Продолжаем разговор о романе и на очереди у нас “Нехорошая квартира” и ее обитатели.
Это дом по Большой Садовой улице 50, где жил Булгаков и где теперь находится музей.
Глава 7 под названием “Нехорошая квартира” тут же знакомит нас с хозяином нехорошей квартиры Степаном Богдановичем Лиходеевым.
В ранних редакциях у Степана Богдановича было совсем другое имя – он именовался Гарусей Педулаевым и имел своим прототипом владикавказского знакомого Булгакова кумыка Туаджина Пейзулаева, соавтора по пьесе “Сыновья муллы”, история работы над которой изложена в “Записках на манжетах” и “Богеме”. Гаруся оказывался выброшен силами Воланда не в Ялту, а во Владикавказ, на Столовую гору, встречал там лилипута из гастролирующего цирка, расспрашивал его, где находится и терял сознание от известия, что это Владикавказ.
Потом в 1936 году Педулаев умер, Булгаков захотел изменить и имя героя, и город, куда его засылает Воланд, таким образом, Степа стал Бомбеевым, а потом и Лиходеевым, а Владикавказ – Ялтой.
Затем мы узнаем, каким образом Степан Богданович, занимавший квартиру напополам с Берлиозом, вообще в ней появился. За саркастичным описанием исчезновений жильцов нехорошей квартиры на самом деле стоят страшные вещи, которые молодые люди и иностранцы, не знающие советской истории, могут просто не понять.
Надо сказать, что квартира эта – N 50 – давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией. Еще два года тому назад владелицей ее была вдова ювелира де Фужере. Анна Францевна де Фужере, пятидесятилетняя почтенная и очень деловая дама, три комнаты из пяти сдавала жильцам: одному, фамилия которого была, кажется, Беломут, и другому – с утраченной фамилией.
И вот два года тому назад начались в квартире необъяснимые происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исчезать.
Однажды в выходной день явился в квартиру милиционер, вызвал в переднюю второго жильца (фамилия которого утратилась) и сказал, что того просят на минутку зайти в отделение милиции в чем-то расписаться. Жилец приказал Анфисе, преданной и давней домашней работнице Анны Францевны, сказать, в случае если ему будут звонить, что он вернется через десять минут, и ушел вместе с корректным милиционером в белых перчатках. Но не вернулся он не только через десять минут, а вообще никогда не вернулся. Удивительнее всего то, что, очевидно, с ним вместе исчез и милиционер.
В фамилии вдовы де Фужере явно считывается Фаберже, да и по национальности она была немка (история жизни самого Фаберже очень интересна, может, когда-нибудь напишу о нем). Из этих трех абзацев текста между строк читается следующее: Анна Францевна когда-то была владелицей всего дома (в царской России владеть доходным домом было очень прибыльно), сама жила в одной из его квартир, потом, когда пришла революция, ее “уплотнили” (глагол, означающий то, что в просторную многокомнатную квартиру являлись представители власти и вселяли в нее на коммунальной основе несколько семей). Факт, что бывшему владельцу оставляли хотя бы комнату, – редкий, а уж если две, так это новая власть прямо была невероятно щедра. Анне Францевне чрезвычайно повезло, что в ее квартиру вселили людей более или менее приличных, видимо, служащих или руководящих работников средней руки.
Обратите внимание на стиль повествования о таинственных исчезновениях жильцов: Булгаков использует канцеляризмы и стиль объяснительных записок, щедро сдабривая их саркастическими заметками, что все эти исчезновения – ну прямо-таки носят мистический характер. Зашел милиционер, попросил зайти расписаться – и исчез вместе с жильцом.
Подобная практика, надо сказать, была совсем не редкой. Вовсе не все “враги народа” удостаивались явления воронков среди ночи под утро. Иногда действительно просили зайти “на минуточку” в домовой комитет или отделение милиции, “чтобы расписаться” – и все, человек больше никогда не возвращался домой.
Второй жилец исчез, помнится, в понедельник, а в среду как сквозь землю провалился Беломут, но, правда, при других обстоятельствах. Утром за ним заехала, как обычно, машина, чтобы отвезти его на службу, и отвезла, но назад никого не привезла и сама больше не вернулась.
