В самой последней части нашей беседы я хочу привести письма тех, кто вернулся в лоно православной церкви, либо перешел в нее из других деноминаций. Это свидетельства людей, которые осознанно выбрали православие – и они объясняют, почему это сделали. Я не буду комментировать эти письма, просто послушайте тех, кто сделал выбор и объясняет, почему.
Знаете, что поразило меня больше всего, когда я занялась сбором информации о переходах из протестантизма в православие? Что только в православии существует потребность в басе для духовной музыки! В хоре нашей православной церкви несколько басов – и все песнопения, которые я слышала, обязательно содержали в себе басовые партии. Мне казалось, что так и должно быть. А оказывается, эта потребность существует сейчас, в наше время, только в православии. Западные деноминации объявляют о феминизации христианства, о том, что туда приходит все меньше мужчин. Об этом пишет Леон Полдз в своей книге 1999 года «Беспомощность церкви: Феминизация христианства».
Американка Фредерика Мэтьюз-Грин, супруга православного священника, попробовала разобраться, что же привлекает американцев в православии. Она разослала прихожанам письма с этим вопросом. И вот какие ответы получила (обращаю ваше внимание, респондентами миссис Мэтьюз-Грин были нерусскоязычные мужчины, поэтому вы имеете дело с переводом, более того, с западным образцом мышления):
– «Это – единственная церковь, к которой ты должен адаптироваться, а не она – к тебе». «Чем дольше ты здесь, тем больше ты понимаешь, что тебе требуется делать».
– «Православие взывает к мужской мечте о самосовершенствовании через дисциплину». (Это о постах, долгих службах, которые нужно выстаивать, а не высиживать – И.А.).
– Мы призваны «вести борьбу с грехом, быть «воинами», как говорил св. апостол Павел в послании к Ефесянам. И победитель будет вознаграждён! Даже тот факт, что вы должны «бороться», когда выстаиваете эту длинную службу, сам по себе является вызовом, который мужчины с удовольствием принимают».
– «Православие – это серьёзно. Это – трудно. Это требовательно. Оно учит милосердию, но оно так же учит и преодолению себя. Мне даётся очень серьёзное испытание, которое заключается не в том, чтобы «быть довольным собой», а в том, чтобы стать святым. Оно – сурово, и в этой суровости я нахожу освобождение. И моя жена, между прочим, тоже».
– «Мужчинам легче жить церковной жизнью, если они точно знают, в чём это должно выражаться. Особенно если указания по построению церковной жизни настолько просты и понятны, что ты может просто взять и начать что-то делать – прямо сейчас».
– «Утренние и вечерние молитвы, молитвы перед и после вкушения пищи и т.д. – все они помогают мужчинам участвовать в духовной жизни без страха потерпеть неудачи или попасть впросак из-за того, что не знаешь, что нужно сказать».
– «Люди начинают учиться сразу же через ритуалы и символы, например – крестное знамение, которое помогает почувствовать духовную связь со Святой Троицей, церковью и другими людьми».
– «Я не чувствовал, что я куда-то двигаюсь в моей духовной жизни (или что там вообще было куда двигаться – ведь я уже был там, правильно?), но что-то, понятия не имею что, отсутствовало. Господи, ну ЧТО-ТО же я должен делать?»
– Один из неофитов написал, что ему очень помогают иконы в борьбе с нежелательными помыслами. «Если просто закрыть глаза, борясь с каким-либо визуальным искушением, в памяти всё равно остаются изображения, которые создают проблемы. Но если окружить себя иконами, у тебя появляется выбор: обращать свой взор к искушениям или к чему-то святому».
– «Православие подчёркивает важность ДЕЙСТВИЯ. Благодать не является костной идеей, выраженной в старом акрониме. (По-английский слово благодать – GRACE – это первые буквы фразы God’s Riches at Christ’s Expense) Благодать является следствием присутствия Бога в мире и в нас. Мы должны делиться ей и участвовать в ней. Важность действия апеллирует к желанию мужчин быть значимыми. Мужчинам нужно ДЕЙСТВИЕ».
– «Духовная реальность», реальность присутствия Бога и целой духовной сферы, «оказалась совершенно искажена в том христианстве, которое я знал раньше. Она была либо скована жёсткими рамками наставлений, или запутана эмоциями и сентиментальностями, или размыто религиозными идеями, используемыми бессодержательным и банальным образом. Все эти три пути – жёсткие рамки оков, чрезмерная сентиментальность и бессодержательные пустые разговоры – претят мужской природе».
– «В Православии есть сильный Иисус» (и даже сильная Пресвятая Богородица, которая в одном из песнопений называют «Взбранной воеводе победительная»). Некоторые мужчины употребляли термин «боевой» или называли православие «спецназом Христианства». (Разумеется, война ведётся против греха и невидимых духовных сил, а не против других людей).
