Открылись глаза в эмиграции
Не так давно довелось мне ознакомиться с откровениями дамы, которая принадлежит к древнейшей профессии (не журналистки) 🙂
Дама уже вышла из возраста первой юности, а значит, начала неизбежный спуск по служебной лестнице вниз. Ну и в общем, работа уже не кипит и пришло время для каких-то рефлексий в пространство и подведения итогов прожитого…
Ничего принципиально нового дама не рассказала – профессия древняя, никаких новшеств. Но кое-что новое для себя я обнаружила.
Делюсь…
14 апреля 1912 года на дно пошел самый большой в истории корабль, считаемый непотопляемым. Вот уже умерли все, кто плыл и выжил на нем, больше не осталось живых свидетелей катастрофы, но люди помнят этот корабль. И не только благодаря фильму Кэмерона с Леонардо Дикаприо и Кейт Уинслет… Что-то есть в этой трагедии такого, что сознательно или бессознательно будоражит умы людей нашего века.
Начну издалека. На фотографии Вы видите пожившую даму. Навскидку – дашь лет 40, так сказать, ягодка, которая не может забыть юность и все еще красит волосы в истошный блонд и тусуется по дискотекам.
На самом деле даме 25 лет. И пожила она на славу – только половой жизнью. За 9 лет у барышни организовалось пять тысяч половых партнеров, любовно задокументированных пространным списком. Рекордсменка останавливаться не собирается – и даже страшно подумать, что будет происходить в следующие 10 лет ее жизни.
Но я, собственно, начала уж слишком издалека 🙂
Ссылку на дивную эту статью прислал мне мой товарищ, с которым мы иногда любим поговорить о вечном и насущном. Называется статья “О нации шоферов” и я приведу ее текст практически целиком ниже.
Переезд в англоязычную страну обусловил встречи с новыми праздниками. Конечно, Хэллоуин мне, как филологичке-инъязовке знаком не понаслышке. Но наблюдать воочию сам “процесс в оригинале” приходится впервые.
Я уже писала в общем и целом бурчательную рецензию на этот фильм, но не могу остановиться раздумывать над тем, зачем авторы вплели в чисто фантастическую ленту проблему веры. Мозг крутил-крутил вопрос, и чтобы он не кипел, выплескиваю варево на компьютерный экран.
Прочитала сегодня стихотворение.
Отрекись от Него – и громом
Не расколется небосвод…
Только свет из грешного дома
Может быть, навсегда уйдет.
И заметишь ты это едва ли:
Все заботы и суета…
Мы не раз Его предавали
И стыдились верить в Христа.
Но глядит Он из дальней дали,
Весь изъязвлен и весь в крови:
Дети, дети Моей печали,
Дети, дети Моей Любви…
Н. Павлович
Итак, дорогие мои, представляйте, коли вы этого не видели…
Полутемный кабинет с лепным камином позади, по экрану летают клубы дыма и из этих клубов перед нашими взорами появляется ОН, великий и ужасный современный доктор Фауст (каковым он так хотел предстать), знатный коневед, многих жен муж, перестроечная звезда, ностальгирующая по своему звездному поблекшему статусу, и просто продажный журналист г-н Невзоров.
Он так старался предстать доктором Фаустом, что не заметил, как перед ним оказалось нечто, что больше соответствует вовсе не беспристрастному ученому, который засовывает природу в испанские сапоги, чтобы добиться от нее ответа на вопросы. Перед нашим коневедом оказывается косметическое зеркальце, перед которым подростки любят давить прыщи, а женщины постарше – выщипывать брови и замазывать морщинки тональным кремом. В это зеркальце (свет его очей) наш Фауст периодически поглядывает – для проверки, видимо, как он выглядит в клубах дыма и с умным выражением лица, которое ему не слишком удается исполнить.
Общество лихорадит, и лихорадит долго. С приснопамятного панк-молебна словно прорвало плотину: там и тут можно читать о “слияниях в экстазе РПЦ и государства”, о “бедных девушках, которые пытались докричаться до церковников”, о том, что оскверняли храмы душевнобольные, а не вменяемые граждане, а церковь жаждет их сожжения на кострах инквизиции, что история с дочерью певца Филлиппа Киркорова – это иллюстрация нетерпимости института церкви, а живая вера без посредников – это все, что остается ищущим свободомыслящим людям.