Горе и ужас мадам Беломут не поддаются описанию. Но, увы, и то и другое было непродолжительно. В ту же ночь, вернувшись с Анфисой с дачи, на которую Анна Францевна почему-то спешно поехала, она не застала уже гражданки Беломут в квартире. Но этого мало: двери обеих комнат, которые занимали супруги Беломут, оказались запечатанными.
А вот и второй способ “исчезновения граждан”, причем тут Булгаков уже не скрывает, что мистика тут совершенно не при чем. Опечатанные двери и тогда, и сейчас, обозначают исключительно одно: визит “компетентных органов”, забравших жильца после обыска.
Остальные жильцы, включая “набожную Анфису” (понимающий читатель тут же объяснит себе и это исчезновение), пропадают так же быстро, как и предыдущие, а всего через неделю в квартиру вселяется Степа Лиходеев и Берлиоз, оба “деятели культуры”, что означает, что освободившиеся квартиры “выделили” (глагол!) наркомату культуры.
Кстати, Степа совершенно точно был в курсе, что исчезновение всех предыдущих жильцов совершенно не было связано с мистикой: вспомните, как его мысли побежали по двойной колее, когда он увидел печать на двери комнаты Берлиоза.
И тут закопошились в мозгу у Степы какие-то неприятнейшие мыслишки о статье, которую, как назло, недавно он всучил Михаилу Александровичу для напечатания в журнале. И статья, между нами говоря, дурацкая! И никчемная, и деньги-то маленькие…
Немедленно вслед за воспоминанием о статье прилетело воспоминание о каком-то сомнительном разговоре, происходившем, как помнится, двадцать четвертого апреля вечером тут же, в столовой, когда Степа ужинал с Михаилом Александровичем. То есть, конечно, в полном смысле слова разговор этот сомнительным назвать нельзя (не пошел бы Степа на такой разговор), но это был разговор на какую-то ненужную тему. Совершенно свободно можно было бы, граждане, его и не затевать. До печати, нет сомнений, разговор этот мог считаться совершеннейшим пустяком, но вот после печати…
“Связь с врагом народа” – вот как это называется. Боязнь сомнительных разговоров – это не паранойя Степана Богдановича: в ГУЛАГе сидели сотни, если не тысячи людей, арестованных за анекдот, за неуместную шутку, да что там – за опечатку. В воспоминаниях о лагерях я читала об истории одной секретарши, которая получила ДЕСЯТЬ ЛЕТ за то, что напечатала “СталинГад” вместо “Сталинград” и следователь на полном серьезе орал, что это диверсия, потому что опечатка – это когда “СталинРад”, а вот “гад” – это вполне тянет на срок. И пошла молодая баба, жена и мамка малолетних детей, мотать свою десятку – и было этих несчастных сидельцев не счесть, сколько.
Так что панику Степана Богдановича понять вполне себе можно. Но мы продолжаем.
Обжившийся в ювелиршиной квартире Степа, периодически напивающийся до положения риз, просыпается утром и обнаруживает в своей квартире “иностранца”, помогающего ему избавиться от похмелья и напоминающего, что артист Воланд будет выступать в вверенном Степану Богдановичу Варьете с программой черной магии с полным ее разоблачением.
Вам никогда не было удивительно, почему в “первом в мире атеистическом государстве” было возможно подобное представление? Да потому что гонения и отрицания доставались только Господу Богу, а вот мистика была людям очень даже интересна. Конец 19 и начало 20 века ознаменовалось беспримерным интересом всего мира к спиритизму и прочим столоверчениям, этот интерес едва успел затихнуть – и мир рухнул в поиски “мудрости Востока”, Шамбалы, секретов тибетских лам, йогов, – и тут что фашисты со своей Аненербе, что большевики со всеми пиитетами к Рерихам, ученым, занимающимися воскрешением умерших и вытяжками из мозгов гениев (не знаю, интересовались ли вы, чем помимо изучения “мозга самого гениального из всех живых людей” занимались исследовательские институты, прикрепленные к обслуживанию Мавзолея) – ничем не отличались друг от друга. Если нет – поинтересуйтесь, откроете для себе бездну нового, а я просто не буду отвлекаться, материала и так бесконечно много).