– Один священник пишет: «В нашей религии Господь – воинственный, решительный Иисус, который побеждает ад. Иисус принёс на землю не мир, но меч. (Мужчинам близки понятия воинственности и меча), в таинстве крещения мы молимся о том, чтобы вновь призванные воины Христовы, мужчины и женщины, всегда оставались непобедимыми воинами».
Очень привлекает мужчин, писавших американской матушке, преемственность в православии.
– Давно воцерковлённый православный мужчина говорит, что мужчинам нравится «стабильность: мужчины видят, что могут доверять православной церкви благодаря неизменной и преемственной традиции веры, которая хранится веками». Один новообращённый говорит «православная церковь даёт то, что не могут дать другие: преемственную связь с первыми христианами». Эта преемственность, а не археология; церковь по прежнему существует в своём первозданном виде, и ты можешь стать её членом.
– «Меня привлекло обещание Христа, что и врата ада не одолеют Церковь, и что святой дух приведёт к правде – и то, что я увидел в православии единство веры, обрядов и догматики с преемственностью поколений».
– Один недавно воцерковившийся мужчина пишет, что он пытался изучить всё необходимое для правильного понимания писания, включая древние языки. «Я собирался докопаться до сути и проверить всё, чему меня учили. Однако, чем глубже я копал, тем слабее всё казалось. И я понял, что я научился лишь манипулировать Библией, чтобы объяснить почти всё, что я захочу. Единственной альтернативой цинизму была традиция. Если Библия писалась для того, чтобы что-то сказать, она писалась для того, чтобы сказать это внутри общины, обладающей традицией для правильного понимания написанного. В православии я нашёл то, что искал».
– Один из респондентов сетует на искуственность «молитвенных собраний, где люди бьют в барабаны, кричат и рыдают без какой-либо видимой причины».
Православие может шокировать человека, рожденного и воспитанного в протестантизме.
– «Православие слишком пугает протестанта, который впервые с ним встречается».
– «Различия потрясают!»
– «Земные поклоны, запах ладана, пение, иконы – к некоторым из этих вещей нужно было привыкнуть, но они заполнили пустоту в тех местах, в которых я её испытывал раньше».
– «Не все сразу могут разобраться в том, что происходит во время богослужения, потому что оно не является чисто интеллектуальным упражнением, и в нём используется поэтический язык богослужения».
– «Сначала мы были обескуражены длительностью литургии и интенсивными поклонами. Но, в то же время, с нами происходило и кое-что другое. В православном богослужении и духовности ощущается большая мужественность».
– «Вообще-то, мне поначалу не понравилось православное богослужение, потому что я привык к подходу, направленному на воодушевление и подъём. Короче говоря, направленному на меня самого. А вот необходимость неустанных размышлений только о Боге казалась «слишком трудной». Однако, через несколько месяцев, я обнаружил в себе сильную потребность именно таких размышлений, хотя раньше я в себе такого не замечал».
Многие протестанты сетуют на то, что в их церквях образ Иисуса слишком женственный, пропитанный сентиментальностью и необходимостью “нечто чувствовать”. Один из респондентов вот как пишет о своем выборе православия:
– «Мужчинам нужно либо бороться во имя славного и достойного дела и перемазаться в грязи в процессе этой борьбы, либо валяться на диване перед телевизором, с пивом и пиццей. Однако, большинство церквей хотят, чтобы мы вели себя как благовоспитанные джентльмены, с чистыми руками и помыслами».
– Один мужчина рассказал, что богослужение в его Пятидесятнической церкви во многом было «эмоциональным опытом. Чувства. Слёзы. Многократное посвящение жизни Христу в групповом экстазе. Пение эмоциональных песен, взявшись за руки. Даже чтение Писания было призвано вызывать эмоциональные переживания. А я – человек действия. Я хочу делать, а не разговаривать или чувствовать!»
– Другой мужчина, который раньше был католиком, говорит: «Богослужения были удобные, лёгкие, современные. А мы с женой искали что-то традиционное, нелёгкое и контркультурное. Что-то древнее и воинственное».
– Один новообращённый говорит, что в его предыдущей цервки «Богослужения были поверхностные, бессистемные, слепленные из последних веяний. Иногда мы стояли, иногда мы сидели, без важной на то причины. Я начал думать, что более значительный акцент на традициях был бы полезнее».
Новообращённый священник говорит, что мужчин привлекает в православии элемент опасности, который включает в себя «самоотречение воина, способного даже возлюбить своих врагов; и неизведанные дали, в которые нас может завести смирение. Уберите эти опасности, и у нас получится фруктовый кефир: сладенький напиток в разными вкусами, суррогат некогда полезного товара».
– «Мужчины становятся очень циничными, когда чувствуют, что кто-то пытается манипулировать их эмоциями, особенно когда это делается во имя религии. В православии им нравится честность. Оно направлено не на возбуждение религиозных чувств, а на следование определённому долгу. В хорошем ты настроении или нет, чувствуешь ли ты боязнь Бога или любовь к нему, всё это – вещи второстепенные».
