Вот тут почистила закрома и обнаружила давно собираемую коллекцию хламура, которую все собиралась выставить, да война помешала. Картинки кликабельны, чтобы пополнее насладиться всплесками стиля.
Это пара, он – вышел непосредственно из девяностых, где кожанка сочеталась со всем, что было найдено в сундуках. Ну а дама – она просто показала, что полоска, как и кожанка, может сочетататься со всем подряд.
Я понимаю, светский раут, юбка в каллах. Но обувь почистить – нет?
Мальвина уже не та.
Помесь Леди Гаги и фаллоимитатора.
Маляр-штукатур из гламурно-технического училища. В чалме хранится набор кистей и ацетона.
На дворе зима, пора шубок и босоножек.
Под соболей – как-то очень органично накрутить на издавна вымытые волосы дульку и так и пойти встречаться с прекрасным.
Несравненная ни с кем “телеведуча” Катя Осадчая с блином на голове и изрядно помятой волосатой юбке.
Чтобы все поняли, что пальтишко не простое, на нем присутствуют чернобурые лисы по подолу.
Женщины-дождевые черви. У левой по ногам извивается паутина в алмазах, а по плечам – мех неизвестного науке животного, что делает силуэт прямо-таки отвечающим всем канонам кино про мутантов.
Я все сетовала, что все ходят с биркиными нараспашку. А тут, видимо, в ней натырено бутербродов с фуршета. Или засунута подушка с неизвестными науке целями.
Личинка Верки Сердючки.
Я уже молчу, что по подолу брюки обметывала швея, получившая трехчасовое образование при швейной мастерской общества слепых города Зажопинска. Но зачем убили скунсов на манто? И воняет ли от манто так же, как от живых скунсов?
У особенно моднявых свидомых на шарфики пускают нечто нежовто-блакитное.
И снова зима, бушуют метели. Гости выставки все сплошь в сапогах. И только нимфа в вышиванке только что вернулась из Малибу и не успела переодеться.
Тут меня порадовала и центральная героиня, и ее правая соседка в ковбойке и юбке из клеенчатой скатерти моей бабушки.
Как видите, уже зимой вышиванки были везде, даже под шубейками.
Такое ощущение, что правую девушку загипсовали, а потом вдруг гипс похудел, сдулся и пошел по коленкам пузырями, как штаны слесаря Мыколаича из семьдесят-лохматого года. Оставшееся принципиально не снимается и носится подо все.
Дерзкие и смелые. Пришли, порвали диванные обивки на одежки – ушли.
Лыбидь белая. Я вот только одного не пойму, почему к белым сапогам молния черная пришивается? Чтобы не потерять по пьяни?
Лиаперды – они везде.
Женщина-полосатый шнурок.
Нашла вот вид синих дождевых червей сзади.
Дизигнер, старалась, наряжалась.
Жабо, босоножки, бархат пиджака, золото сумки, потертость джинсов. Нигде ничего не натирает взоры. Подружка – если беременная, то ладно. Но если там просто следы нежной любви к покушать после шести вечера – так зачем это демонстрировать подбором платья на три размера меньше?
Гостья выставки. Лиаперд, голые ноги – все это необходимый антураж, никто не спорит. Но концы стричь у вот этой драни нужно? Или любой срезанный ножницами сантиметр посеченных концов – это покушение на сокровенное?
То что патриотично – не спорю. Но что с выражнием лица?
Ну то, что в отношение верха этого легко-промышленного сооружения складывается впечатление, что тетеньке прищемило конечности жестью и она так и ходит, это ладно. Но то, что из-под атласной юбочки выскальзывают голые пальцы в пляжных тапках – это куда?
Тарас и женщины с кучами на головах.
С оборотня содрали шкуру и пошили из нее пиджак.
Женщина-интервьюер. Корона в виде елочной гирлянды с детского утренника есть, бюст на двенадцать персон – есть, с микрофоном наперевес ищем, кого бы поспрошать.
Вот и другие интервьюеры подтянулись. Самое примечательное в этих завсегдатаях сельской дискотеки 80-х то, что это две ведущих модного канала.
Катя Осадча, растерзавшая Ганнибала Лектора ради его масочки, водруженной Катей на лобные доли.
Пара… Нарядились прямо любо дорого… Сочетаются с друг другом еще лучше, чем маринованный огурчик и стаканчик сливок.
Эти тоже старались. Они даже освоили сочетание красного и черного.
Как видите, у Кати есть не только Ганнибал, но и Гага на груди.
Леди ин рэд, две штуки.
Три грации в изысках чьей-то больной фантазии.