Поэтому сеанс Воланда в Варьете – был очень даже уместен и интересен москвичам, ведь гастролировал же годами по городам и весям Вольф Мессинг, который тоже не атеистической пропагандой занимался – и тем не менее, был прикреплен к Москонцерту и собирал огромные залы.
Поэтому так спокойно Римский и отвечают позвонившему Степе: “Ах, черный маг? Афиши сейчас будут” – и поэтому сделавший этот звонок Степа Воланду больше не нужен. Прежде, чем оказаться брошенным “гипнозом Воланда” в Ялту, Степа первым из живых героев романа знакомится со свитой Воланда.
Теперь он был ясно виден: усы-перышки, стеклышко пенсне поблескивает, а другого стеклышка нет. Но оказались в спальне вещи и похуже: на ювелиршином пуфе в развязной позе развалился некто третий, именно – жутких размеров черный кот со стопкой водки в одной лапе и вилкой, на которую он успел поддеть маринованный гриб, в другой.
Коровьев и кот Бегемот, неразлучная парочка, уже являвшаяся читателям на Патриарших.
Давайте сначала обратим внимание на уже знакомого нам Коровьева-Фагота.
Внешность и кое-какие детали “биографии” Коровьеву подарил любовник, а потом и муж домработницы Булгакова Маруси. Вторая жена Михаила Афанасьевича Любовь Белозерская оставила воспоминания, в котором описывала Агеича (именно так звали Марусиного супруга) как худущего сутулого персонажа, любителя выпить, но на все руки мастера. В подпитии Агеич начинал петь псалмы и настаивал на том, что когда-то был руководителем церковного хора (регентом). Кстати, обращение “королева” – это обычай Агеича, именно так он называл супругу Булгакова, когда рассыпался перед ней в воспоминаниях.
Истоки фамилии Коровьев – мы немного рассмотрели в предыдущих статьях. Еще исследователи относят эту фамилию к повести Достоевского “Село Степанчиково и его обитатели”, где имелся “необыкновенный господин Коровкин”.
Коровкин схож с булгаковским героем и разительными приметами пьянства на физиономии, и в облике: “Это был невысокий, но плотный господин, лет сорока, с темными волосами и с проседью, выстриженный под гребенку, с багровым круглым лицом, с маленькими, налитыми кровью глазами, в высоком волосяном галстухе, в пуху и в сене, и сильно лопнувшем под мышкой, в pantalon impossible (невозможных брюках (фр.) и при фуражке, засаленной до невероятности, которую он держал на отлете. Этот господин был совершенно пьян”.
Но есть между ними и основное отличие: герой Достоевского просто мелкий плут и крупный пьяница, который способен обмануть только простоватых обывателей, а Коровьев меняет личины-маски: пьяница, проходимец, шут, проныра-переводчик при иностранце… Но когда маски сброшены – он оказывается мрачнейшим и никогда не улыбающимся лиловым рыцарем.
Этот рыцарь “когда-то неудачно пошутил… его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал”. – Вот история Коровьева в изложении Воланда.
Из этого следует, что Коровьева нельзя называть бесом, он не бестелесный дух, облекшийся в плоть, не падший ангел. Он когда-то был человеком, возможно – регентом. Второе значение слова регент – это временный правитель при несовершеннолетнем законном наследнике престола. Временный король, иными словами.
Кто мог быть этим рыцарем, прототипом Коровьева – остается загадкой. Большинство исследователей сводит этого персонажа к двум рыцарям: Сансону Карраско, рыцарю Белой Луны, победившему Дон Кихота и косвенно ставшего причиной его смерти, и рыцарю Фалькенштейну, влюбленному в монахиню. Однажды, когда он пробирался к ней на свидание через монастырский сад, он увидел отпевание в одном из храмов, спрашивает, как звали покойного – и слышит свое имя. Рыцарь смеется над монахами, выходит из церкви и оказывается тут же разорванным двумя чудовищными черными собаками. История эта изложена в книге М. А. Орлова “История сношений человека с дьяволом” (1904), которая имелась в архиве у Булгакова.