– Православие имеет в себе «глубокую мужскую романтику, понимаете, о чём я? Романтика в наше время в основном – розовые слюни, а здесь мы имеем дело с романтикой мечей и рыцарства».
– Как сказал один дьякон, «Евангелистские церкви призывают мужчин быть пассивными и милыми. (читай – мистерами Рождерсами). Православная церковь призывает мужчин быть храбрыми и действовать (читай – Храброе сердце). Мужчинам нравятся приключения, и наша вера – это великая история, в которой мужчины играют такую роль, которая придаёт значение их обычной жизни».
– Один священник пишет: «У мужчин есть только две модели поведения: быть мужественным и сильным, грубым, цельным, мачо, либо быть чувствительным, добрым, сдержанным и неудачливым. Но в православии мужское неразрывно связано с женским, оно – реальное и приземлённое, «ни мужчина, ни женщина», но Христос, который «объединяет небесное и земное».»
– «Это – последнее место в мире, где мужчинам не говорят, что они плохие только потому, что они – мужчины». Они постоянно окружены положительными примерами в лице святых, иконами, ежедневными молитвами и рассказами о житиях святых. Это – ещё одна вещь, которая привлекает мужчин. Другие реальные люди, служащие примером, а не неясные, размытые образы. «Слава Господа – это живой человек», сказал Св. Ириней. Один респондент добавляет, что «наилучший способ привлечь мужчину в православие – показать ему православного мужчину».
(взято отсюда: http://www.pravmir.ru/muzhchiny/)
Вот еще несколько писем:
– “Я была воспитана в строгой лютеранской семье. Мы ходили в церковь каждое воскресенье, невзирая на дождь, снег, слякоть или град — не пустяк для семьи с шестью маленькими детьми. Мы всегда посещали богослужение в среду во время поста, так же как и на Святой неделе, и совершали богослужение на дому ежедневно в Рождественский пост. Такое воспитание приучило меня всегда посещать церковь и верить в Христа и в Библию… В возрасте двенадцати лет я начала посещать обязательные трехгодичные курсы подготовки к конфирмации. Около 13 лет отроду я начала осознавать недостатки моей духовной жизни, которые не удавалось устранить. Моя молитвенная жизнь состояла из повторения одних и тех же коротких молитв перед отходом ко сну, которые я выучила еще дошкольницей («И ныне отходя ко сну…») — ничего большего. Мои пороки и грехи, которые я только-только начинала осознавать, не исправлялись, и я не знала, что с этим поделать. Это осознание грехов было еще вполне туманным, так как у меня не было руководства к жизни во Христе. Все казалось таким поверхностным, такой фальшивой личиной. Я верила в реальность Христа, но эта вера не помогала справляться с моими личными проблемами. Я пыталась понять, что со мной “не то”. Я мучилась, но боялась говорить об этом с кем бы то ни было. Желая уйти от этих сомнений, в возрасте 15 лет я погрузилась с головой в деятельность церковной общины — пела в двух хорах, была ответственным лицом в юношеской группе, являлась членом церковного комитета. Тем не менее мои личные проблемы не разрешались. Поступив в университет в возрасте 18 лет я продолжала, как и полагается, ходить регулярно в церковь. Я также начала свои духовные поиски вне лютеранской церкви, пытаясь найти подлинную веру. (Далее сестра Анна рассказывает, как посещала различные собрания и кружки, но не находила ответов на свои вопросы, потом она вообще перестала посещать собрания и читала Библию дома – И.А.) В следующем году, когда мне было двадцать, я на год поехала в Германию учиться. Я посещала обычную церковь «Собрания Бога», пока один друг не пригласил меня на вечерню в местной православной церкви. Эта община была необычной, так как служба велась на немецком языке, в то время как в других православных церквах города использовался румынский или греческий.
Как бы то ни было, в субботу вечером в начале поста я пошла к вечерне.
Эта ночь изменила меня. Служба наполнила меня благоговейным трепетом (хотя она проходила в очень пустом, плохо обставленном здании). И я поняла, что это была Церковь, которую я искала. У меня не было книг, поэтому моя катехизация проходила на службах в церкви и в неформальных беседах со священником. Я посещала эту церковь около шести месяцев и перешла в Православие через миропомазание перед возвращением в США.
Наконец я была на пути к тому, чтобы стать подлинным человеком — христианкой. Я никогда не испытывала такой радости, не осознавала так ясно свои грехи. Теперь мне помогают богослужения в Церкви и приобщение Святых Тайн. Если будет на то воля Господня, когда-нибудь я действительно научусь покаянию и любить Господа всей душой, сердцем, помышлением и крепостию моей. Господь изменил меня за 11 лет, прошедших с тех пор, как я стала православной, и я знаю, что без благодати Церкви для моей души невозможно спасение.
Слава Иисусу Христу! Слава во веки веков! (раба Божия Анна)”
Вот еще одно письмо, написанное православному священнику в ответ на его просьбу рассказать, почему человек выбрал православие:
– “Я даю краткие ответы на Ваши вопросы. Может быть, позже я смогу ответить более обстоятельно.
