каренина в такие обстоятельства, что ему оставалось либо сделать предложение, либо – прослыть человеком, который скомпрометировал девушку, что при его карьерном подъеме было немыслимым. Таким образом, в брак вступили два человека, не испытывавшие к друг другу ни капли любви – и в силу обстоятельств отдавшие друг другу свои первые чувства. Каренин со временем полюбил жену и Анна – привязалась к мужу. Рождение сына скрепило брак и на момент начала романа мы видим крепкую семью, растящую сына, занимающую прочное положение в свете и имеющую блестящую репутацию. Анне – 27, Каренин на 20 лет ее старше. Кстати, милая параллель: все происходит точно так же, как у Татьяны и ее супруга-генерала из “Евгений Онегина”. Тот же возраст, та же разница в положении, почти те же условия вступления в брак, тот же треугольник. Но только – финал иной. Мне кажется, что несмотря на сорок лет разницы во времени действия, “Анна Каренина” – это то самое развитие сюжета “а вот если бы Татьяна ответила на любовь Онегина”. Вот что ждало Татьяну – поведи она себя иначе. Потому что и во времена Пушкина, и во времена Толстого реакция света была одна: он прощал скрытый разврат, но не прощал открытого изъявления чувств и попирания супружества. С блудом и прелюбодеянием мирились, попытка посягнуть на брак – казалось чем-то совершенно немыслимым, попыткой отмены закона природы или основы существования общества.
Это мы сейчас существуем в реальности половины браков, заканчивающихся разводами – двести лет назад люди существовали в реальности незыблемости супружеских уз – что бы там внутри семьи ни происходило. Разводы существовали, но были исчезающе редки, да и репутация людей – была разрушенной, не восстановимой до конца.
Толстой нам показывает то, что происходило внутри разных семей, разных моделей семейных отношений. Во время написания романа писатель даже не вел дневников: все, что он думал, и о чем он думал, – записывалось в роман. Поэтому читать текст интересно еще и с этой точки зрения. Еще одним героем романа является сам Толстой – хоть и разделивший себя между несколькими персонажами.
К моменту появления Вронского в жизни Анны – все у нее было хорошо. Она была материально независимой, карьера мужа – не просто развивалась, а приносила благо стране, у супругов был чудесный сын, умный мальчик, живущий счастливую жизнь с мамой и папой.
Помните, что Толстой говорил о повзрослевшей Наташе Ростовой, вбежавшей с детской пеленкой в руках – означавшей, что дизентерия прошла? Это определение не простила Толстому ни одна феминистка: он назвал ее “красивой, сильной, плодовитой самкой”. А между тем граф Лев Николаевич ничуть свою любимую героиню не оскорбил: летящая пора девичества окончилась и наступила пора расцвета женщины, ее женского естества. Женщины вообще делятся на гетер и матерей – и в Анне Толстой показывает, что бывает, когда женщина расцветает как мать, и что – когда она расцветает как гетера, тогда как остальные его героини – придерживаются какой-то одной “ипостаси”.
До того, как Анна встретила Вронского – она тоже была красивой и сильной самкой, полной жизни. Если вспомнить текст – то жизнь в ней буквально била, фонтанировала, сбивала с ног яркими солнечными вспышками. Вся Анна была сплошная легкость, энергичность (Толстой очень любит это слово), стремительность. Она была чудесной матерью – ведь за 9 лет жизни своего сына она ни разу с ним не расставалась. Она была замечательной женой, которую рассудочный Каренин любил всеми силами своего сердца, ведя себя на девятом году брака как молодой влюбленный (помните, как он приехал ее встречать на вокзал, подтрунивая над собой. А ведь у рассудочного типа людей такое поведение – действительно вызывает смущение, потому что они страшатся глубины собственных чувств).
И вот в этой женщине-матери начинает пробуждаться страсть к другому мужчине. Вряд ли это чувство можно назвать любовью – то, как оно рождалось, как оно развивалось – и особенно к чему привело – любовью не назовешь. Любовь – чувство созидательное, но Толстой шаг за шагом выписывает то, что зарождалось в душах обоих людей: Анны и Вронского, и к созиданию это чувство отношения не имеет. Это определенный, ни с чем не спутываемый зов пола, зов плоти, в котором не было бы ничего дурного, если бы не одно “но” – брак Анны. Скажу больше: как бы там Толстой не открещивался от православия, что бы он там не творил с ним, созидая свой вариант Евангелия – собственная гениальность всегда подводила графа. Даже будучи несогласным со Святыми Отцами церкви, он абсолютно точно выписывает православное святоотеческое описание зарождения греха: прилог (то есть первый толчок к греху, но не сам грех; человек еще может отказаться от греха, свободная воля еще не выбрала “да” или “нет”), помысел (когда человек начинает обдумывать греховную мысль), услаждение (человек начинает испытывать сладострастие от мысли о грехе); далее идет – желание (когда нравственные самоконтроль отказывает и человек испытывает неодолимое желание поддаться греху); и наконец – пленение (когда человек отказывается от всякой борьбы с грехом, свободная воля делает свой выбор и грех уже не кажется человеку грехом, потому что душа оказывается плененной страстью).