Но если честно, все статьи о Коровьеве, которые считаются классическими, на самом деле мало что объясняют. Во-первых, практически все исследователи не считают его человеком (бывшим, если быть точным), а называют бесом, демоном, а это совершенно точно не так: Воланд сам говорит, что он был человеком, рыцарем, попал в его ведомство после смерти – и прошутил несколько дольше, чем ожидал. И что счет свой рыцарь оплатил и закрыл.
Во-вторых, у всех рыцарей, упоминаемых как прототипы Фагота, не имеется в историях неудачных каламбуров о свете и тьме. Карраско всего лишь погубил Дон Кихота, а Фалькенштейн – не поверил предсказанию о собственной смерти, и с ним случилось то же, что и с Берлиозом.
Пока наиболее нравящаяся мне версия о каламбуре рыцаря и о том, кем он мог быть, была найдена в статье И. Л. Галинской “Загадки известных книг” (Ирина Львовна, умершая совсем недавно, в 2017 году, была блестящим эрудированным филологом, доктором наук).
Она попыталась расшифровать “человеческую профессиональную принадлежность” Коровьева через его прозвище Фагот.
Булгаков, на наш взгляд, соединил в нем два разноязычных слова: русское «фагот» и французское «fagot». Тут надо иметь в виду, что комплекс словарных значений современной французской лексемы «fagot» («связка веток») утратил отношение к музыкальному инструменту — буквально «связка дудок» («фагот» — по-французски «basson»),— и в числе этих значений есть такие фразеологизмы, как «кtre habillй comme une fagot» («быть, как связка дров», т. е. безвкусно одеваться) и «sentir le fagot» («отдавать ересью», т. е. отдавать костром, связками веток для костра). Не прошел, как нам кажется, Булгаков и мимо родственного лексеме «fagot» однокоренного французского слова «fagotin» (шут).
Итак, Коровьев шут, безвкусно одет, и он еретик.
Шутовская его принадлежность – видима невооруженным взглядом, его клетчатый костюм напоминает наряд арлекина, шута, джокера. Музыкальная – в том, что он руководит хором сотрудников филиала зрелищной комиссии (бывший регент нашел себе применение), но о какой же ереси идет речь?
Галинская пишет, что наиболее вероятна версия, что Коровьев когда-то был рыцарем-альбигойцем. Этот орден существовал в 12-13 веках, так что “затянувшееся шутовство” Коровьева, как сами понимаете, действительно длилось ни много ни мало – 8 веков.
Уничтожение альбигойской ереси относится к 1209—1229 гг., когда папа Иннокентий Третий объявил крестовый поход против альбигойцев. Формальным поводом послужило убийство папского легата Петра де Кастельно. Оно было совершено одним из приближенных вождя еретиков графа Раймунда VI Тулузского. Войско крестоносцев под предводительством графа Симона де Монфора жестоко убивало еретиков, тем более, что ему было разрешено грабить богатые города Лангедока, а Монфору, в частности, были обещаны владения отлученного папой от церкви Раймунда VI.
В городе Безье крестоносцами было убито не менее пятнадцати тысяч человек. Существует легенда, что, ворвавшись в Безье, католические рыцари спросили папского легата Арнольда Амальриха, кого из горожан следует убивать. «Убивайте всех! — сказал легат,— Господь узнает своих!»
He менее свиреп был и Монфор, приказавший однажды не только ослепить сто тысяч еретиков, но и отрезать им носы.
Об альбигойцах говорили, что они чернокнижники – Фагот вполне отвечает этой характеристике. Он возникает “из воздуха”, знает скрываемое людьми – вспомните, сумму до копеечки, объявленную буфетчику Сокову. На балу комментирует Маргарите подноготную всех мертвецов, поднимающихся по лестнице из камина. И, наконец, в истории альбигойцев можно найти и тот самый каламбур о свете и тьме.