Что же я нашел в Православии? Истинное богопочитание в благоговении и красоте и духовную традицию молитвы, которая может поддержать меня в жизненных битвах. А также любящих прихожан и православных братьев и сестер в России, Румынии, Америке и на Кипре.
Основные отличия от других религий.
Я отвечу по отношению к протестантизму, так как я принадлежал к Голландской Реформаторской церкви. Первое, что поразило меня в православной литургии — это сознание, если можно так выразиться, встречи лицом к лицу с Богом в молитве и поклонении вместо того, чтобы соприкасаться все время с личностью протестантского священника (личность его может быть весьма привлекательна, но это не может быть причиной посещения храма). Тот факт, что православный священник большую часть службы обращен лицом в ту же сторону, что и его прихожане, очень помогает осознанию того, что мы устремляемся взором прочь от себя, созерцая славу Господа в лице Христа, и что мы меняемся в образ Христов, делая это. И только в этой встрече и поклонении славе Господа я могу измениться.
Я также был поражен тем, какое дерзновенное ударение делается на Троическом богословии, на бесконечном ликовании в размышлениях о Святой Троице в церковных песнопениях. В протестантских кругах очень редко можно услышать размышления о Святой Троице, хотя этот догмат, конечно, принимается (во всяком случае, в Голландской Реформаторской церкви, но я не думаю, что там много глубины или действительного понимания этого догмата). Так как православные песнопения — это богословские и доксологические поэмы, сущностное содержание веры намного лучше сохраняется — в Реформаторских кругах так много оставляется на усмотрение священника (какую часть Писания читать, какие гимны петь, каким будет содержание молитв), что вы неизменно сталкиваетесь с личной верой священника, а не с верой Церкви во всей ее глубине и полноте. В конце концов это может привести к реальным потерям, так как отсутствует «встроенная корректива».
Я был также поражен тем, что Православная Церковь не боится быть требовательной, веря, что аскеза необходима для возрастания во Христе. Я происхожу из среды, где сидят большую часть богослужения, и где пост не является частью общей картины.
Я пришел к сознанию, что физическое усилие при стоянии на службе вовсе не тяжелая необходимость, а единственный способ (не считая коленопреклоненных молитв) участвовать телесно в литургии и что пост — необходимое приготовление к церковным праздникам. Я ценю то, что Православная Церковь не пытается угодить нашему природному инстинкту комфорта, покоя и развлечений, но готова идти против господствующей культуры. Мы настолько больше получаем от Господа взамен.
Акцент на телесную аскезу ведет к следующему моменту — к акценту на освящение материального мира, в противовес протестантской тенденции уравнивать духовное с умственным (развоплощенным словом). Я думаю, именно поэтому протестанты не почитают святых, действительное присутствие Христа в хлебе и вине, святые места, святые мощи и даже Священное Предание. Поэтому же они не могут постигнуть свидетельствующего Креста или исполненной святой благодати иконы. В Голландской Реформаторской церкви существует тенденция уравнивать благодать и милосердие (эти понятия в африкаанс (язык буров ЮАР. — Ред.) выражаются одним словом), так что благодать рассматривается только как милосердие Божие (Он милостив не по нашим заслугам), но очень редко как дающий силы преображающий дар. (Я думаю, оба эти смысла можно обнаружить в Писании, но предполагаю, что последний преобладает.)
Вследствие того, что в протестантизме мало места святым, там также мало действительного почитания Богоматери. Из-за акцента на незаслуженное милосердие Божие там редко придается должное значение Ее утвердительному ответу в Благовещении, Ее со-трудничеству. Следовательно, едва ли присутствует сознание постоянного участия святых в нашей жизни, как со-трудников Божиих, которые наставляют нас и молятся за нас.
Какая мысль послужила толчком для перехода в православную веру? Простая мысль после нескольких лет посещения служб, что я не могу уже уйти, что я нашел то, что искал. Я посещал протестантскую семинарию много лет, но никогда не был в сердце своем кальвинистом.
Откуда узнал я впервые о Православии?
О нем немного говорилось в семинарии, и я читал книги об иконах, обучаясь в ней. Я даже пытался писать иконы в то время.
Мои первые книги о Православии?
Книга Успенского о значении икон, книги епископа Каллиста (Уэра) («Православная Церковь и православный путь»), «Путь пилигрима», биографии блаженного Иоанна Чудотворца, св. Тихона Задонского и св. Серафима.
Что я могу сказать русским, переходящим в протестантизм?
