Открылись глаза в эмиграции
Сегодняшние сны, мучавшие всю ночь… Оказываюсь в Луганске, где-то на новых кварталах. Воет сирена, люди начинают бежать кто куда, я не понимаю, что делать и сколько у меня времени до первого удара. Слышен гул самолетов – а я все еще на открытом месте. В панике бегу в какой-то подъезд и вдруг обнаруживаю, что это подъезд … Read more
Слушайте, ну я же думала, что “илита” постенает-постенает по поводу устриц и угомонится. Однако – фигушки, ширится и углубляется цунами креакловского плача по пармезану и кревеДкам, задели “илиту”, задели за самое чувствительное место тулова. За духовные ценности…
Вы знаете, у меня не проходит ощущение жизни в мифе. Только не в том детском изложении, где дедушка Зевс сидит на Олимпе, потягивая амброзию, а суетливые боги окучивают землю каждый по своему профилю. Нет, в том изначальном грозном и пугающем для разума мифе, где время замкнуто на самом себе, а боги и герои являются порождениями нашей теневой стороны, нашего бессознательного.
Время Украины замыкается на самом себе, эксперимент 1991 года рождения заканчивается тем же, с чего и начинался: Украина – не Россия.
Ровно до сегодняшнего дня считала фразу дедушки Владимира Ильича об интеллигенции как не о мозге, а г…не нации – по меньшей мере хамской. Торжественно признаю: была неправа, классик марксизма-ленинизма знал, о чем говорил.
Я не буду сегодня писать о воинах, которые защищают Донбасс, не буду вообще писать о солдатах. Я напишу о подвиге тех, кто не держит в руках оружие, но чей подвиг, невидимый миру – не менее благородный, потому что требует огромной внутренней силы и мужества. Я напишу о тех, кто не просто храбр, но и милосерден.
Уж как грозились злые детишки, стремясь в обьятия доброй европейской бабушки и проживая на Майдане с целью изменения соотношения сил на глобусе, что еще чуток – и все, бабушка обнимет, а злой враг будет повержен и запишется в отряды аниматоров для увеселения почтенного козацтва, которое – как после любой победы – сядет пить горилку, обнимать ловку жиночку в шестнадцатирядном монисте на груди одиннадцатого размера, и рассказывать беззубой малышне о великих подвигах казаков от взятия Вавилона до победы Майдана над одной шестой частью суши.
Вот ей Богу, хоть и настроение никудышнее, а учиться никогда не поздно. Урок мне, бестолковой, еще один. Все думала, чего ж журналистов и “мытцив” так часто называют представителями древнейшей профессии с даже большим уничижением, чем торгашек собственным туловом, вроде ж профессия куда как благороднее, новости непредвзято освещать, или песни-танцы людям демонстрировать.
Однако – посмотрите-ка, какое начало положено. Не успела поездочка на фронт по свежеприсланной повестке состояться, как шутник, еще зимой распинавшийся на киевской сцене и доводивший почтенную публику до колик и слез кривляниями и изображениями Януковича и Юли, вдруг начал распинаться за мир во всем мире и недоторканость святого искусства и его творцов грязными политиками. Видите ли, искусство должно быть вне политики. Где ж ты был, болезный, когда Януковича изображал перед свидомыми платежеспособными нуворишами?
С тех пор, как я стала что-то соображать в этой жизни, боюсь месяца августа. Собственно, его боятся многие – особенно страховщики. Именно на этот месяц приходится пик катастроф, а значит – страховых расходов. В этом месяце начинается обострение хроней – хронические больные не дадут соврать. Мы вплотную подходим к межсезонью, когда начинаются обострения и у душевно больных.
Когда сейчас говорят о том, что Луганск и Донецк стоят “на грани гуманитарной катастрофы”, мне хочется подойти и разбить телевизор. А гуманитарная катастрофа тогда – это что? Это когда чистое поле и кучи трупов, покрытых вороньем?
Совершенно невменяемый ролик с журналистом, предлагающим решить проблему “депрессивного региона Донбасса” простым, как лом, методом “взять и всех убить” ширится по сети. Кто-то его игнорирует, словно и не было, кто-то задает вопрос, не вырвали ли слова из контекста (хотя я не могу придумать контекст, где бы был уместен подобный текст), а кто-то просто выдвигает аргументы, что иначе никак, переговоры вести не с кем, а значит – до победного конца с объяснением про лес и щепки.