Итак, ребята, мы остановились на пляшущих в Грибоедове писателях – и самое время продолжить узнавать, кто же это такие.
Поэт Богохульский – Демьян Бедный
Уровень глумления Бедного над христианством превосходило все мыслимые и немыслимые формы, на его фоне даже Емельян Ярославский выглядел бледновато. Булгаков был откровенно шокирован нападками Демьяна Бедного на веру и верующих – и вывел поэта под именем Богохульский.
Поэт Шпичкин – Борис Пастернак
Друзья и знакомые Пастернака знали, что он обожал говорить речи (по-английски speech). Булгаков часто оказывался в одной компании с Пастернаком – и знал, что если тот брался говорить тост, это надолго. Однажды на именинах у жены драматурга Тренёва писатели оказались за одним столом. Пастернак с особенным каким-то придыханием читал свои переводные стихи с грузинского. После первого тоста за хозяйку Пастернак объявил: «Я хочу выпить за Булгакова!» В ответ на возражения именинницы-хозяйки: «Нет, нет! Сейчас мы выпьем за Викентия Викентьевича Вересаева, а потом за Булгакова!» – Пастернак воскликнул: «Нет, я хочу за Булгакова! Вересаев, конечно, очень большой человек, но он – законное явление. А Булгаков – незаконное!»
Булгаков очень уважал Пастернака, но не мог не пошутить над его слабостью на страницах своего романа.
Поэт Сладкий – Осип Мандельштам
Булгаков дал Осипу Эмильевичу прозвище «Сладкий». Мандельштам любил это слово и использовал его в своих стихах: «О свободе небывалой / Сладко думать у свечи», «Ещё волнуются живые голоса / О сладкой вольности гражданства», «Мы с тобой на кухне посидим, / Сладко пахнет белый керосин».
Но Булгаков был бы не Булгаков, если бы его прозвища не были изящно запараллелены с еще чем-то эдаким и интересным. Прилагательное “сладкий” имеет антонимом прилагательное “горький”. Булгаков знал, что Мандельштам ненавидит всяческие объединения писателей вроде РАПП, которые со временем были объединены в Союз писателей во главе с Максимом Горьким.
Адельфина Буздяк – Марина Цветаева
Я очень удивилась, когда прочитала, почему Булгаков вывел под этим персонажем именно Цветаеву.
В фамилии Буздяк – соединила в себе “бузу” и “пустяк”. У Цветаевой есть стихотворение “Бузина”, где на 49 строк имеется 19 упоминаний этого растения. Булгаков шутливо обозначил, что это “бузинный пустяк”, не самое удачное из стихов Цветаевой. Имя Адельфина является женской формой старинного греческого имени Адельфий. Оно образовано от греческого «adelphos», что означает «брат». Адельфина – это “сестра”. Марина Цветаева считала поэтов – одной семьей и часто обращалась в своих посвящениях “брат”
Скажем, в стихотворении на смерть Есенина есть такие строки:
Брат по песенной беде –
Я завидую тебе.
Булгаков обыграл высокопарное имя с придуманной смешной фамилией – и поэтесса Адельфина Буздяк имеет одно из самых комичных имен среди всех пляшущих в Грибоедове.
Теперь перейдем от литераторов к другим гостям.
Кстати, вы обращали внимание, что девушку, которая сидит на входе в Грибоедов и проверяет удостоверения, зовут Софья Павловна? Та самая гражданка «в белых носочках и белом же беретике с хвостиком». Девушка с именем грибоедовской героини, которая по сути совершенно бесполезна и не делает на рабочем месте ровным счетом ничего. Да, она вроде бы проверяет писательские удостоверения, но среди плящущих и некий режиссер из Ростова, и актриса в желтом платье, и красавица-архитектор… Да и Коровьев с Бегемотом проникают в Грибоедов совершенно беспрепятственно. Булгаков остроумно показал игнорирование современными писателями и их гостями персонажей классической русской литературы, которые теперь служат у них на посылках, как золотая рыбка в старухиных мечтах.