Ну, если уроженец ЮАР, говорящий на африкаанс, может стать православным, может случиться и противоположное, как мне кажется. Быть русским не обязательно значит быть православным. Православие — это не русская вера. Православие — это вселенская вера. Русским досталось особое счастье получить эту веру так давно и усвоить ее с такой большой любовью и преданностью. Так много богоисполненных жизней протекло на русской земле. Я думаю, что надо тщательно все обдумать, прежде чем оставить православную веру. Можно быть христианином, будучи протестантом, и есть множество протестантских святых, но я счастлив, обретя полноту веры в Православной Церкви. Протестантизм был реакцией на определенные проблемы Западной Церкви в определенные период, и я думаю, что эта реакция была чрезмерной. В нем много хорошего, но есть также несомненные недостатки и проблемы.
Краткая автобиография:
Родился 10 сентября 1959 года в Селленбохе, рядом с Кейптауном, Южная Африка. В настоящее время — преподаватель латыни (и иногда греческого), живу в Иоганнесбурге, работаю в Претории.
Ваш Кобус Ван дер Рит.”
Еще одно письмо:
– “Я был ранее баптистом, методистом и членом “Церкви Христа”. Я переходил от одной общины к другой, потому что, как может свидетельствовать любой протестант, любая из них также хороша (или плоха) как и другие.
Я женился на православной (с русскими предками) девушке, и моя теща заявила мне, что наши дети будут непременно крещеными православными. Я решил выяснить, во что я “впутался”, так как практически ничего не знал о Церкви. Мы посещали церковь православной миссии в штате Индиана.
Что привлекло меня. Впервые за все время посещения богослужений в моей жизни я действительно почувствовал присутствие Божие. В протестантских церквах Бог — это идея. В Православной Церкви Бога можно услышать, увидеть, обонять, осязать и вкусить.
Я перешел в Православие, потому что для меня это было исполнено смысла. Церковь могла ответить на вопросы о Боге и мире, которые были у меня. Теперь, по мере того как моя вера понемногу становится глубже, мне уже не надо задавать вопросы, я знаю, что Богу известны ответы — и этого мне достаточно.
Вскоре после того, как я перешел в Православие, мне пришлось уехать на несколько недель. Во время моего отсутствия я посетил службу баптистов пятидесятников, так как поблизости не было православных храмов. Служба показалась мне бесплодной и фальшивой. Я не чувствовал присутствия Божия. Возвратясь домой и присутствуя на Литургии, я воистину почувствовал, что я опять в родном доме.
Большинство протестантских религий обладает частицами Истины, различные церкви обладают различными частицами ее. В ответ на добавления, сделанные католической церковью, они зашли слишком далеко в противоположном направлении и выкинули много хорошего. Только Святая Православная Церковь обладает полнотой Божественной Истины, полнотой апостольской традиции.
Самая большая ложь протестантов — утверждение, что спасение — это одномоментное событие. «Теперь я спасен». У них нет Предания, которое бы служило «хребтом» веры, и вы прекрасно можете верить, как вам вздумается.
Православие учит нас любить Бога не из-за того, что Он сделал для нас или что Он может совершить для нас, но потому, что любовь к Богу — смысл нашего существования.
Книги, которые помогли мне в моем пути к Православию: Библия, «Православная Церковь» епископа Каллиста (Уэра), «Путь пилигрима», «Начало молитвы» епископа Блума. Я молюсь, чтобы эта информация была Вам полезной в деле оберегания бесценного сокровища Русской Православной Церкви от нашествия “крестоносцев” с запада.
Ваш во Христе
грешный чтец Герман (Марк).”
(отсюда: http://www.librarium.orthodoxy.ru/pppp.htm)
Вот ответы на простые вопросы, которые дали люди, перешедшие в православие (и снова ничего не комментирую):
1.Какое собрание до этого вы посещали? Баптистское, пятидесятническое, адвентистское, харизматическое?
2.Что оттолкнуло от протестантизма?
3.Что приобрели и приобретаете в православии?
4.Почему этого нельзя было получить в прежней вашей церкви?
– 1. Был молодежным пастором Calvary Chapel, потом миссионером в Татарстане и пастором в Evangelical Free Church Mission.
2. Узость, по мере роста становилось все теснее и теснее, хотелось свободы и живого Христа, а не проповеди о нем. Оттолкнуло то, что протестантизм сам не знает во что он верит.
3. Верующих людей встретил. Опыт, живое общение с Богом. Возможность удовлетворить все духовные потребности.
4. Протестантизм просто клуб любителей Библии. Хочется жизни.
– 1. Баптистское (ВСЕХБ)
2. Что оттолкнуло. Одним словом не скажешь. Был служителем (дьякон), миссионером несколько лет в одной далекой деревушке. Вот те люди, которым проповедовал, они, наверное, и послужили одной из основных причин. Говоришь им, смотришь им в глаза, и понимаешь, что им надо нечто большее, чем то, что мог дать протестантизм. Я не смогу это прокомментировать. Просто я видел этих людей, говорил то, что обычно говорят в общине, и что обычно общинников устраивает. И вдруг понимал, что для этих простых деревенских женщин моя проповедь нежизненна, неактуальна и непонятна, и что может быть иная проповедь о Христе. Это, конечно, очень субъективное ощущение проповедника, пытавшегося быть честным с теми, кому он говорил о Христе. Тогда стали попадаться нужные книги. Петерсон, например. В частности, его труд о том, что христианство не должно противопоставляться культуре народа, в котором оно проповедуется, а должно стараться вжиться в эту культуру и освятить ее. Я последнее время тогда постоянно думал об этом. И мне постепенно становилось ясно, что христианство, выраженное баптистской общиной, – это не совсем жизнь, а некая попытка изобразить жизнь, искренне поиграть в ту первоапостольскую общину, попытка создать свою субкультуру, мирок, убежище от мира. Тогда мне было очень тяжело.