Это совершенно точный план развития отношения Анны к Вронскому – о его чувствах все сказано еще проще самим автором: он был из прогрессивных (в противоположность считающимся мракобесами ревнителей старины), смеялся над браком и придерживался теории, что брак изжил себя и почему бы, если тебя тянет к женщине, за ней не приударить. Его чувства преобразились не сразу в нечто, что можно назвать любовью, но что к любви отношения не имеет. Что за созидательное чувство – если у его обладателя глаза побитой собаки?
Но вернемся к Анне: в ней умирала мать и рождалась гетера, и именно это преображение показывает нам Толстой. Искрящаяся жизнью Анна не становится менее красивой – она еще более расцветает, но эта ее красота иного сорта. Это – совершенно плотская красота, которая поражает всех окружающих мужчин и которой пользуется Анна иногда не в самых благородных целях (то, как она повела себя с Левиным незадолго до самоубийства – не делает ей чести, даже невзирая на ее ситуацию). Рожденная гетера – добивает мать, и Анна становится способной бросить сына, следуя за Вронским. Анна может не любить Ани, рожденное от любимого мужчины дитя. Ей кажется, что она любит сына Сережу – но невзирая на все душераздирающие сцены, она способна не видеть его годами, способна удовлетворить свое желание увидеть сына, не подумав, что сделает она мальчику своим появлением и исчезновением (а между тем у ребенка был нервный срыв и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы предвидеть его), она теряет эмпатию – думая только о себе. Это – черта гетеры, но не матери, потому что мать всегда в первую очередь сконцентрирована на желаниях других, и лишь потом – на себе.
Рожденная в Анне гетера – убивает в ней всю любовь. Она вообще перестает быть способна любить, думая исключительно о себе. Ей нужно покрепче привязать к себе Вронского и она пользуется всеми своими возможностями: расцветшей телесной красотой, нарядами, умением нравиться окружающим – а затем и чувством его вины, чтобы требовать и требовать любви к себе. Это ее и мучает, и гнетет – но она ничего не может сделать, потому что кроме требования все большей любви к себе у нее ничего нет. Она не способна любить дочь, не способна быть рядом с сыном, не способна как следует заниматься благотворительностью – потому что способность любить в ней убита рожденной страстью, а созидание – чуждо страсти, это – черта любви. Пустота в ее душе – не может быть заполнена ничем, она как бездонная бочка данаид, потому что любовь – самодостаточна, а страсть – требует удовлетворения, не будучи способной быть удовлетворенной.
Анна становится наркоманкой по двум причинам: тяжелые осложнения после родов, которые в 19 веке лечили морфием, не зная, что это вызывающий зависимость наркотик – и главная причина – раскол сознания, когда женщина принимает на себя несвойственную ей роль. Анна – мать, которая приняла на себя несвойственную ей роль гетеры. Она не смогла существовать в заданной системе координат, подобно Бетси Тверской и туче светских дам, тайком от мужей навешивающих на себя гроздья любовников без намека на рефлексию.
Анна хочет семью, она хочет вернуться в роль матери – но выпущенная на волю гетера разрушает все возможности к ее построению. Алексей Александрович ведь простил ее – и приложи Анна усилия, семью можно было бы восстановить. Тихо, постепенно делая шаги навстречу друг другу – стоило только действительно этого захотеть. И Вронский самоустранялся – стоило только наступить на свое желание видеть его. Можно было воспользоваться возможностью, когда Каренин давал развод – и выйти замуж за Вронского, отказавшись от идеи воспитывать сына. В той реальности – для ребенка действительно было бы лучше оставаться с отцом, и Анна очень хорошо это понимала. Сын послужил очередным предлогом – и время получить развод было упущено, а ведь она могла бы выйти замуж за Вронского, восстановить свое положение в свете и постепенно испросить у Каренина свиданий с сыном.
У Анны было несколько шансов изменить жизнь – но охваченная страстью душа не может созидать, она разрушает и себя, и все вокруг себя. Даже детей Анна не хочет – меня очень удивил ее разговор с Долли, когда Анна рассуждала о том, что детей у нее не будет, потому что она их не хочет. Любая попытка разбудить в ней мать – убивается гетерой в стадии размышления по поводу, а значит, у желающего наследника Вронского отнимается даже эта возможность связать себя с Анной более прочными узами.
Последние дни жизни Анны – это сплошные муки уязвленной гордыни, это все большее и все страшнейшее разрушение себя и Вронского. И наконец – сцена самоубийства, которая меня совершенно потрясла. Снова – гениальность очень подвела Толстого. Он опять до шевеления волос на голове подробно описывает то, как душа оказывается во власти дьявола, человекоубийцы искони – и что крестное знамение еще может спасти душу, но разъеденная страстью, она теряет последние силы к сопротивлению и не в силах что-либо изменить – может только в последнюю секунду крикнуть Богу – “Прости!”.