Беллетрист Петраков-Суховей – Леонид Леонов
У Леонова имеется роман “Скутаревский”, где описывается унылый грязный дом, где жили люди “со стреляющими двойными фамилиями”. Придумка у Леонова действительно оригинальная и Булгаков ее заметил и оценил. Теперь по поводу Петракова-Суховея, почему это может быть Леонов. Во-первых, одним из обитателей этого дома является Петр Евграфович Петрыгин, злобный отрицательный персонаж, вредитель. Леонов впервые обращается к такому типу персонажей, он сам не верил в их существование, но когда почувствовал, что ему самому может угрожать опасность, вопреки своей совести написал роман о вредителях и борьбе с ними. Надежды его не оправдались: роман разгромила критика. Булгаков чуть переиначил фамилию с корнем “Петр” – не Петрыгин, а Петраков, а вторая часть фамилии – Суховей расшировывается довольно просто. Суховей – это сухой горячий ветер-вредитель, очень опасный для растений.
Хроникёр Боба Кандалупский – Михаил Кольцов
В ресторане Грибоедова за столик к чете Петраковых подсаживается «потный и взволнованный хроникёр Боба Кандалупский». Эта смешная фамилия образована соединением двух слов «кандалы» и «лупа». Общей семой для этих двух слов является “круг”/”кольцо”. Лупа – указывает, что человек нуждается в очках или лупе для чтения, кандалы – намек на очень печальную судьбу Кольцова.
Имя Боба – русифицированный вериант имени Боб, Боб же в свое очередь – сокращенная форма имени Роберт. Значение имени – “обласканный славой, сияющий в славе”. Кольцов был самым известным журналистом в СССР, объездил полмира, его статьями зачитывались, у него была масса поклонников и почитателей. В 1938 году Кольцов был арестован как английский шпион (оцените изящество намека с именем Боб) и расстрелян. Ну и меткий сатирический выстрел Булгакова в самой сцене, когда к автору романа о вредителях подсаживается вредитель – и они мило беседуют за одним столиком.
Архитектор Семейкина-Галл – Вера Мухина
В поисках прототипа “красавице-архитектору” нужно снова вспомнить, что чаще всего Булгаков дает прозвища исходя из творчества, а не внешности или семейного положения персонажа.
Архитектором Вера Мухина тут названа потому, что ее самая знаменитая скульптура “Рабочий и колхозница” – высотой с девятиэтажный дом, поэтому ее можно назвать не статуей, а архитектурным сооружением. Пара в этом монументе во времена Булгакова часто называлась “Семейкой”, и Михаил Афанасьевич сделал из этого прозвища первую часть фамилии. Галл имеет двойное значение. Галлами в Европе называли французов. Мать Мухиной была француженкой, это раз. Ну а второе – что “семейка” демонстрировалась на Парижской Всемирной выставке в 1937 году.
Режиссёр Витя Куфтик – Юрий Завадский
Булгаков награждает этого “режиссера из Ростова” лиловым лишаем во всю щеку. Видимо, отношения у них с Завадским были омрачены чем-то действительно скверным. Ассоциация между персонажем и прототипом достаточно сложная – ее не понять, если не обратиться к театральной истории города Ростов.
Внимательно всмотритесь в форму этого здания. Да, вам не показалось, это Ростовский театр имени Горького и он действительно спроектирован в виде трактора. Во времена Булгакова об этом “архитектурном прорыве” трубили все газеты, поэтому его современникам можно было достаточно просто вычислить – кто худрук этого сооружения. Как вы правильно догадались – Завадский.
Булгаков дал “режиссеру” имя Виктор – “победитель”, но тут же употребил его уменьшительную версию, а “куфта” или “куфтырь” – это такое южно-русское словно, обозначающее “кубло”, “спутанные нитки, тряпки, обрезки”. В общем, снайперский ядовитый выстрел, а не прозвище.
Итак, основные действующие лица из Грибоедовских плясунов нам известны – поэтому давайте возвращаться к тексту романа. Явление Ивана со скорбной вестью о гибели Берлиоза свернуло танцы, но не свернуло “Берлиоз умер, но мы-то живы”, поэтому сборище “убитых горем” коллег продолжило выпивать и закусывать, а Иванушку, впавшего в буйство, увезли в сумасшедший дом, как и было сказано.
Прообразом клиники доктора Стравинского считается Химкинская городская больница номер 1.
У нее и вид на реку имеется прекрасный (правда, это не река строго говоря, а канал имени Москвы.
В 1928 году в этой больнице было большое нервно-психиатрическое отделение, о котором Булгаков знал.
А вот и сам “доктор Стравинский” (думаю, вы оцените его сходство с Василием Ливановым, сыгравшим Стравинского в сериале Бортко).