В то время мне попали книги о.А. Меня, о.Д. Дудко, митр. Антония Сурожского, древний Патерик… Про митр. Антония хочется сказать особо. Его “Беседы о вере и Церкви”, прочитав, я тогда закупил несколько десятков и подарил особенно близким мне братьям и сестрам – настолько меня эта книга удивила. И конечно, венец всему был найден в трудах святителя Иоанна Златоуста. Вот поразила меня эта личность христианина, пламенного проповедника IV века! Какая жизнь, мощь, широта и простота звучали в его проповеди – то, чего я так жадно искал и не находил в своем благовестии… Тогда и стал я серьезно думать о том, что Церковь, вырастившая таких людей, не может быть столь неправа, как об этом говорят у нас. Может, просто я не все понимаю так, как оно на самом деле есть? Ведь жил же этот Иоанн, веровал и проповедовал – в Православии, в его уме и сердце православное учение укладывалось, не вызывало конфликтов! А недалеким или неискренним я его назвать не мог.
Но это – некие основополагающие рассуждения. Немалую роль играли частности, точнее, более прикладные моменты христианства. Что происходит в моей душе, в душе близких мне людей? Разве протестантство имеет ответы на эти вопросы? Все известные мне ответы чаще всего сводились к … четырем духовным законам Билла Брайта. И еще к различным психологическим практикам, щедро заимствованных у современных западных психологов. Нет, не случайно сегодня протестантизм так вцепился в эту западную психологию! Все эти малые группы, молитвы в кругу, взявшись за руки, молодежные собрания, где каждый по кругу высказывает все негативное, что он думает о соседе, а потом вслух молится за него. Что уж говорить о закрытых занятиях для молодоженов, молодых мам, школах проповедников, где рекомендуется проповеднику поплакать вместе с кающимся, взять его за руку во время его молитвы… Все – методы борьбы, но с чем? Говорили: с сатаной. И мир выглядел слишком полярным в свете такого богословия. Я потом уже это осознал. Что потерял своих друзей в университете, начиная с 3 курса, когда стал посещать протестантские собрания, потерял общение с ближними, чувствовал, делал, говорил не потому, что это была моя суть, а потому, что так было надо, так было правильно. И самое печальное, что в собрании подобное мироощущение являлось обычным и единственно возможным. Точнее, кто был иной, тот просто выпадал из общей благополучной картины и не оставался.
В свете этого, я очень оценил в Православии эту самую “ненаученность”: люди были такими, какие они есть. Действовали и говорили не по-написанному, а по своей сути. Если человек сварлив, то он и не особо это скрывал. По крайней мере, всегда видно, кто есть кто. (Я сейчас несколько утрирую, конечно.)
3. Что приобрел? То, о чем пишу здесь. Иное понимание мира, самого себя, того, что происходит внутри меня, внутри других людей. Иное понимание общения с Богом…
Не забуду никогда, как я, придя в Православие, стал пытаться заново выстроить мои отношения с ближними, не основанные на моей проповеди им чего-то. Я как бы пережил тогда заново рождение. Я старался всмотреться в своих ближних, вслушаться, о чем они говорят, что им дорого. Я пытался понять, почему им это дорого, чтобы тоже оценить это, не отвергнуть, не осудить, не отказаться в душе от ближних несмотря на что-то. Наверное, таким и был Христос! Так, моя мать любила танцевать, и я тогда танцевал вместе с ней, пытался проникнуться ее радостью от танцев. (Кощунство на уровне блуда для консервативного баптиста!) А потом часами гулял по парку с бабулей, слушая ее незатейливые рассказы про цены в магазинах, про мексиканские сериалы, про сыночка в другом городе, который не пишет уже давно, про кошку, про старость… Господи! Я где-то жил, кого-то в чем-то переубеждал, спасал, моя жизнь кипела “важными” событиями, я проповедовал, бывало, нескольким тысячам, участвовал в конференциях… А рядом текла обычная, повседневная, совсем не броская и … такая нормальная, глубокая, важная для меня жизнь! И я бы мог об этом так ничего и не узнать.