Как Гоголь – никогда не бывая в лечебнице для душевнобольных – смог точно описать безумие, так и Толстой, задолго до исследований психиатров, показал, что в последнюю секунду самоубийца сожалеет о содеянном, пытается отменить непоправимое, сопротивляется, борется за жизнь…
Анна снова не была способна подумать ни о ком, кроме себя – нравственное чувство оказалось полностью парализованным условиями ее жизни, ее выбором. У ее могилы – разрушенный морально Вронский, который остался жить с тем глобальным чувством вины, в которое его-таки обрушила Анна своим самоубийством. Осиротевший сын, чье детство кончилось в 9 лет столь жестоко. Осиротевшая дочь, не знавшая материнской любви с самого рождения. Разрушенный морально Каренин, со сломанной карьерой, с отсутствием способности послужить родине. И если вокруг семейного очага Каренина собрались эти трое – Сережа, Ани и сам Каренин, которые смогу согреть друг друга своими искалеченными душами, то Вронский – остается один на один со своей бедой и все, что ему остается – идти на войну защищать сербов и погибнуть на ней.
Руины человеческих жизней – вот результат отношений Карениной и Вронского, вот результат, когда чувство долга побеждается слепым следованием страсти.
Предвижу многочисленные возгласы: а что, лучше что ли было гнить с нелюбимым Карениным и так и умереть, не узнав любви? Как часто современные женщины кричат, что любовь достойна того, чтобы ее испытать и умереть (мужчины никогда не ставили любовь на первое место в жизненных приоритетах). Все так – жизнь без любви – жизнь тяжелая. Но давайте глянем на сухой остаток: любовь действительно достойна того, чтобы ее испытать и даже умереть ради нее. Если это – любовь. И если эта любовь не оставляет после себя стольких несчастных, а для любящего не заканчивается самоубийством. Любовь действительно достойное чувство – и основным ее признаком является то, что она – созидает. То, что оставляет после себя щебень разбитых чувств, – это все, что угодно, но не любовь; то, что убивает и разрушает, – это совершенно точно не любовь, и источник у нее – совершенно точно не Господь, Кто есть Любовь по сути Своей.
Останься Анна с Карениным, “наступи на горло собственной песне” (как я не перевариваю это выражение с женских форумов) – была бы жива, здорова, весела. Перестрадала бы, пережила – и не было бы у Сережи таких несчастий в детстве, которые совершенно точно повлияют на его юность и будущую семью; трудился бы на благо страны Каренин, не попал под влияние графини Лидии с ее спиритическими толкованиями православия. Остепенился бы Вронский, женившись на какой-нибудь барышне, сделал бы головокружительную карьеру – которая послужила бы родине, потому что у Вронского был определенные талант хозяйственника и даже политика. Точно так же случился бы брак Левина и Кити, потому что Вронский никогда не испытывал никаких серьезных намерений в ее отношении. А вот Стива бы, возможно, под влиянием сестры и не наделал стольких глупостей – и не разорил Долли, и Каренин бы ему охотно помогал. Жизнь бы текла степенно и тихо – и неслучившаяся “собственная песня” осталась бы далеким воспоминанием, о котором иногда думаешь перед сном с улыбкой “а все же хорошо, что этого не произошло”.
Все же удивительна судьба Облонских – Анны и Стивы, брата и сестры, не сумевших сдержать рвущуюся из горла “собственную песню”. Мужчина и женщина, сделавшие несчастными всех, кто находился рядом с ними, мужчина и женщина, не умеющие быть супругами и не хранящими семью.
Самая несчастная женщина в романе – не Анна. Измученная родами и полным одиночеством Долли, переживающая все – одна. Воспитание выживших детей, глубокая скорбь по детям умершим, полное одиночество в браке с мужем, который любил ее страстно в начале брака, но совершенно не берег – и появлявшиеся один за другим дети изматывали Долли физически, а когда она утратила красоту – муж совершенно спокойно переключился на гувернанток или актрис, не особенно заботясь о конспирации, и продолжая навещать жену в спальне. В конце романа Долли – снова одна мучительно переживает бедность и не может понять, как ей дальше выводить детей в люди, потому что все, что она может им дать – это неспособность совершать подлости, а вот образование для мальчиков и приданое для девочек – дело невозможное, потому что Стива неспособен обеспечить семью, делая одни долги.
Что за судьба закольцевала Стиву с Анной, что за рок – то ли отсутствие у обоих нормальной семьи, могущей послужить образцом для построения своей. То ли отсутствие морального стержня, позволяющего бороться с соблазнами, а то – и все вместе.
Так или иначе все, кто становится членами их семьи – подписывают себе приговор быть несчастными.
(продолжение следует)