Кровавый граф Симон де Монфор, тот самый претендент на владения папы Раймунда (кстати, его сын стал лордом-протектором Англии), погиб при осаде Тулузы.
Приведу еще цитату из статьи Ирины Галинской:
Смерть Монфора вызвала в стане крестоносцев страшное уныние. Зато в осажденной Тулузе она была встречена бурным ликованием, ведь ненавистней и опасней, чем он, врага у альбигойцев не было! Не случайно автор «Песни об альбигойском крестовом походе» сообщал:
A totz cels de la vila , car en Symos moric,
Venc aitals aventura que 1’escurs esclarzic.
(На всех в городе, поскольку Симон умер,
Снизошло такое счастье, что из тьмы сотворился свет).
Каламбур «1’escurs esclarzic» («из тьмы сотворился свет») адекватно по-русски, к сожалению, передан быть не может. По-провансальски же с точки зрения фонетической игры «1’escurs esclarzic» звучит красиво и весьма изысканно. Так что каламбур темно-фиолетового рыцаря о свете и тьме был «не совсем хорош» (оценка Воланда) отнюдь не по форме, а по смыслу. И действительно, согласно альбигойским догматам, тьма — область, совершенно отделенная от света, и, следовательно, из тьмы свет сотвориться не может, как бог света не может сотвориться из князя тьмы. Вот почему по содержанию каламбур «1’escurs esclarzic» в равной степени не мог устраивать ни силы света, ни силы тьмы.
Этот каламбур, приписанный Булгаковым Фаготу, как раз гораздо более подходит в качестве объяснения того, почему рыцарь оказывается в свите Воланда.
Неизменным спутником Коровьева всегда оказывается кот Бегемот. Любовь Белозерская писала, что внешность для этого персонажа Булгаков позаимствовал у их кота Флюшки, здорового черного и ленивого котяры. Мариэтта Чудакова считала, что в Бегемоте воплотились черты гофмановского кота Мурра. Но несмотря на то, что кот Бегемот – всеобщий любимец, при более подробном изучении его имени становится не так смешно.
Имя Бегемот не имеет ничего общего с африканским зверем гиппопотамом, речь идет о библейском чудище Бегемоте, сухопутном гиганте, у которого имеется собрат в море – Левиафан.
«Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол; вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его; поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бедрах его переплетены; ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья; это — верх путей Божиих; только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой; горы приносят ему пищу, и там все звери полевые играют; он ложится под тенистыми деревьями, под кровом тростника и в болотах; тенистые дерева покрывают его своею тенью; ивы при ручьях окружают его; вот, он пьёт из реки и не торопится; остается спокоен, хотя бы Иордан устремился ко рту его. Возьмёт ли кто его в глазах его и проколет ли ему нос багром?»— (Иов 40:10-19)
У иудеев бегемот в конце времен должен сразиться с левиафаном и погибнуть вместе с соперником, а праведники сядут пировать их мясом, празднуя приход Машиаха.
В средневековой демонологии бегемот – демон, принимающий облики кота, лисицы, собаки и волка. Смертным он навевает соблазны чревоугодия, сквернословия и блуда, при дворе дьявола исполняет обязанности главного хранителя кубка и ночного сторожа ада. Грешники трепещут при упоминании его имени, потому что он невероятно жесток. Средневековые монахи в своих демонологических книгах относили Бегемота к падшему ангельскому чину престолов, а изображали его чудовищем с головой слона или гиппопотама, ковыляющего на огромных слоноподобных ногах. Иногда на животе у него помещалось дополнительное лицо. Интересно то, что некоторые исследователи относят такие изображения из монастырских бестиариев к Индии, где имеется слоноподобное божество Ганеша. Тут ничего сказать не могу – я о таком впервые узнала при написании этой статьи.
В общем, как вы сами видите, при ближайшем рассмотрении и развеселый чревоугодник кот, и бледный юноша из финала – на самом деле являются существом мрачным, страшным и ни коим образом не смешным.
Я понимаю, что написала слишком много – поэтому дам вам отдохнуть и
(продолжение следует)