4. Думаю, нельзя. Меня бы просто таким там не приняли. Или держали бы за идиота, неутвержденного, неверующего… Я сам таких десятками видел и сам так к ним относился. Это – глубокий вопрос. Почитайте лучше об этом Петерсона…”
Вот еще один ответ, один из самых кратких: “Что привлекло? Если коротко, то, пожалуй, две вещи: глубина и смирение”
Еще одно объяснение:
– Я тоже хотел бы отметить смирение. Раньше у меня к православию было скептическое отношение. Там ведь надо иконы целовать, крест целовать, руки священнику целовать. Был какой-то внутренний протест. Причём этот протест основан на том, что я ведь не глупее этих священников, я ведь Библию прочитал, я ведь тоже верю. Почему это они выше, чем другие? У меня своё понимание написанного в Библии, почему это я должен слушать других? Чисто протестантское чувство протеста. Вместо того, чтобы в простоте принять то, что прочитал, начинаешь превозноситься.
Причём эти чувства описаны ещё в Библии. “Не должен быть из новообращенных, чтобы не возгордился и не подпал осуждению с диаволом.” (1-е Тимофею, глава 3:6). Новообращенным очень легко можно возгордиться. Особенно если тебя ставят проповедовать, или должность дают в церкви. А ведь среди протестантов это очень часто встречается – молодые пасторы. Причём не возраст главное, а время с момента уверования.
Потом вместо того, чтобы смирять себя, начинают смирять других. Так наверно появляются тоталитарные секты.
А ведь наверно именно из-за несмирения происходили расколы в христианстве. Вместо врачевания тела Христова, рубали его на куски. Или скорее себя от него отсекали.
Ещё хотелось бы отметить что я тоже благодаря чтению увидел в православии истину. Особенно Иоанна Златоуста. Вот читаю и каждое слово меня обличает. Уже Писание так не действует. Писание почти наизусть знаю, а толку никакого. А читаю Иоанна Златоуста и просто не выдерживаю – душа отзывается на то что он говорил. А тело сопротивляется. Вот эта борьба и есть свидетельство силы этой проповеди.
Вот даю еще одну ссылку на рассказ бывшего протестанта: лучше прочесть его целиком. Он достаточно длинный:
Вот то, что я нашла в Интернете:
Нью-Йорк, 7 октября. Американцы все чаще переходят из протестантской в православную веру, отмечает субботняя “Нью-Йорк таймс”. По свидетельству газеты, за последние 20 лет в Антиохийскую Православную Церковь, прихожанами которой являются главным образом выходцы с арабского Востока, перешли “тысячи протестантов, предки которых приехали в США из Северной Европы”. Об этом сообщает ИТАР-ТАСС.
“Конфессиональная миграция” впервые громко заявила о себе в 1987 году, когда обратились в православие почти 2 тыс евангелистов – воспитанников теологической семинарии в Далласе /штат Техас/ и членов “Студенческого движения за Христа”. “Последняя волна новообращенных состояла главным образом из таких основных протестантских деноминаций, как епископальная англиканская церковь и лютеране”, – пишет “Нью-Йорк таймс”.
По ее сведениям, новообращенными являются 70 проц священников архидиоцеза Антиохийской Православной Церкви в Северной Америке, тогда как всего одно-два поколения назад на них едва ли приходилось 10 проц духовенства. Газета приводит словам профессора теологии университета Норт-Парк в Чикаго Брэдли Нассифа, который утверждает, что XXI век может стать “веком православия”, по мере того, как разочарованных протестантов все больше привлекают исторические корни, религиозная строгость и социальный консерватизм православия”.
По словам одной из обращенных в православие, отвернуться от Епископальной Церкви ее заставил “духовный и богословский хаос и нравственное унижение”, пишет газета.
“Люди хотят быть в Церкви, где не размываются границы добра и греха”, – сказал корр. ИТАР-ТАСС авторитетный православный богослов, который в силу чувствительности обсуждаемого предмета предпочел не называть своего имени. Тех, кто переходит в православие, привлекает его правильное христианское отношение ко всем моральным вопросам, добавил он. “Не находя в своих церквах опоры, они переходят к нам”, – констатировал богослов. Нелишне напомнить, что в Америке ряд конфессий разрешает однополые браки, женское священство. Все эти явления резко осуждает Православная Церковь.
Антиохийская Церковь – древнейшая Православная Церковь мира, основанная апостолами Петром и Павлом. Ее каноническая территория – Сирия, Ливан, Ирак и Кувейт. Центр находится в Дамаске. В США Церковь насчитывает четверть миллиона членов и 250 приходов.
Всего в США насчитывается 9 православных Церквей, в том числе Американская, Антиохийская, Элладская, Константинопольская, Русская, Сербская. По разным оценкам, здесь проживает около 2,5 млн православных христиан.
Источник – (http://www.blagovest-info.ru/index.php?ss=2&s=3&id=30140)
Оригинал статьи на английском: http://www.nytimes.com/2009/10/03/us/03religion.html?_r=1&scp=1&sq=conversion%20of%20protestants%20to%20orthodoxy&st=cse
Совершенно ясно, что объять необъятное невозможно – привести все свидетельства просто не получится: слишком много людей и их собственных объяснений, почему они решили вернуться в лоно православия или перейти в него из других деноминаций.