Григорий Иванович был директором клиники 1-го МГУ, возглавлявший лабораторию экспериментальной психологии при Неврологическом институте. Исследователи считают, что Булгаков объединил черты доктора Россолимо с литературным персонажем из романа Беляева “Голова профессора Доуэля”, доктором Равино. (Критики предполагают, что Беляев тоже знал Россолимо и его доктор Равино – имеет прототипом того же Григория Ивановича), так что и тут у нас перекличка двух писателей – а заодно и двух композиторов: Стравинского и Берлиоза, чьи фамилии использовал Булгаков для своих персонажей.
Когда набирала материал для этого поста, то была изрядно удивлена диаметральной противоположностью оценок критиками роли Стравинского в романе. Одни полагают, что Стравинский – злой гений места, надзирающий над скорбными душой пациентами и превращающих их жизнь в ад. Другие склонны видеть в нем доброго ангела, спасающего пациентов от карающего молоха в лице “компетентных органов”, которые несомненно бы увезли болящих в “места не столь отдаленные”, хотя бы на те же упомянутые Иваном Соловки, если бы не доктор Стравинский.
Впрочем, давайте просто посмотрим, как Булгаков сам говорит об этом месте и этом человеке.
Когда в приемную знаменитой психиатрической клиники, недавно отстроенной под Москвой на берегу реки, вошел человек с острой бородкой и облаченный в белый халат, была половина второго ночи.
…
– Так, так, так, – сказал доктор и, повернувшись к Ивану, добавил: – Здравствуйте!
– Здорово, вредитель! – злобно и громко ответил Иван.
Рюхин сконфузился до того, что не посмел поднять глаза на вежливого доктора. Но тот ничуть не обиделся, а привычным, ловким жестом снял очки, приподняв полу халата, спрятал их в задний карман брюк, а затем спросил у Ивана:
– Сколько вам лет?
– Подите вы все от меня к чертям, в самом деле! – грубо закричал Иван и отвернулся.
– Почему же вы сердитесь? Разве я сказал вам что-нибудь неприятное?
– Мне двадцать три года, – возбужденно заговорил Иван, – и я подам жалобу на вас всех. А на тебя в особенности, гнида! – отнесся он отдельно к Рюхину.
Как видим, перед нами спокойный вежливый человек со старорежимными манерами, дежурящий ночью, будучи главврачом отделения, очень быстро и профессионально усмиряющий буйного Ивана.
Кстати, Иван называет доктора “вредителем”, это едва ли не самое часто употребляющееся слово тридцатых годов. Вредителями были объявлены целые социальные классы и профессии, и убийственная характеристика Иваном поэта Рюхина “типичный кулачок по своей сути” на самом деле могла стать поводом для самых жестких “принятых мер”, если бы речь шла не о поэте, а о действительном “кулаке”, то есть зажиточном крестьянине, у которого в собственности имелись скот, земля и на которого могли работать наемные рабочие. “Кулаками” могли называться и городские жители, если они подозревались в зажиточности и нежелании “делиться нажитым с беднотой”. “Кулаки и вредители” – попадали в ГУЛАГ так же часто, как “шпионы и служители культа”, это были самые распространенные статьи обвинения в то время с самыми жуткими сроками заключения, которым, тем не менее, были рады, потому что огромное количество людей по этим статьям просто расстреливали.
Кстати, когда я пыталась найти прототип поэта Рюхина, то узрела борьбу двух “лагерей” исследователей. Тех, кто считает Рюхина Владимиром Маяковским (я не могу с этим согласиться, потому что если бы Булгаков хотел написать пародию на Владимира Владимировича, то явно не изображал бы его таким хлюпиком, а еще Маяковский не переносил алкоголя, особенно крепкого, поэтому эпизод с пьющим водку поэтом – явно не о Маяковском). Вторая кандидатура кажется мне более правдоподобной – поэт Александр Безыменский. Он не был талантлив, критиковал больших поэтов, в том числе Маяковского и Пушкина, считая их выскочками, которым повезло с обстоятельствами, да и с Булгаковым у них сложились очень натянутые отношения. Тут действительно очень сложно сказать наверняка – кто послужил прототипом для смилосердовавшим над Иванушкой поэта, поэтому я лишь вскользь упоминаю об этом персонаже, потому что внятных доказательств на самом деле нет ни у кого.
На этом я прерываюсь, и завтра мы с вами займемся “Нехорошей квартиркой” и ее гостями.
(Продолжение следует)