Но совершенно ясно одно: эти люди искали истину – и нашли ее. Именно полнота истины, раскрытая в православии, привлекает всех, кто решает узнать об этой вере лично из первоисточников и не полагается на мнения о ней своих проповедников.
Скажу о себе лично: с начала девяностых годов я видела разных протестантских проповедников, учеба на инязе подразумевает переводческую работу с активно прибывавшими представителями протестантских церквей. Я не была тогда воцерковленной, скорее, номинальной православной, которая знала молитвы, молилась (особенно перед сессиями), забегала в храм поставить свечку, была совершенно девственной в вопросах богословия и церковных традиций. Но то, что приходилось переводить, все равно не привлекало. Буду говорить исключительно о своем личном мнении: приезжавшие проповедники были милы, открыты, дарили Библии, говорили много комплиментов, щедро и от души улыбались. Но слова их проповеди казались мне совершенно картонными – клише следовали за клише (конечно, это легко переводить, стоило заучить набор фраз – и все, перевод сам слетал с языка), но одно дело – облегчение работы переводчика, а другое – доходят ли эти слова до сердца. До моего – не доходили. Протестантские проповеди отличались от того, что я впоследствие услышала в православии, как искусственные цветы от живых. Ты можешь не отличить их на вид – искусственные цветы могут даже превосходить живые яркостью красок и совершенством форм. Но в них нет главного – жизни.
Протестантские проповедники говорили правильные и красивые слова, часто на их глазах можно было видеть слезы. Но скажу честно: эта эмоциональность – внешняя (повторяю, я пишу свое личное мнение). Там, где дух живет подлинной, глубинной жизнью, нет внешних проявлений. Чем глубже чувство, тем меньше оно проявляется внешне. С чисто бытовой точки зрения: больше всего любит не тот, кто поет под окнами серенады и пишет километровые стихи, а тот, кто молча заботится о тебе. Внешний вал эмоций протестантизма – слезы умиления на глазах, воодушевление на каждой проповеди, вдохновенное пение под аккомпанемент современных музыкальных инструментов и под современные же ритмы, блеск в глазах и крики “Алилуйя, аминь” – все это делало атмосферу протестантских собраний лично для меня невыносимой. именно поэтому опыт перевода там для меня был довольно коротким. У меня не получалось проникнуться всеобщим духом – и даже потребность шлифовать язык с носителями, то есть с говорящими на нем, не стала для меня поводом остаться.
Было еще одно: какая-то внутренняя интуиция. Все переведенные и просто слышанные мной проповеди выстраивались по одному образцу: я был плохим, очень плохим (потом следует рассказ о наркотиках, пьянстве, блуде и остальных пороках), а теперь я обратился и стал хорошим. Но неужели же это все? Неужели же весь смысл веры – это “стать хорошим” и теперь объявлять об этом всем остальным? Тогда это очень подействовало на меня – и теперь я понимаю, почему.
Протестантизм – не во всем плох. Но он – начальная школа христианства. Там учат читать Библию, славить Бога, впервые взглянуть на свои пороки и осознать их. Но как быть тем, кто хочет идти дальше? Опасность заключается не в том, чтобы остаться в начальной школе, а в том, что начальная школа иногда начинает заявлять, что она – единственно правильная школа на свете, а те, кто хотят учиться дальше, в средней, а потом и в университете – еретики.
Православие по своей глубине – это больше, чем средняя школа, это – университет. В его учении есть множество вещей, которые невозможно понять самому, без чтения богословских работ и писаний Святых Отцов. В его духовности есть многое, что превышает по сложности обычное и привычное протестанту прославление Бога своими словами. Но сложность учения – еще не признак его еретичества. И тем, кому хорошо в начальной школе, кто искренне хочет там оставаться, не стоит оглядываясь, говорить, что университет – это зло и от дьявола. Гораздо честнее будет сказать: да, мы многое не понимаем, но это еще не значит, что непонятное нам – ложь. Это значит лишь то, что мы многое не понимаем.
Пока же, к сожалению, чаще слышится другое: “Да, мы все христиане, но мы, протестанты, христиане подлинные, а остальные – запутались в ересях и грехе, они – ущербные христиане”.
К сожалению для протестантов, даже светская история говорит иное. Обычный возраст церквей говорит сам за себя – что такое от силы двести лет против двух тысяч? Что такое от силы двести лет проповеди только Писания в силу личного понимания против двух тысяч лет духовной жизни и напряженной богословской мысли умнейших людей своих поколений? Что такое раскол на десятки тысяч течений против двухтысячелетней монолитности и апостольской преемственности?
Ищущий эти глубины – не будет обманут. Православная церковь примет его и даст искомое. Потому что я повторю вслед за тысячами тех, кто пришел в православие извне: “Потому что там – Бог!”